Атака мертвецов - Андрей Расторгуев

Кто же будет поддерживать стремление императора уничтожить Германскую империю? Недаром ведь тот заявлял: «Я не допущу никогда более, чтобы при мне был аккредитован посол германского кайзера…»

Дальше развивать Палеологу эту мысль Великий князь не дает, продолжая разговор:

– Не толкуйте все же эти слова, как вопль отчаяния. Я остаюсь убежденным, что с божьей помощью мы победим. Но без немедленного содействия Италии и Румынии война продлится еще очень долго, затянувшись на месяцы, и будет сопровождаться ужасным риском.

Хвала Господу, русский главнокомандующий еще не опустил руки!

– Французское правительство не переставало увеличивать свои старания, дабы приобрести нам содействие Японии, Греции, Болгарии, Румынии, Италии, – успокаивающим тоном увещевает Морис. – Господин Делькассе стучался во все двери. В данный же момент он ухищряется, чтобы увлечь румынское и итальянское правительства. Но надо признать, что притязания России на Константинополь и проливы, быть может, сделают вступление этих двух правительств в наш союз невозможным.

– О, это целиком и полностью дело дипломатии… Я не хочу об этом ничего знать… теперь побеседуем откровенно.

Протягивая раскрытый портсигар с папиросами, Николай Николаевич усаживает Мориса на диван рядом с собой и задает множество самых разных вопросов касаемо Франции. Палеолог с готовностью отвечает, насколько возможно откровенно.

– Я не нахожу слов, чтобы выразить восхищение, которое мне внушает Франция! – в который раз восклицает Великий князь посреди беседы.

Палеолог не остается в долгу:

– Но и Россия делает все возможное для достижения победы, несмотря на те трудности, с которыми ей приходится сталкиваться. Только что император посвятил меня относительно ваших планов об общем наступлении на Силезию по ущельям Одера и Нейссы.

Вопреки ожиданию главнокомандующий недовольно хмурится. После небольшой паузы произносит со вздохом:

– Признаюсь, мне стоит некоторого труда примирить этот проект с тревожными перспективами, которые открыло ваше заявление.

Его лицо мрачнее тучи, но Великий князь между тем продолжает:

– Я никогда не позволю себе оспаривать мнение его величества, кроме тех случаев, когда он сделает мне честь спросить моего мнения…

Постучав, заходит адъютант. Сообщает, что император ждет Главнокомандующего и господина посла к чаю. Великий Князь идет вместе с Морисом, по пути показывая свой вагон. Довольно комфортабельное помещение, устроенное с умом. Особенно впечатлила спальня. Очень светлая, с четырьмя окнами. Мебель – проще некуда. Зато все стены сплошь в иконах. Здесь их штук двести, не меньше.

После чая император ведет Мориса в кинематограф, устроенный в одном из сараев. Длинный ряд живописных картин изображает недавние действия русских армий в областях Чороха и Агры-Дага. Перед взором проплывают гигантские стены Восточной Армении, беспорядочное нагромождение высоких гор, остроконечные, изрезанные хребты. Палеолог невольно восхищается. Каким же мужеством надо обладать, чтобы вот так, подобно русскому солдату, подвигаться вперед во всем этом хаосе, при тридцати градусах мороза, под непрестанно хлещущими порывами снежной бури.

По окончании сеанса он прощается с императором в его вагоне и в половине восьмого вместе с Сазоновым едет обратно в Петроград.

Отделение Самгрилова сгрудилось у костра. Пили чай. Половина солдат уже напилась, опустошив чайник, и теперь блаженствовала, лежа или сидя на задворках, подставив лица лучам заходящего солнца. Еще семеро терпеливо ждали новую порцию кипятка.

– Когда еще закипит… – тоскливо протянул Верхов, отводя взгляд от круглых, закопченных боков пузатого чайника, который, недавно наполнив, подвесили над огнем.

Достал из кармана пустой кисет. Вздохнув, хлопнул по плечу сидевшего рядом Костычева:

– Иван, у тебя табачок есть?

– Найдется.

– Свой?

– Зачем свой… Антиндантский… А у тебя что, нет?

– Искурил весь… Надо бы за дарственным сходить. Не поспел, пока курицу отваривал.

Посыпав табаком подставленный приятелем клочок бумаги, Костычев и себе сварганил самокрутку. Глядя на них, вертеть цигарки принялась вся честная компания.

Андрей справился раньше. Выудил из костра горящую щепку, прикурил от нее и передал Ивану. Пока тот смачно чмокал, раскуривая цигарку, к нему потянулся сосед из последнего пополнения. Покончив со своим делом, Костычев бросил щепку обратно в костер, сказав маршевику:

– Сам зажигай.

– Нельзя, что-ль… – обиженно протянул тот. – У тебя че, особенная была?

– Не особенная, а нешто можно, дурья твоя голова, от одной щепы троим прикуривать?!

– А че, нельзя?

