Конан и осквернители праха - Леонард Карпентер

Вот когда его рост и огромная сила сослужили ему хорошую службу, позволив выбиться из отчаянной толчеи! Он все-таки добрался до группы дворцовых стражников, занявших оборонительную позицию на возвышении у городских ворот. Внутри их строя царевна Эфрит держала совет с уцелевшими офицерами и священством. В сторонке, маленький на фоне взрослых воинов, мрачно стоял сын Нитокар – Иблис. Когда Конан подобрался достаточно близко, он разглядел одну важную вещь: отправляясь исполнять и раздавать приказания, сановники и военные низко, почтительно кланялись Эфрит.

Достигнув частокола склоненных копий, Конан, опять-таки благодаря высокому росту, легко попался на глаза царевне. Она хлопнула в ладоши, приказывая стражникам расступиться и пропустить его внутрь. Подойдя к ней, стоявшей между двумя здоровенными воинами в кольчугах, Конан заново убедился, что перед лицом страшной угрозы девочка и не думала впадать в растерянность. Она держалась, как подобает настоящей правительнице.

Она тепло приветствовала его и сразу ухватила его руку своими двумя.

– Ох, Конан! Ты видишь, что делается? Хораспес все-таки зашел слишком далеко! Жрецы и предводители войска поклялись, что остановят его. Его – и Нитокар! Они собрались поддерживать меня, как законную наследницу трона!

– Ну и отлично, маленькая! – Конан хотел было дружески обнять царевну за плечи, но вовремя заметил, как неодобрительно нахмурились вновь назначенные телохранители Эфрит, и передумал. Незачем связываться. – В любом случае не обольщайся и будь осторожна, – сказал он царевне. – Ты лучше меня знаешь, что верность придворных дешево продается... – И он покосился на Иблиса. Пухлолицый мальчишка был бледен и не отводил от них пристального взгляда. – А этот-то что тут делает? Это ведь щенок Нитокар, верно?

– Да, это мой единокровный брат, – ответила Эфрит. – Толпа разлучила его с царицей, когда все бежали прочь от Врат. Вельможи хотят использовать его против нее как заложника.

– Заложник, беглец или подсыл – как бы то ни было, следи за ним в оба, – тихо посоветовал Конан. – Он, конечно, еще соплив, но, по-моему, успел уже порядочно набраться от маменьки. И вот еще что. Насколько я понял, мертвяков будет трудновато одолеть в открытом бою. По крайней мере, пока Хораспес помогает им своими заклятиями! Так что на легкую победу нам рассчитывать нечего!

Эфрит кивнула. Вид у нее был встревоженный.

– Наша основная надежда – городская стена, – сказала она. – Верные войска уже посланы туда и занимают позиции. Но нам понадобится и помощь народа... – И царевна вновь ухватила Конана за руку. – Если бы ты мог склонить на нашу сторону своих друзей!.. Или уговорил драться хоть сколько-то жителей! Это многое изменило бы! Впрочем, ты один раз уже спас мне жизнь, я и за это никогда не смогу тебя должным образом отблагодарить... – Она покраснела и опустила глаза, не выпуская его руки из своей.

– Ладно, сделаю что смогу, – проворчал киммериец, легонько сжал ее руку, потом выпустил. – Во имя Крома, девочка, я на твоей стороне, а Хораспес – слишком опасный враг, чтобы от него бегать. Только, к сожалению, не возьмусь обещать, что кто-то из моих, с позволения сказать, друзей за нами последует!

Они попрощались, и Эфрит, не тратя времени попусту, ушла прочь во главе маленького отряда, чтобы обратиться к подданным с вершины городской стены. Она горделиво шагала среди перешедших на ее сторону вельмож, окруженная верной охраной. И надо сказать, что ушла она весьма вовремя. Войско Хораспеса перестроилось и снова взялось разгонять толпу.

Что творилось на площади, невозможно передать никакими словами. Толпа насчитывала несколько десятков тысяч человек, а выходов было раз-два и обчелся. Ко всему прочему стража, верная Эфрит, назло приказу Хораспеса уже замыкала западные городские ворота. Деревянные мосты через каналы один за другим рушились под тяжестью бегущих человеческих множеств, а дорогу, проходившую вдоль городских стен, плотно занимали войска...

Хораспес только что говорил о мире и о том, что проявившие покорность могли ничего более для себя не опасаться. Тем не менее его боевые колесницы и пешие воины продолжали методично очищать площадь, убивая всех, кто попадался навстречу. Самый вид его воинства отнюдь не способствовал тому, чтобы кого-нибудь успокаивать. Даже наиболее человекообразные любого могли до смерти напугать своими застывшими лицами трупов, а что говорить о наполовину разложившихся или вовсе частично скроенных из звериных тел! Тех, кого они убивали, без промедления тащили внутрь пирамиды. В толпе уже ходил слух о том, что там их быстренько обряжали как мумии, затем возвращали к жизни – и отправляли обратно на площадь, но уже затем, чтобы сражаться и убивать на стороне пророка...

Мужчины, женщины, дети в страхе карабкались на берега каналов, жались к подножию городской стены или пытались забраться на каменную ограду некрополя. Те, кому было недоступно даже и такое жиденькое укрытие, по-прежнему крутились на открытой площадке, бросаясь из стороны в сторону, смотря по тому, какой очередной дикий слух рождался в воспаленных умах. Мечи нападавших и копыта безумных коней уносили все новые жизни. Иные впали в буйное помешательство, иные, наоборот, затихли в полном отупении и безразличии, – куда, в самом деле, деваться, коли уж наступило светопреставление?..

Первоначально на площадь были вывезены тележки со всевозможным угощением для гостей похорон. Их, конечно, давно опрокинули, а лакомства – растоптали. Тех, кто еще сохранял более-менее здравый рассудок, начинал мучить голод, потому что дело шло к сумеркам. Набрякшее небо понемногу меркло, и зловещая сцена приобретала все большее сходство с тем кошмаром, о котором когда-то пророчествовал Хораспес...

Бродя без особенной цели, Конан наткнулся на кое-кого из шемитов, с которыми он успел познакомиться, пока работал на строительстве пирамиды. Эти люди, одичавшие от ярости и отчаяния, сбились в плотную стаю, чтобы не погибнуть поодиночке. Переговорив с ними, Конан дал дельный совет, и они раздобыли подобие оружия, разгромив повозку с инструментами. Потом киммериец повел их на перехват одной из вражеских колесниц.

Это было крепкое, надежное сооружение, только сегодня торжественно завезенное в пирамиду; строили его в расчете на Вечность. Скакуны тоже были что надо, породистые и дорогие. Однако они были уже загнаны беспощадными наездниками и чуть не падали в упряжи. Когда колесница мчалась мимо, новые товарищи Конана умудрились заклинить ломиком одно из колес, и боевая повозка, протащившись юзом, остановилась. Шемиты налетели со всех сторон, вскочили на колесницу и, действуя лопатами и топорами, разнесли в клочья стигийца-возницу и его песьеголового спутника. Толпа, видевшая это с берега канала, приветствовала успешную вылазку громкими криками.