Казнить нельзя помиловать - Дас Шохом

За полгода я выступил раз 40. Жена очень поддерживала меня и никогда не требовала прекратить, хотя я настолько часто отсутствовал дома по вечерам и уклонялся от обязанности укладывать детей спать, что ей, должно быть, приходилось дорого за это платить. Это был весьма поучительный опыт (четыре звездочки). Он не просто позволил мне завершить начатое, поскольку на сей раз я воздал должное этому искусству, но и сделал меня лучше как свидетеля-эксперта (хотя, признаться, это был побочный эффект). И я черпал некоторое утешение, поняв окончательно и бесповоротно, что никакой я не гений-самородок в комическом жанре, которого ждет суперзвездное будущее. Однако я был очень неплох. А если кто-то в этом сомневается, к вашим услугам записи на YouTube.

Глава тридцатая. Мозгоправ для помятых мозгов

Поскольку стэндап ушел из моей жизни, мне требовался новый стимулятор. Я обожал куда-то ходить с Ризмой и мальчишками. Кроме того, теперь, когда дети не требовали такого интенсивного техобслуживания и могли время от времени оставаться с бабушкой и дедушкой, у нас случилось мини-возвращение к активной светской жизни. Сходить время от времени на рейв, рэп или стендап (в роли зрителя, а не начинающего комика) – все это было вполне осуществимо. Я продолжал тренироваться в зале с религиозным пылом. К этому времени мне уже давно перевалило за 40, хотя я и пытался это скрыть при помощи модных стрижек. На остроту ума я не жаловался, а вот тело начало бунтовать. Летом 2019 года я сильно подвернул лодыжку, и пришлось лечиться несколько месяцев, а вскоре после этого у меня случилась тяжелая грыжа межпозвоночного диска в шее из-за силовых упражнений, поскольку я поднимал недопустимо большой для меня вес (очередное доказательство моей наивности: мне вечно кажется, что сделать что-то проще, чем на самом деле). Вдобавок у меня регулярно случались омерзительные обострения подагры. Во время острых приступов я всегда принимаю колхицин, но подключать аллопуринол для профилактики, который прописал мне лечащий врач, мне сначала не хотелось. У меня было ощущение, что, если я соглашусь принимать лекарства каждый день пожизненно, это будет словно капитуляция – да, понимаю, как это нелогично, ведь сам я назначаю больным лекарства и настоятельно советую мириться со своими диагнозами. Просто сам себе я все еще казался молодым. А большому пальцу на правой ноге было наплевать на мои проблемы с отрицанием старения, и примерно раз в два месяца он устраивал мне настоящую пытку на неделю-другую. Случалось, что я едва мог ходить, но и тогда мне было стыдно отпрашиваться по болезни со своей работы в суде по заданиям Национальной службы здравоохранения. С моей точки зрения, если брать больничный из-за подагры, скоро дела мои начнут хромать на обе ноги – и в прямом, и в переносном смысле. Вот я и ковылял в суд, стараясь идти медленно, чтобы скрыть, что припадаю на ногу. В периоды, когда мне нельзя было заниматься в зале из-за подагры, настроение у меня падало ниже плинтуса, и я чувствовал, что все у меня застаивается. После девятого или десятого приступа я сдался и стал принимать таблетки. Тише, пальчик, тише.

Семейные заботы, светская жизнь, упражнения, временами хромота – всего этого было мало, мне нужно было какое-то занятие для себя лично. Я уже понял, что живу особенно полной жизнью, когда либо чем-то одержим, либо к чему-то стремлюсь. Мой блог на сайте Huffington Post с годами начал приносить кое-какую работу в СМИ, но это было несколько нерегулярно. Я появился в двух-трех эпизодах Murder, Mystery and my Family – это дневная телепрограмма на канале BBC One, где расследуются разные печально знаменитые старые дела об убийствах с точки зрения двух знаменитых барристеров и с применением современных правовых рамок. Я высказывал мнение о психическом здоровье преступников и рассказывал, были бы к ним применимы сегодня те линии защиты со ссылкой на психическую болезнь, которых тогда не существовало, и наоборот. Я разбирал дело Уолтера Смита, который в октябре 1937 года застрелил на борту баржи Альберта Бейкера, своего якобы лучшего друга (с такими никакие враги не нужны). Смита повесили в тюрьме Норвич. На суде он пытался сослаться на mania a potu (буквально «безумие из-за зелья») – теперь такого диагноза, позволяющего избежать ответственности, не существует. Однако для mania a potu характерно крайне беспорядочное, импульсивное и необъяснимое поведение, что, на мой взгляд, никак не вяжется с холодными продуманными действиями Смита: он трижды выстрелил в Бейкера из однозарядного пистолета, то есть ему дважды пришлось перезаряжать оружие, и удрал с его деньгами. Кроме того, я читал закадровый текст в одном документальном фильме о Бродмурской больнице на пятом канале и проводил психологическую аутопсию нескольких ее весьма знаменитых покойных пациентов, в том числе Чарльза Бронсона и Ронни Крэя.

