Наши нравы - Константин Михайлович Станюкович

ненавистью сверкали глаза ребенка.

— Тетя… тетя… ведь это все неправда!.. — говорит он Прасковье Ивановне, сидевшей около него. — Мама обманывала папу!..

— Тише… тише, родной мой! — шептала добрая женщина.

— Так зачем же она лжет?.. Я никогда не пойду к ней… никогда! Я не хочу знать маму… бог с ней…

Валентина между тем кончила. Она как будто и ни единым словом не обвинила мужа, но общее впечатление из ее рассказа выходило такое, как будто Трамбецкий был способен на все…

Начался допрос сторон.

Молодой прокурор очень хорошо понял, что свидетельница возбудила доверие в присяжных и что показания жены будут прекрасным материалом для обвинения мужа.

Он повел допрос с большой ловкостью.

Худощавый, изящный блондин допрашивал Валентину нежным, ласкающим слух баритоном, отчеканивая слова с той аффектацией, которая так идет к молодым прокурорам.

— Свидетельница! Вы, если мне не изменяет память, упомянули в вашем правдивом и беспристрастном рассказе, что ваш супруг страдал каким-то недугом?..

— К сожалению, да! — чуть слышно проронила Валентина.

— Не можете ли вы объяснить, каким именно?

Валентина молчала.

— Быть может, он был подвержен каким-нибудь болезненным припадкам?

— О нет…

— Быть может, он неумеренно употреблял спиртные напитки?

— Это было…

— Он пил запоем?..

— Мне так тяжело отвечать, что я просила бы не спрашивать об этом.

— Свидетельница! В день посещения вашим мужем дачи, не заметили ли вы особенного возбуждения в Трамбецком?

— Он был очень взволнован…

— Грозил он вам пистолетом?

Валентина опять замолчала.

— Вы не желаете, свидетельница, отвечать на этот вопрос?

— Нет…

— Так-с… У него был в руках пистолет, когда он явился к вам на дачу?..

— Был…

— Он махал им или нет?..

— Я не помню.

— Так-с. Так-с. Вы не помните, но вы, однако, видели пистолет в его руках?

— Видела.

— И не помните, махал ли он им?..

— Не помню.

— Хорошо-с. Я не буду больше касаться этого вопроса, понимая, как вам тяжело вспоминать об этом обстоятельстве. Скажите, пожалуйста, ваш муж прежде служил?

— Служил.

— Не знаете ли, сколько мест он переменил в течение того времени, как вы с ним познакомились?

— Не припомню. Я слышала от него, что он много мест переменил.

— Отчего же он переменял места? Не уживался или просто любил менять места?

— Я, право, не знаю.

— Вы не знаете? Очень хорошо-с. Если вы этого не знаете, то не знаете ли вы, имел ли ваш муж какие-нибудь занятия в последнее время?

— Он служил у нотариуса в конторе.

— Большое он получал жалованье?

— Кажется, небольшое…

— А до того времени было у него место?

— Не было.

— Не было, так что супруг ваш жил на ваш счет?

— У нас были общие средства.

— Так-с. Что побудило вас просить отдельный вид на жительство?

— Мы расходились во взглядах…

— Вы и раньше разъезжались с ним?..

— Да…

— И снова согласились сойтись, предполагая, что супруг ваш более не страдает недугом?..

Но так как Валентина опять ни слова не ответила, то молодой человек спросил:

— Бывал ваш муж у полковника Гуляева?..

— Не помню…

— Не помните? хорошо-с… Но он знал, что полковник богат?..

— Вероятно, знал.

— Знал! А знал ли ваш супруг, что вы бывали у своего дяди, полковника?

— Знал. Я не скрывала от мужа, где я бывала.

— Очень хорошо-с. Не помните ли вы, что в последнее время ваш супруг говорил о том, что он желал бы иметь средства?..

— Он это говорил.

— И часто?

