Неизвестная блокада - Никита Ломагин

Одной из форм протеста горожан было распространение листовок. Их опускали в почтовые ящики, расклеивали на стенах домов, а также в бомбоубежищах. В большинстве своем они были написаны от руки, хотя встречались листовки, изготовленные печатным способом. Стиль и содержание этих документов свидетельствуют об их «народном» происхождении. Весьма широка была и «география» листковой агитации. Она не ограничивалась каким-либо одним районом, а охватывала практически весь город. Например, в ночь на 3 октября 1941 г. в Кировском районе было обнаружено 13 листовок «повстанческого» содержания. В ящике для писем в доме № 27 по Коломенской улице 1 октября была обнаружена изготовленная литографским способом листовка, озаглавленная «За что?» В доме № 13 по Малодетскосельскому проспекту также в ящике для писем была найдена листовка «погромно-террористического характера». В бомбоубежище дома № 33 по пр.Либкнехта была изъята написанная от руки листовка, призывавшая к сдаче Ленинграда и свержению советской власти. Листовка была подписана безграмотно, но политически весьма акцентированно — «Национальность русского народа»95.

В спецсообщении УНКВД отмечалось, что некоторые антисоветские листовки были написаны от имени групп и организаций, а в ряде случаев анонимные письма заканчивались приписками: «от бойцов Ленинградского фронта», «от матерей бойцов», от «Народного Комитета города»», домохозяек, рабочих заводов и т. д.96 Адресатами были не только «руководители партии и правительства». Анонимные письма с требованием прекращения сопротивления направлялись и в радиокомитет и морякам Балтийского флота97.

Вполне естественно, что военные успехи немцев пробуждали интерес к ним у населения. Советская власть слаба и может пасть не сегодня—завтра, а из города никак уже не выбраться. Что делать в этих условиях?

Заметки Остроумовой-Лебедевой отражали настроения большинства ленинградцев:

29 октября: «...Голод, страшный голод... И, кажется, нет выхода! Откуда ждать спасения?! Город обложен. Никакие эшелоны с продуктами не могут к нам проникнуть. И все же надежда меня не покидает».

11 ноября: «Бесконечное душевное утомление! И возникает в душе вопрос: «А когда придет твой черед? Все так безнадежно и не знаешь, когда же всему этому будет конец. Больше пяти миллионов жителей Ленинграда умирают, страдают и погибают от голода, боли и снарядов».

17 ноября:

«Я всем существом своим, умом, душой и сердцем сознаю, что нам сдавать немцам Ленинград нельзя! Нельзя! Лучше нам всем умереть! Погибнуть, но не сдаваться»98.

Ответы на вопрос о причинах страданий сводились не только к обвинениям немцев или собственной власти, но и самого народа. «Русский народ не даром терпит такие страсти и страдания, — повторяя наиболее распространенный тезис верующих людей, отмечала Остроумова. — Он за последние годы огрубел, озверел, распустил себя во всем, распоясался вовсю, забыв Бога, уничтожив его церкви, осквернив его алтари. Народ должен нести наказание и искупить свой грех великий. Это время наступило»99.

В конце ноября истощение и тяготы войны достигли той черты, за которой начинается стремительная радикализация настроений и, как следствие, поведения населения. Кривая зафиксированных УНКВД «негативных проявлений» быстро пошла вверх, неизменно стало расти число преступлений на почве голода, включая случаи каннибализма.

«Голод! Голод! Что делать? Как выжить? Толпы парней и подростков стоят у дверей хлебных ларьков и просят подать им хлебные довески. Как видно наша армия не имеет сил отогнать немцев от Ленинграда, ни прорвать фронт настолько, чтобы эшелоны с продуктами могли проникнуть в Ленинград. Видимо, на это нет надежды...»100.

Характерной приметой стали огромные очереди у магазинов, в которые выстраивались измученные горожане в 4—5 часов утра.

«Еще не было 5 часов утра... везде уже были длиннейшие очереди, которые стояли у закрытых пустых магазинов, совершенно не зная, будут ли привезены в этот день в данный магазин какие-нибудь продукты. Уже раздавали в очереди предварительные номерки. К 8-ми часам Нюша пришла домой с пустым мешком, но с сумкой, полной номерков. Все эти путешествия и стояние происходят в полной темноте. Люди мрачны, раздражены, измучены. Иногда мужчины в очереди нарушают порядок, прибегая к своей физической силе, пробиваясь вперед. Но это сравнительно редко. Наш народ — долготерпелив! ...Что делается на фронтах, даже около Ленинграда — мы не знаем. Мы ничего не знаем! Мы — скот. Мы прах, с которым не считаются!»1101.

