СНТ - Владимир Сергеевич Березин

Сон разума рождал чудовищ, и они толклись, как в зоопарке, за соседским забором, встречаясь, братаясь и милуясь. У них был замкнутый мир в пределах шестнадцати соток старой академической дачи.

Евсюков внимательно смотрел мне в глаза.

– Дошло, кажется. Вижу, понял.

Понял, да. Не всё, конечно. Я спросил про китовраса.

– Нет, это не китоврас, а катоблепас. Несколько букв, а сколько разницы. Катоблепас значит «смотрящий вниз». Он жил в Африке и был очень опасен – но не рогами и копытами, только взглядом. Ты Плиния читал, учёный человек?

В этот момент Евсюков стал похож на персонажа моего сна. И точно так же, как и во сне, продолжил:

– Так вот у Плиния в «Естественной истории» есть предупреждение о том, что нельзя смотреть ему в глаза, иначе помрёшь. Чем-то он этим похож на василиска. Одни говорили, что он плюётся огнём. Другие – что его дыхание отравлено. Так или иначе, экспериментировать тебе не стоило. Именно поэтому я тебя оттуда утащил.

Про катоблепаса теперь я тоже понял. Петух этот ещё… И тут я вспомнил, откуда я помню этого петуха. Это его философ выдавал за человека. Но человек в этом странном мире был один.

Я так и сказал Евсюкову, но он только покачал головой.

– Нет на том участке никакого человека. Там вообще ничего человеческого нет, кроме таблички с номером, да и то я не уверен.

– А кто ж этот химик, чей сон всё это порождает?

Евсюков многозначительно посмотрел на меня и сделал движение открытой ладонью, будто говоря: «Ну, ну же, понял ведь, только сам себе признаться не можешь».

(€0,99)

Случайно на ноже карманном…

Александр Блок

С Зоном нас познакомил Раевский – мы заезжали тогда в их далёкий город, и Раевский определил нас на постой к Зону.

Потом они расстались-разъехались, тогда Зон поехал в деревню по скорбному унылому делу – хоронить бабку Раевского. Старуха жила в деревне, где доживали ещё три такие же старухи, и хоронить её было некому. Раевский позвал Зона, потому что Зон сидел с ним за соседним столом в одной конторе. Контора была такой странной, что никто из сотрудников не помнил, как она называется, – скука съела её имя и смысл.

Дорога сразу не заладилась – поезд был тёмен и дышал чужим потом, пах так, как пахнут все медленные поезда на Руси. Они выпили пива и к ночи пошли в тамбур, чтобы открыть дверь в чёрное лязгающее пространство между вагонами. Это место в русском поезде издавна служит запасным туалетом. Однако дверь между вагонами оказалась наглухо запертой.

– В прежние времена я без треугольного ключа не ездил. Даже в электричках, – сказал расстроенно Раевский.

И тут Зон нащупал в кармане странный предмет и не сразу вспомнил, что это такое. Он медленно, ещё не веря собственным глазам, достал этот предмет из-за подкладки.

Раевский сразу уставился на его ладонь.

– Ножик? Швейцарский?

Ножик, конечно, был никакой не швейцарский, хотя такой же ярко-красный. На боку его, вместо белого креста на щите, красовалась звезда. Безвестные азиатские умельцы как бы говорили: чужого не берём, сами сделали, а что можно перепутать, так мы за ваши ошибки не в ответе.

Зон купил этот фальшивый ножик в магазине «Все по 0,99 евро». Он забрёл туда вместе со своими знакомыми командировочными скупцами. Это был мир пластиковых стаканчиков и коробочек, мир ложек и вилок, выглядящих точь-в-точь как золотые, вселенная предметов, продававшихся на вес или на сдачу. Это был рай для скупых, которые платят многократно и помногу. Таковы, собственно, были и сослуживцы Зона. Они месяц жили в чужой стране и обросли временным бытом из экономии.

Тогда Зон купил ножик как одноразовый – потому что не думал везти его через границы. Купил, чтобы хоть что-то купить, – он был одинок и не нуждался в сувенирах. Багажа у него не было, и судьба ножика была одна – в прозрачную коробку, куда, будто знамёна к своему мавзолею, сотрудники службы безопасности кидали ножницы и перочинные ножи забывчивых пассажиров.

Перед отъездом они попробовали разрешённые там вещества, и он совершенно забыл о случайной покупке. Но это азиатское чудо отчего-то пропустила писклявая дверь в аэропорту, что без сна ищет металл, – этому сейчас Зон удивлялся больше, чем самой находке. Полгода провалялся нож в дырявом кармане той куртки и вот теперь обнаружился – как покойник в шкафу.

– О, как раз треугольник? – с удивлением сказал Раевский и щёлкнул ножом. Он быстро повернул что-то в скважине замка и открыл дверь – не в тамбур, а в настоящий туалет. Зон почувствовал идущий оттуда странный запах мокрой рыбы. Он набрал полные лёгкие воздуху, чтобы подольше не дышать, и шагнул внутрь первым.

Сделав свои дела, они вернулись, и Зон заснул беспокойным вагонным сном. Сначала Зон боялся, что они не справятся, и удивлялся, отчего нас было так мало. Но оказалось, что старухи в этой деревне давно сами приготавливают свои похороны. Они оставляют в печи немного еды для поминок, а потом сами ложатся в заготовленный много лет назад гроб и закрывают глаза. Оттого что старухи давно питаются воздухом и полевым ветром, нести такой гроб вполне могут всего два человека. Ножик Зону там не понадобился – в этом веке, как и в прошлом, как и вечность подряд, в этой деревне всё делали топором – и строили, и разрушали. Даже консервные банки и те они распотрошили широкой сталью. Покинув кладбище, они снова пили тяжёлую палёную водку, пили её и на обратной дороге, да так, что Зон доехал до дому в невменяемом состоянии.

Уже поднимаясь в лифте, понял, что где-то в дороге потерял ключи.

Дома никого не было, и он с тоской стал думать, что сейчас надо к кому-то проситься на ночлег. А ночной гость нелюбим, и память о таком визите живёт долго.

Дом его был небогат, а дверной замок прост и стар. Для очистки совести Зон достал нож и посмотрел на его бок, похожий на многослойный бутерброд. Подумав немного, он вытащил что-то похожее на отвёртку и сунул в скважину. Металл звякнул о металл, Зон напрягся, но всё же двинул дальше стальной штырь, пытаясь отжать или стронуть что-то внутри замка.

К его удивлению, как только он начал поворачивать нож, замок сразу же щёлкнул и дверь открылась.

Он посмотрел на отвёртку и увидел, что она удивительно напоминает ключ от его квартиры. Но сил удивляться уже