— Не помню…

— Не помните… Очень хорошо… Не можете ли вы припомнить, упрашивал ли ваш муж, чтобы вы не оставляли его?

— Он часто об этом говорил…

— Он очень был привязан к вам или нет?

С Валентиной сделалось дурно. Судебный пристав должен был опять подать стакан воды.

«Несчастная женщина!» — пожалели дамы.

Во все время допроса Трамбецкий внимательно слушал показания жены и нередко вздрагивал. Скорбная улыбка бродила на его губах, когда он поднимал голову наверх.

«Бедный мальчик!»

Защитник опять обернулся к Трамбецкому и с жаром стал ему говорить, что надо разоблачить показания жены.

— Не надо! — отвечал неудачник.

— Но ведь тогда ваше дело может быть проиграно.

— Я не желаю выворачивать публично мои отношения к жене.

— Но вы позвольте только коснуться слегка.

— Я вас прошу… Не надо, не надо, — брезгливо замахал головой Трамбецкий.

— Упрямый человек. А ваш сын?

— Сын, что сын?

— Если вы так упорно отказываетесь, то повторяю: присяжные могут быть против вас, и тогда вас могут обвинить.

— За что? Впрочем, пусть. Мне все равно! — угрюмо проговорил Трамбецкий. — Жить недолго. Впрочем, делайте как знаете, но, ради бога, не очень. Ведь и без того пытка. Этот молодой человек, кажется, уже довольно меня пытал. Пощадите хоть вы.

Защитник обрадовался разрешению клиента. «Удивительный человек этот клиент. Дело такое интересное. Предстоит блестящий случай оборвать прокурора и уничтожить впечатление, произведенное показанием свидетельницы, а он просит пощадить. Сейчас я им покажу…»

И защитник, при одной мысли о предстоящем спектакле, почувствовал большое удовольствие. Его подвижное, умное лицо как-то съежилось, один глаз прищурился, и злая, насмешливая улыбка перекосила его губы. Он начинал злиться. Слегка наклонив голову, он попросил суд предложить некоторые вопросы свидетельнице.

— Мне так тяжело! — со вздохом шепчет Валентина.

— Я не буду вас допрашивать так долго, как допрашивал вас господин прокурор. Я позволю себе предложить вам всего два-три вопроса.

Валентина поворачивает головку к защитнику. Защитник выходит из-за скамьи и с изысканною вежливостью начинает свои «два-три вопроса».

— Свидетельница! Вы изволили упомянуть, что вследствие несходства характеров вы не могли ужиться с мужем?

— Да.

— Это несходство обнаружилось вскоре после свадьбы?

— Нет. Мы жили согласно несколько лет.

— Вы не припомните, сколько лет?

— Лет восемь.

— Это значит с тысяча восемьсот шестьдесят пятого по тысяча восемьсот семьдесят третий год?

— Кажется.

— Было у вашего мужа состояние, когда вы вышли замуж?

— Да, небольшое.

— А у вас?

— У меня не было ничего, кроме приданого.

— Ничего, кроме приданого? Вы, кажется, путешествовали с мужем за границей?

— Путешествовала.

— Вы не припомните, сколько вы проживали в год?

— Не припомню.

— Тысяч пятнадцать в год?

— Вроде этого.

— Когда разорился ваш муж?

— Я не помню.

— В тысяча восемьсот семьдесят четвертом году он поступил на службу в В. мировым судьей?

— Да.

— Тогда вы жили скромно?

— Очень.

— Значит, состояния не было?

— Нет.

— Так-с, и, если не ошибаюсь, вы в том же тысяча восемьсот семьдесят четвертом году оставили мужа в первый раз?

— Да.

— Тогда, следовательно, уже обнаружилось несходство характеров?

Валентина ни слова не ответила.

— А когда в последний раз уехали вы от мужа?

— Летом.

— Вы достали отдельный вид на жительство?

— Мне его выхлопотали.

— Вы