Такой же уровень информированности был и у агитаторов РК, которые после одного из выступлений представителя горкома ВКП(б), спрашивали, кому принадлежат Пушкин и Тихвин и др.102 Сообщения о снижении продовольственного снабжения привело к еще большему ухудшению настроений. Хотя в сводках партинформаторов сообщалось о «здоровом, оптимистичном настроении большинства», в донесениях содержались признания того, что на отдельных предприятиях (например, на Ленмясокомбинате) «отдельные антисоветские выкрики и злорадство мешали проведению собраний» о продовольственном положении в Ленинграде. В одном из цехов завода «Скороход» задавали вопросы о «10-летних запасах», которые якобы были созданы на случай войны. Рабочие призвали обратить внимание на закрытые магазины, которые обслуживали представителей власти, на ошибки со своевременной эвакуацией женщин и детей103. Признание бессилия власти, чувство обреченности и мысли о смерти — все это было характерно для настроений конца ноября 1941 г.:

«...Население Петербурга, видимо, брошено на произвол судьбы, на вымирание от голода, холода, снарядов и бомб.... Счастье — это когда удалось достать какую-нибудь еду, но в магазинах пусто, « заведующие в них говорят, что и на продовольственных базах тоже пусто. Что дальше будет?!... Некоторые «готовы «уйти» и думают о самоубийстве»104.

Материалы УНКВД свидетельствуют о том, что негативные настроения захватили часть интеллигенции, которая, «. восхваляя фашизм, высказывается за изменение существующего строя, пытается доказывать, что наша печать тенденциозно освещает обращение немцев с населением в оккупированных районах». Для подтверждения этого тезиса составитель документа ссылался на высказывания ряда видных представителей интеллигенции, которые были уверены в неизбежности гибели советской власти как таковой:

«...Войну Россия, как национальное государство выиграет, но советскую власть проиграет1105. СССР оказался неспособным обороняться. После окончания войны, которая закончится поражением Германии, благодаря усилиям Америки и Англии, несомненно будет установлена какая-то форма буржуазной демократии. О социализме придется забыть надолго» (режиссер киностудии «Ленфильм» орденоносец Б.);

«...нужно отбросить представление о национал-социализме, которое годами распространялось советской агитацией. В национал-социализме есть умение подойти к подлинным демократическим интересам масс, в то время как так называемый советский демократизм по сути дела далек от народа и представляет собой пустую фразу» (заведующий информбюро сценарного отдела «Ленфильм» Л.).

«...Немцы все равно возьмут Ленинград. Пусть при немцах и хуже не будет, но только чтобы не было возврата к прежнему, а его, конечно, не будет. Не хозяйничать больше евреям» (конструктор завода им. Сталина Е., арестован).

Негативные настроения все большее развитие получали в среде рабочих. Так, например, рабочий завода им. 2-й Пятилетки Д. в беседе со своими товарищами говорил:

«Я ничего не имею против захвата немцами Ленинграда. Нас 20 лет угнетали и сейчас угнетают (выделено нами — Н.Л.). В случае сдачи Ленинграда положение рабочего класса будет лучше. Гитлер имеет поддержку среди населения захваченных им государств и областей».

Аналогичные идеи высказал слесарь завода «Пластмасс» К.:

«...Ленинград надо отдать. Что мы знаем о фашизме? Я вот знаю, как в Германии народ живет, а там фашизм. Мне коммунизма не надо. В защитники Ленинграда я не пойду, мне нечего защищать. Придет время — мы сами здесь порядок установим»106.

Разговоры о слабости Красной Армии, некомпетентности руководства и, как результат, неизбежности сдачи Ленинграда и поражения СССР в войне также были весьма распространены на заводах города. Агентура оперативных отделов и райотделов УНКВД доносила об усилении агитации среди рабочих за организацию восстания, уничтожение коммунистов и оказание практической помощи немцам, хотя, по-прежнему, приводимые в спецдонесениях УНКВД материалы свидетельствовали о выжидательной позиции недовольных властью.