– Известное дело, нельзя, – встрял Верхов. – Третий завсегда убит будет. Тебя же дурня жалеют.

– Врешь… – засомневался молодой, но лучину зажег.

– Делать мне больше нечего.

Вдали, где-то на подступах к передовым позициям крепости, послышалась редкая ружейная стрельба. Все навострили уши. Часа через два им предстояло идти туда, в окопы, сменять первый батальон.

Вроде, утихло.

Андрей затянулся, прищурив глаза. Выпустил дым через нос и сказал:

– На войне, паря, приметы – первое дело. Будешь их знать и блюсти, значит, выживешь. Ну а коли нет, недолго и голову сложить несолоно хлебавши… Вот как-то раз, помню, оборонялись мы на болоте. Не позиция, а хлябь какая-то. Жарко, дождей нет, а чуть сунешься в соседнюю рощу, из-под ног вода проступает. Мошка злющая – жрет почем зря. Ну, мужики-то и говорят, надо сказать, мол, Пискунову, хозяйственнику нашему, чтобы баню рыл. Тогда, дескать, беспременно смена будет, и на другое место уйдем. Уж сколь раз так бывало. Только начнет Пискунов баню сооружать – бац, и нас на другое место перекидывают. Ну, сказали ему. А он в штыки. Сидите там, говорит, и не рыпайтесь. Какая на болоте может быть баня? Не стану попусту рыть. Однако же на другой день разыскал клочок сухой земли да за постройку-то и принялся.

– Иди-ка ты, не хотел ведь, – усмехнулся Кузьма.

– Во-во. А когда спросили его, почему передумал, говорит: «Видно уж надо». Хотел, мол, у сажалки ягод нарвать, да сам оборвался. Еле спасся. Берега-то ломкие, торфяные… Как еще вылез-то, до сих пор не знает. Через день баня уже топилась вовсю. Два взвода помыться успели. Кое-кто даже подтрунивал над Пискуновым. Леший, мол, обошел тебя с приметой-то. А он им в ответ: «Погоди… Дождемся ночи». А ночью пришел приказ немедленно выступать. Так-то вот…

– Ишо у нас был случай, – перехватил инициативу Самгрилов. – Ждали мы атаки. Акромя дежурной части, стянули в окопы половину всех людей. «Поддержка» сидит наготове. Прямо в снаряжении, иди-ка ты, отдыхает. В окопах тихо. Говорим шепотом. Ни картошки не варим, ни чаю не кипятим…

Все сразу посмотрели на чайник. Тот уже хорошенько парил. Еще чуть-чуть, и чай будет готов.

– Так вот, – продолжил Кузьма. – Кто-то из молодых переодевался. Чтобы вроде как обчиститься к смерти. Его предупредили: «Всего белья не сымай». Нехорошо это. Надо, чтобы одна какая вещь от старой смены осталась. Она-те за землю удержит. Хоть и подранит, а все жив будешь. Тот, иди-ка ты, норовил в старой рубахе остаться, да отговорили. Зачем в ней-то? Рубаху безвременно менять надо. И портки тож. Потому, ежели в живот ранение, так чтобы чище было. Парень-то здоровый был, иди-ка ты. Даже захочешь, хрен промажешь. А вот портянки, те и старые подойдут…

Забурлила вода. Сыпанули заварки, подождали. Пока все готовили кружки, Верхов снял чайник с крюка. Взяв его за ручку через полу шинели, принялся разливать.

– Дальше-то че было? – нетерпеливо спросил Самгрилова давешний маршевик. – Выжил тот молодец али как?

Отхлебнув горячего напитка, Кузьма причмокнул:

– Хорош чаек… Да, в тот день атаку немцев отбили. Потом сами перешли в наступление. Во время штыковой мужичка того в грудь ранило. Нетяжело, вскользь. Отбитым штыком по груди царапнуло. Рваная рана была. Неглубокая, но длинная. А смени он портянки? Не ровен час и в бок бы угораздило! Или прямиком в грудь, иди-ка ты…

Верхов, как всегда, не удержался, чтобы не вставить свое слово:

– Да то ему германец пьяный попался. Не глядел, куда тычет.

– Или перетрусил, нашего бугая увидев, – заржал Иван, и его заливистый смех подхватило все отделение…

– Какой-то ерундой занимаемся, честное слово! – Буторов едва сдерживался, чтобы не наорать. Красное лицо, взгляд, пускающий гром и молнии, нервно поджатые губы. – Для чего мы с вами занятия проводим, господин подпоручик? Чтобы видеть вот это безобразие?

Подпоручик Чоглоков, командовавший 12-й ротой землянцев, стоял в полной растерянности над выгребной ямой, которую оборудовали в одном из ответвлений хода сообщения. На дне длинной канавы, издающей ужасное зловоние, среди куч испражнений то здесь, то там белели марлевые повязки с коричневыми пятнами, не оставляющими ни капли сомнений в том, как именно их используют солдаты. Новые маски, выданные Красным Крестом!