Утро звездочета - Сергей Дигол

Зато в поддержку защитников леса выступил рок-музыкант Юрий Шевчук, давший живой концерт прямо в лесу. «Это потрясающе», поделился он впечатлениями, «думаю очень скоро вернуться сюда. И не один, а с товарищами, музыкантами с твердой гражданской позицией. Что нам Вудсток? Почему бы не устроить самый продолжительный рок-фестиваль в истории? Прямо здесь, в Химкинском лесу? Мы будем петь до тех пор, пока власти не прекратят эту циничную стройку».

В другой раз газетчики были бы рады такому количеству сенсационных новостей. И все же это перебор, понимаю я, оказываясь на четвертой полосе. Да и не быть новостям о захвате шахтерами здания областной администрации Кемерово на четвертой полосе, если бы не я, не Лужков, не Шевчук со своим фестивалем, и не Путин с Медведевым.

Здание блокировали в воскресенье утром, когда известие о задержании московских преступников еще, возможно, не докатилось до Кузбасса. В «Коммерсанте» так и считают, полагая, что неразбериха в столице дала повод шахтерам, в последнее время активизировавшим социальную активность, перейти к более решительным действиям.

Около двухсот человек, одетых, чтобы не привлекать к себе внимания, в повседневную одежду, а не в шахтерские робы и каски, которые они привыкли предъявлять миру в качестве главного аргумента своих требований, быстро оцепили по периметру резиденцию губернатора, наверняка зная, что губернатор Тулеев в это время находился внутри. Тулеев вышел на связь, как с Москвой, так и с протестующими, которым он предложил делегировать людей для переговоров. Те, однако, ни на какие переговоры не идут и в принципе не понятно, чего они добиваются. Если отставки губернатора, то для этого, пишет «Коммерсант», гораздо эффективнее вспомнить прошлое и стучать касками на Васильевском спуске; в любом случае решение об освобождении губернатора принимается президентом. Но скорее, считают в газете, происходящее напоминает стихийный, хотя и с признаками организации, бунт, «осознанную паническую реакцию на всеобщий психоз», утверждал обозреватель.

— Вам достаточно читать, — сказала медсестра, но я отвел газету в сторону.

— Еще пять минут, — попросил я.

Она пристально посмотрела мне в глаза, словно пыталась выявить степень ущерба, нанесенного чтением моему здоровью.

— Две минуты, — сказала она и действительно посмотрела на часы. — Завтра дочитаете.

Ей легко говорить, я же пока еще охвачен азартом, который доставляет шелест газетной бумаги в руках и не уверен, что завтра понедельничный выпуск «Коммерсанта» не превратиться для меня в то, чем он для остального мира является уже сейчас. Потерявшей всякую актуальность макулатурой. События происходят слишком стремительно, настолько, что заголовки устаревали, пока я дочитывал статьи.

До конца газету мне дочитать не удалось, но медсестра, пожалуй, была права: даже пяти полос хватило, чтобы перегрузить мой отвыкший от информационной нагрузки мозг. Добивал меня олигарх Дерипаска, интервью с которым «Коммерсант» и посвятил всю пятую полосу и который, как оказалось, решил уйти из бизнеса в политику.

Времени на неторопливое чтение мне не оставили, и, пробежав глазами по заданным ему вопросам, я остановился, пожалуй, на самом ироничном. Журналист спросил Дерипаску, не считает ли тот неправильным собственный подход к подбору политической базы. Не партия ли должна выпестовать себе вожака, а не наоборот, как, видимо, собирается поступить олигарх, планирующий чуть ли не купить под себя готовую партию?

«А как иначе?», озадачил журналиста встречным вопросом собеседник, «разве можно сопоставить вклад политических партий с вкладом крупного бизнеса в развитие страны? И потом, кто в ком больше нуждается: я в партии или партия во мне?»

Дерипаска дал понять, что он уже почти определился с тем, в какую партию вступит и даже не скрывает, что собирается ее возглавить.

«Это одна из партий, которым не было отказано в регистрации», только и уточнил он и добавил, что следующим президентом видит нынешнего, Медведева и считает, что Путину не нужно выставлять свою кандидатуру.

— Время вышло, — объявила об окончании моего свидания с прессой медсестра и быстрым движением вырвала у меня газету. — Отдохните, у вас завтра напряженный день. Кстати, вам говорили, что вас навестит супруга?

