Бабочки в жерновах - Людмила Астахова

На том и расстались: Перец отправился мышковать, а Ланс… Должно быть, спасать Верэн Раинер от принесения в жертву древним богам… Калитара. Он и сам не совсем представлял, куда идет и что станет делать. И дело даже не в телесной слабости, хотя о каких подвигах можно говорить, если чувствуешь себя точь-в-точь как выжатый досуха лимон? Что, скажите на милость, безоружному человеку предпринять против всего эспитского населения, состоящего целиком из умалишенных и отравителей?

Дезориентированный, как после контузии, археолог неловко пылил по дороге, куда глаза глядят и, пожалуй, обошел бы весь остров вокруг не один раз, если бы его вдруг не отвлек от бессвязных раздумий знакомый звук.

«Померещилось», — решил Ланс.

Но звук нарастал, близился и… очень скоро не узнать его было уже невозможно.

По дороге катилась знакомая до последнего винтика «айр эмэри», а за рулем её сидела Оливи Лакрес. Изящная красотка вела машину чуть небрежно. Правой рукой брюнетка удерживала руль, зажав в левой, отставленной чуть в сторону — длинный мундштук с тоненькой дамской сигарой. Все аксессуары, полагающиеся современной даме: алая помада, блестящие завитые локоны, шикарный автомобиль и сигара. Оливи поравнялась с Лэйгином, сбавив скорость, чтобы «айр эмэри» медленно катилась рядом, не обгоняя одинокого пешехода.

— Эй, красавчик! Подвезти? — звонко рассмеялась девушка, наставив на недавнего любовника сигару, словно дуло пистолета.

Должно быть, смазливую физиономию мурранца перекосила такая нелепая гримаса изумления, что Оливи хохотала до слез. Да так и умчалась вперед, обдав археолога облаком пыли, выхлопными газами и отголосками глумливого смеха.

Она имела полное право потешаться над Лансом Лэйгином, лопухом и простофилей, похотливым идиотом и алчным гробокопателем. Все обидные прозвища, которыми его когда-либо награждали недруги, Ланс честно заслужил. Ибо только самый тупоголовый, самый безмозглый недоумок на месте Лэйгина не догадался бы, что его заманивают на Эспит. А он-то, дурачок, думал, будто старинные конкуренты наняли девицу-соблазнительницу и бандитов, и понадеялся, будто «айр эмэри» выгодно продал, а уверовать в то, что его на острове совсем-совсем не ждали, мог только наивный школьник.

Все более-менее близкие знакомые прекрасно знали: как бабочка летит на свет, прямо в огонь, так и Ланс Лэйгин жаждет найти Калитар. Все предыдущие экспедиции, все опасные сделки, все рискованные авантюры, они всегда были лишь средством, лишь еще одной ступенью к вершине, к мечте, к Калитару, к… Другой. Он без лишних сомнений продавал любые сокровища, если они не имели отношения к Цели. Слава, сплетни, скандалы, слухи — всего лишь пыль под ногами, неустанно шагающими вперед. Туда, где сияет величайшее открытие! Кто-то посмеивался, кто-то уважал за целеустремленность, кто-то опасался связываться с одержимым, но никто не верил. Кроме эспитцев.

— Как бабочка! Как хренова безмозглая бабочка…

Ланс даже не замечал, что разговаривает вслух, останавливается, рычит, грозит кому-то неведомому кулаком, топает ногами, как расстроенный ребенок. Он — просто бабочка, летящая к свече, разожженной жестокими полуночниками на погибель всяким летучим тварям.

Горе-археолог настолько перевозбудился, что едва не упустил из виду пролетающую мимо яркую синюю бабочку. Затем еще одну. Потом еще.

Насекомые летели отнюдь не бесцельно, в определенном направлении. И, конечно же, Ланс полетел… то есть, поспешил следом. Как тут устоять против искушения?

И так как бабочки летели напрямик, а не по проложенной людьми дороге, то Лэйгину пришлось продираться сквозь кусты и высокую траву, затем подняться на холм, с вершины которого он увидел…

Погребальная процессия двигалась не быстро и не медленно, а в таком темпе, чтобы каждый участник мог в полной мере насладиться действом. Впереди на носилках несли покойного господина Фирска, причудливо спеленатого в белую ткань так, чтобы даже издали его тело напоминало куколку огромной бабочки. Провожающие соседа в последний путь островитяне нарядились в яркие, пестрые туники: женщины — в длинные, мужчины в короткие, до середины колен. Словно без следа промчались века разнообразного и причудливого кроя платья, или время повернуло эдак на пару тысяч лет назад.

Оторопевший Ланс только и сумел, что глаза ладонями протереть. Вдруг привиделось или померещилось?

Но нет! Будто со стен заброшенных храмов вдруг сошли и ожили праздничные шествия в честь древних безымянных и безликих страшных богов. Единственным отличием от изображений на древних фресках были, пожалуй, синие с черной окантовкой плащи, надетые островитянами поверх архаичной одежды.

Какое-то великое волшебство оживило немые статуи и барельефы, пылящиеся в музеях по всем миру! Венки из листьев и цветов в волосах, шуршание кожаных подошв сандалий, ритм, отбиваемый в маленькие бубны, выводящий красивую тягучую мелодию без начала и конца — яркий солнечный свет пронзил непроглядную толщу времен, осветив былое, словно прожектором. И в ослепительном сиянии исчезли без следа все, даже самые крошечные приметы современности. Растаяли они и растворились, обнажив истинную человечью сущность без прикрас. Как понимали её древние.

Что есть — смерть? Оборотная сторона жизни, холодная шелковая изнанка пестрого праздничного наряда! Намертво пришита, не спороть её без вреда и ущерба. Да и зачем, если цепочка перерождений и впрямь так крепка, как твердят столько веков «мельники». Мировая Мельница вращает жерновами крайне медленно, и пока перетрутся в них грехи людские, страстишки мелкие и пороки гнусные, много жизней будет прожито.

Оттого древние и не скорбели на похоронах, а радовались. Ведь и без музыки понятно — народ Эспита веселится от души. Кое-кто даже приплясывал на ходу в такт мелодии. Праздник у людей, с какой стороны не глянь. Ни одного хмурого лица, ни капли скорби в звонких троекратных возгласах: «Эвит! Эвит! Эвит!», которыми то и дело оглашались окрестности.

А над танцующей, смеющейся и наслаждающейся жизнью толпой кружилось целое облако синих бабочек. Время от времени островитяне, взмахнув руками, замирали, становясь сами до жути похожими на гигантских насекомых с сине-черными крыльями. И тогда уникальные эспитские чешуекрылые пикировали на их обнаженные запястья. На краткий миг шествие прерывалось, а потом снова — фухх! И снова звенел бубен, и несся к небу, вместе с синим живым облаком, полувздох-полукрик: «Эвит!»

Где-то там, в толпе, отплясывала маленькая тоненькая фигурка, вся закутанная в белые покрывала — Верэн Раинер — единственное бледное пятнышко в пестром море. А рядом с ней мурранец безошибочно угадал Лив. Со спины, едва лишь заметил её темно-каштановые волосы, её стройную спину, её крутые бедра… И словно завороженный, захваченный в полон нестерпимой жаждой, он устремился вперед, чтобы присоединиться к шествию. Быть рядом с Лив, чувствовать её запах, томиться и наслаждаться невинной близостью. Лэйгин готов был присягнуть, что средь остального шума слышит именно её смех, ведущий за собой, как свет маяка, показывающий заблудившемуся кораблю путь в гавань.