Бронсон, безусловно, личность настолько извращенная, что это даже увлекательно. Пожалуй, это самый знаменитый заключенный в Великобритании. В 1974 году он был обвинен в вооруженном ограблении и сначала приговорен к семи годам тюрьмы. Однако за решеткой он провел в общей сложности лет 40 – сначала содержался в разных пенитенциарных учреждениях, а затем за постоянные правонарушения попал в Бродмурскую больницу. Он нападал на тюремщиков и других заключенных, портил тюремное имущество, несколько раз брал заложников. В одном случае он заставил пленников щекотать ему ноги перышком и бить его по голове подносом из столовой (я не шучу!) Насилие обычно бывает либо целенаправленным (ради конкретных целей – раздобыть денег, повысить свое положение в обществе), либо экспрессивным (незапланированные действия, вызванные яростью или досадой). С моей точки зрения, Бронсон делал и то и другое. Вдобавок, по всей видимости, регулярное насилие приносило ему самое настоящее удовольствие. Это был не способ выпустить пар, а своего рода образ жизни. Не просто средство для достижения цели, а, в сущности, сама цель. В документальном фильме я высказал предположение, что для Бронсона агрессия была способом поддержать имидж, завоевать дурную славу и привлечь внимание. В Бродмуре они подружились с Ронни Крэем. О Бронсоне сняли фильм с Томом Харди (который, по стечению обстоятельств, в другом фильме играл братьев Крэй). Бронсон умудрился просочиться в популярную культуру. И даже женился в тюрьме, что произвело на меня куда более сильное впечатление, чем 18-дневная голодовка. Без соответствующей репутации ни то ни другое было бы невозможно. А репутацию он себе обеспечил кулаками. В глубине души я был в восторге при мысли, что мне дадут возможность обследовать Бронсона лично. Впрочем, существовал вполне реальный риск, что он захватит меня в заложники, а может быть, даже вынудит вытворять нечто немыслимое с перышком.

Помимо документальных фильмов, я иногда давал интервью для разных газетных статей, был довольно частым гостем всевозможных подкастов и даже радиопередач, в том числе участвовал в шоу Мэтью Райта и выступал на «Радио-4». Самым фантастическим моим посягательством на медиаизвестность стало выступление в современной телеигре на тему хип-хопа Don’t Hate the Playaz. Я участвовал в рэп-баттле с другим врачом в огромном ангаре с живой публикой на танцполе, причем большинство зрителей было вдвое моложе меня. Наверное, уже по этому описанию понятно, насколько мне было стыдно.

Хотя выступления в СМИ доставляли мне массу удовольствия, я все равно никак не мог успокоиться. Почти все время меня спрашивали о том, что лежит вне сферы моих экспертных знаний. Например, Мэтью Райт, который принял меня очень гостеприимно и по-дружески, интересовался в основном мотивами серийных убийц. Он хотел знать, верю ли я, что Андерс Брейвик (норвежский правый экстремист, который 22 июля 2011 года устроил взрыв, от которого погибло восемь человек, а потом застрелил еще 69) был от рождения воплощением зла, и спрашивал, можно ли его в принципе реабилитировать. Я был счастлив ответить на его вопросы, но они были скорее философские, а не профессиональные, и предполагали оценочные суждения. «Воплощение зла» – это не клиническое понятие. Вдобавок вопросы Мэтью не то чтобы касались моей когорты пациентов. В сущности, единственным из моих пациентов, кто совершил несколько убийств, был Элджин, чьими жертвами стали три его подруги. Однако, согласно общепринятому определению, серийный убийца – это человек, который убивает трех и более случайных жертв, обычно ради ненормального психологического вознаграждения, а не в припадке гнева против людей, которых он знает. Подобным же образом и на других интервью мне задавали вопросы, связанные с теми или иными сенсациями, и хотели, чтобы я изложил кровавые подробности всевозможных нападений и убийств. Конечно, изучение этих аспектов тоже входит в мои обязанности: без них невозможно сделать никаких медико-юридических выводов относительно уголовного дела. И, положа руку на сердце, я понимаю и разделяю такое увлечение жутким и болезненным, ведь, в конце концов, именно это и направило меня в выборе профессии. Тем не менее мне было неприятно, что никто не задавал мне вопросов, как именно те или иные симптомы известных психических болезней могут подтолкнуть человека нарушить закон. А главное, почти никто не интересовался процессом реабилитации. Между тем реабилитация и есть главная цель системы, в которой я работаю, и я хотел делиться историями успеха и просвещать слушателей. А если я описываю одни только мрачные детали преступлений моих пациентов, а не то, как они победили свои психические болезни и вернулись в общество, разве я не способствую стигматизации, вместо того чтобы бороться с ней? У меня было такое чувство, что моих больных лишили права голоса. Примерно как знаменитости с заурядными психическими расстройствами рассказывают, как им удалось вылечиться, именно когда нужно продвинуть новую книгу или альбом.