Так я узнал новость, от которой не могу уснуть даже под утро. Строго говоря, я жду не дождусь утра, а оно для меня, хотя на часах уже полседьмого, начнется лишь с появлением Наташи. Поэтому до обеда я хожу сам не свой и даже врученный мне пульт от телевизора — его не без некоторой торжественности приносит медсестра, — не добавляет мне радостного волнения.

Телевизор я все же включаю, сейчас это — мой единственный союзник в деле убийства времени. Включаю и даже не удивляюсь, что вижу на экране Малахова, более того, не спешу переключать. Слишком непривычно видеть в таком виде даже его. Собственно, не его целиком, а лишь его левый глаз, прикрытый черной «пиратской» повязкой.

— Пятнадцать человек в студии, — говорит Малахов и ставит ногу на деревянный ящик, напоминающий гроб из ковбойских фильмов.

— …и сундук с золотом, — добавляет он и ударом ноги сбрасывает с ящика крышку.

Поднявшееся облако пыли быстро рассеивается, и из сундука высыпаются монеты, сверкающие золотым огнем.

— Черная метка! — восклицает Малахов и камера стремительно наезжает на его закрытый повязкой глаз. — Первое в мире интеллектуальное шоу на выживание! В новом сезоне. На Первом.

В кадре остается лишь его повязка. На ней по кругу надпись «Черная метка», а в середине, на этот раз белым по черному — лицо Малахова с повязкой на левом глазу.

Я не следил за новостями о здоровье Малахова, в последние пять дней — по объективной причине. И все же я знаю, что это спектакль. С его глазом все в полном порядке, а повязку ему запретили снимать. Возможно — по личному распоряжению Эрнста, что вполне оправданно, если цель канала — сделать рейтинг новому телепроекту, в который вбухивают немалые деньги.

Вынужденное воздержание от телевизионного облучения сказывается на моем состоянии самым неожиданным образом. У меня начинает кружиться голова после пары минут просмотра. Я становлюсь заложником телевизора и вряд ли смогу рассчитывать на быструю выписку, если в ближайшее время меня застанут бледным и лежащим на кровати, а экран — выключенным. Дополнительная неделя реабилитация мне обеспечена и это — лишь в лучшем случае. Выручает меня сама медсестра, которую я во второй раз подряд встречаю как спасительницу.

— На прогулку! — командует она с порога. — В приятной, надеюсь, компании, — улыбается она, и у меня темнеет в глазах, перед которыми и без того плавают круги.

Из-за стука сердца я не слышу своих шагов, что не мешает мне дойти, едва не срываясь на бег, до входной двери на первом этаже. Там меня уже ждут, и оглушительное сердцебиение сменяется очередным головокружением. Оказывается, такое со мной случается от сильнейшего разочарования.

Кривошапка смотрит на меня с чуть виноватой улыбкой, как и полагается человеку, который делает вид, что гордиться знакомством со мной, но при этом меньше всего хотел бы оказаться на моем месте. Я не чувствую его объятий, не чувствует и он моих, что впрочем легко объяснимо — я даже не пытаюсь ответить на его приветствие.

— Уже лучше, — киваю я ему, не будучи уверенным в том, что он поинтересовался моим самочувствием.

— Вижу, — говорит он, как будто видел меня пару дней назад.

— Я думал, Дашкевич придет, — говорю я.

— А обо мне, наверное, не подумал, — усмехается он.

Я тоже усмехаюсь. Он угадал, а в своем положении я могу позволить себе не лицемерить даже в этой ситуации. Пусть даже из элементарного такта.

Кривошапка оглядывается все время, пока мы углубляемся в территорию больничного сквера. У меня даже проскальзывает мысль, не записался ли он в мои добровольные освободители?

— Присядем? — развеивает он мои подозрения, кивнув на скамейку.

Мы присаживаемся и я первым делом благодарю его за газету.

— Меня не пустили вчера, — пускается он в объяснения, — я и не ожидал, что газету разрешат передать. Мостовой говорил, тебе не разрешают читать.

— Сегодня даже телевизор разрешили, — сообщаю я. — Еще бы намекнули, когда выпишут.

— А ты не торопись, — снова оглядывается Кривошапка. — Тем более, тебе есть о чем подумать.

Я удивлен таким поворотом, но первый ход, неожиданно сделанный Кривошапкой, развеивает мои сомнения. Больше ничто не заставит меня держать при себе по крайней мере один не дающий мне покоя вопрос.

— Например, подумать о том, был ли на той машине спецсигнал? — задаю его я.

Кривошапка удивляет еще больше: мне не удалось застать его врасплох. Он даже не меняется в лице.