Русское масонство - А. М. Васютинский

Екатерина, зная все обвинения, которые на Западе раздавались против иллюминатов и вообще против масонства, сделалась подозрительной и по отношению к московским движениям, не проверяя того отличия, которое отделяет его от крайности иллюминатства. «Забывая все различие между двумя разрядами понятий, – говорит по этому поводу Пыпин, – которые она смешивала, между шарлатанским или простодушным мистицизмом и стремлениями к просвещению и рационализму, ей представилось опасным то, что было только именно младенческим порывом зарождавшейся общественной мысли и деятельности»[273].

Надо заметить, что Екатерина была не одинока в своем подозрительном отношении к масонству. Многие из ее современников даже еще более подозрительно и недоверчиво относились к этому движению. Из многих свидетельств такого рода сошлемся на записки Лопухина, которые подробно описывали отношения тогдашнего общества к масонству. Так, например, он говорит, что «люди, как бы почитающие себе за должность осуждать других и порицать то, чего совсем не знают, распускали разные о нас толки. Шум был велик, потому что людей таких много, и еще больше тех, которые столько же охотно верят всякому дурному о других, сколько не хотят поверить доброму».

Так, естественно, выясняется та позиция, на которую стала Екатерина II в отношении к Новикову и московским масонам, которых она до конца дела не отделяла от Новикова. Познакомившись с делом, произведя следствие, Екатерина уяснила себе это различие, чем и объясняется неодинаковый исход дела по отношению к разным лицам. О Новикове Екатерина выразилась, что он «умный, но опасный человек» и «мартинист хуже Радищева». Даже еще во время следствия ее не могли разубедить некоторые благоприятные доводы в пользу Новикова, так что и после доклада архиепископа Платона[274] Екатерина отозвалась о Новикове: «Это фанатик». Поэтому, по существу, в преследовании масонов нужно различать два дела: дело самого Новикова и дело всего масонства.

Теперь нам остается проследить внешнюю историю постепенно надвигавшейся грозы по отношению к деятельности Новикова и вообще масонства. Надо отдать справедливость осторожности, с которой Екатерина II подходила к этому делу. Деятельность Новикова обратила ее внимание уже в 1784 году, когда Новиковский кружок находился еще под покровительством московского главнокомандующего графа Чернышева. В августе этого года, в особом указе своем на имя Чернышева, императрица говорит, что содержатель типографии Московского университета Николай Новиков напечатал в своей типографии в Москве несколько книг, изданных комиссией о народных училищах, что нарушает права комиссии и ее доходы, посему приписывается взыскать с издателя понесенные убытки. Новиков дал объяснение, что книги[275] напечатаны по распоряжению московского главнокомандующего. Через месяц уже получился новый указ, воспрещавший печатать в Москве «ругательную историю» ордена иезуитов, так как этот орден взят государыней под ее покровительство. Это опять касалось Новикова, который действительно тогда печатал историю ордена[276].

Отношение правительства к масонам становилось все менее благоприятным. Это отражалось на отношениях к ним московских главнокомандующих, сменивших графа Чернышева. Первым преемником его был граф Брюс, который считал мартинистов людьми весьма опасными в политическом отношении. Он подозревал, что под покровом этого учения кроются стремления, клонящиеся к ущербу власти и нарушению порядка. Таково было мнение самой императрицы, на что указал Брюс Лопухину перед его отставкой[277]. Правда, преемник Брюса, старый воин Еропкин, вступивший в звание главнокомандующего в 1786 году, довольно терпимо относился к масонам[278]. Но в 1790 году главнокомандующим был назначен князь Прозоровский, человек весьма нерасположенный к Новиковскому кружку и усердствовавший в проведении взглядов императрицы. Сам Прозоровский охотно верил всем тем рассказам и слухам[279], которые в обществе ходили о мартинистах[280]. Неудивительно поэтому, что он выказал в нем особое усердие. При таких внешних условиях проходил процесс Новикова. Он представляет собой следующие этапные пункты.

Во второй половине 1785 года граф Брюс и архиепископ Московский Платон получили два указа, которые требовали духовной и светской ревизии всех частных школ и училищ в Москве, а затем и ревизии книг, вышедших из новиковской типографии. В указе говорилось, что в школах допускается «суеверие, развращение и обман», а среди книг печатаются «многие странные книги»; затем требовалось, чтобы впредь не появлялись книги, в которых заключается «колобродство, нелепые умствования и раскол». Сверх того, архиепископу предписывалось испытать Новикова в Законе Божием. Это было первое серьезное предостережение, сделанное императрицей. Московский губернский прокурор А. А. Тейльс нашел только две вредные книги, напечатанные в университетской типографии Новикова, другие же вредные книги печатались в компанейской типографии, или в типографии Лопухина. Так как все эти типографии находились в распоряжении Новикова, то очень возможно, что компания избегала печатать в университетской типографии наиболее опасные книги. Впрочем, на этот раз в руки следователей еще не попали книги, напечатанные в тайной типографии без надлежащих разрешений; эти книги как раз имели наиболее важное значение. В общем, Тейльс опечатал, считая нужным подвергнуть рассмотрению, 461 название книг, продававшихся в книжной лавке Новикова. Книги были рассмотрены цензорами, назначенными архиепископом Платоном. В Управе благочиния Новикову пришлось давать показания о печатании книг в его типографиях. Платон нашел среди книг, предложенных ему для рассмотрения, частью книги зловредные, частью книги мистические, которых архиепископ, по его сознанию, не понимает, и частью книги, полезные для общества.

Весь этот розыск кончился для Новикова на этот раз довольно благополучно. Архиепископ Платон признал Новикова хорошим христианином, найдя удовлетворительными все его ответы касательно веры.

Книги, признанные Платоном зловредными, не особенно испугали императрицу, потому что среди них были сочинения энциклопедистов и т. п. Указ 27 марта 1786 года запрещал продажу только шести книг, как раз книг масонского направления. Тот же указ вообще заключал в себе угрозу в адрес Новикова и его типографий, запрещая печатать книги, исполненные «странных мудрований».

Но одновременно царское правительство стало преследовать и благотворительную деятельность Новиковского кружка. Указом от 23 января 1786 года повелевалось все частные школы и больницы в Москве, кроме имеющих особые привилегии и состоящих в особом правлении светского или духовного начальства, подчинить ведомству Приказа Общественного Призрения и вообще иметь наблюдение за всеми учреждениями Новиковского кружка[281].

В следующем году преследования приняли уже более серьезное направление. По-видимому, раздача Новиковым хлеба простому народу в голодный 1787 год послужила толчком к интенсивным мерам против кружка. В этом году последовало запрещение печатать в светских типографиях книги[282], относящиеся к церковному или Священному Писанию, запрещена продажа этих книг в частных лавках, что грозило совершенным прекращением издательской деятельности Новиковского кружка; наконец, последовало запрещение отдавать Новикову университетскую типографию[283]. В 1791 году в Москве появляется известный граф Безбородко, имевший целью негласно произвести следствие о масонах. Он имел очень широкие полномочия, но удалился из Москвы для доклада императрице, не начав формального следствия, видимо не считая его нужным («Записки» Лопухина в «Русском