Белые трюфели зимой - Н. Келби

В общем-то, этот человек из компании «Кьюнард» делал все, что от него требовалось, а также многое, что и не требовалось, с невероятным энтузиазмом, и вскоре старый шеф-повар почти полюбил его. Но лишь на пороге своей виллы Эскофье осознал две вещи: во-первых, ему будет не хватать этого заботливого молодого человека, а во-вторых, он забыл выяснить и записать его имя.

Эскофье постучался, но дверь виллы «Фернан» ему так никто и не открыл. Оставив вещи на крыльце, он вошел и обнаружил, что Дельфина отослала из дома не только детей, внуков, правнуков и внучатых племянников, но и прислугу. И теперь они с Эскофье остались одни во всем огромном доме. И никто не прозвонил в колокол, сзывая к обеду. Да, собственно, и обеда-то никакого не было.

Дельфина, впрочем, испекла для мужа небольшой пирожок и поставила его в центр огромного стола в столовой.

— Мы будем как русские — сперва закусим пирогом.

— А потом?

— Съедим еще по куску пирога.

— А нельзя ли еще чего-нибудь, кроме пирога? Ужин, например?

— Ужина нет.

— А немного фруктов? Должны же в доме быть фрукты. Ведь сейчас, по-моему, самая пора для яблок?

— Да, самая пора.

— Тогда пусть будут яблоки.

— У нас были чудесные яблоки. Снежные.

— Вот и прекрасно.

— Но я их съела.

— Все?

— Да. Они были невероятно вкусные. Жанна и Поль сказали, что это вроде бы очень редкие яблоки. И найти их почти невозможно.

— И что?

— Я же говорю: они были невероятно вкусные. Мне кажется, их тоже прислал мистер Бутс, хотя от него уже очень давно не было никаких известий. Он все еще там живет, на юге Англии?

— Мы с ним давно утратили контакт.

— Правда? Как это печально.

— А карточки в посылке разве не было?

— Нет.

— А что, если это я их послал?

— С чего бы это тебе их посылать?

Дельфина подняла бровь, словно ожидая ответа.

— Ты права, как всегда. Действительно, нет ни малейшей необходимости в том, чтобы посылать тебе какие-то свидетельства моей любви, поскольку вся моя любовь и так принадлежит тебе, как и твоя — мне.

— Ты очень самоуверен. О да! Ты же Эскофье! У тебя есть все основания быть самоуверенным.

— А ты — мадам Эскофье.

— И все же, Джордж, ты не присылаешь мне никаких снежных яблок!

Джордж.

— Тогда позвольте мне, мадам, что-нибудь для вас приготовить. Позвольте вновь завоевать ваше сердце. Я пошлю служанку в город — пусть купит трюфели, фуа-гра и ящик шампанского.

— В доме никого нет. И денег тоже нет.

— Ну, должно же в доме хоть что-нибудь найтись. Голуби? Оленина? Или, может, баранина? Какие бульоны у нас имеются? Белый, конечно, должен быть. А может, говяжий? Или рыбный?

— Нет никакого бульона.

— А варенье? Помидоры? Маринованный лук? Мед? Засахаренная лаванда? Не может быть, чтобы у меня на кухне не было никакой еды!

— У нас есть картошка. Сыр. Масло. Сливки. И это вовсе не твоя кухня. Это моя кухня.

— Ладно, что-нибудь мясное у тебя есть?

— Мы еще не успели получить твою последнюю пенсию.

— А пирог из чего ты испекла?

— Из остатков муки.

Эскофье плюхнулся на стул.

— Но я бы все-таки хотел что-нибудь для тебя приготовить.

— Когда ты в последний раз что-нибудь готовил?

Это был очень хороший вопрос. В Париже ему готовить никогда не приходилось. Он всегда мог поесть в «Ритце», или с друзьями, или с другими шеф-поварами.

— Наверное, лет шесть назад. А может, и все восемь. Но ведь это же все равно что уметь плавать: разучиться невозможно.

Дельфина осторожно на него взглянула.

— Тогда, может, aligot?

— Я не могу готовить для тебя всего лишь картофельное пюре!

— Aligot — совершенно самостоятельное блюдо.

Дельфина неуверенно поднялась из-за стола. Ее «неврит», как назвал эту болезнь врач, был явно чем-то куда более серьезным; к тому же он, похоже, прогрессировал. Она накинула на шею петлю передника, но соединить завязки на спине не смогла. Одна рука вдруг отказалась ей подчиняться.

— Дай-ка я, — сказал Эскофье и, завязав у нее на спине бант, поцеловал ее в шею. Здоровой рукой Дельфина взяла глубокую сковороду, бросила на дно кусок масла и поставила на самый маленький огонь.

— Значит, ты голоден?

— Да, я голоден.

— Ты всегда голоден, старый ты козел!

— Между прочим, это единственное, на что ты никогда не жаловалась.

Она взяла с верхней полки кастрюлю для варки на пару и чуть не уронила ее. Эскофье забрал у нее кастрюлю и поставил на плиту.

— Итак, с чего начнем? Я ведь еще никогда не готовил aligot.

— А это потому, что козлы — не слишком хорошие повара. Они, правда, именуют себя шефами и истинными художниками, но это все для отвода глаз, ибо даже самая простая, домашняя кухня оказывается для них слишком сложной. Вот они и твердят, что она ниже их достоинства.

Дельфина принесла из кладовой миску картошки и принялась мыть клубни.

— Тридцать минут на самом маленьком огне, — сказала она.

— Это довольно долго.

— Нельзя торопиться, когда готовишь aligot.

— Как при выпечке хлеба?

— Эскофье, ты очень старый козел, и трюки у тебя все очень старые.

— Какой именно козел? Назовите породу, мадам.

Она внимательно на него посмотрела.

— Cou blanc.[140] Башка седая, а хвост и задница черные.

И тогда он поцеловал ее, и она его поцеловала. А потом, чуть отстранившись от него, сказала:

— Сейчас мы готовим еду. Пожалуйста, держи себя в руках. Почисть и порежь картошку, а потом клади ее в пароварку. Налей горячей воды, чтобы вся картошка была покрыта, и насыпь одну десертную ложку соли.

— Было бы лучше сварить картофель в мундире.

— Было бы лучше, если б ты делал все как полагается.

— К этому очень подошли бы белые трюфели.

— Возможно, но их нет. Чисть картошку, старик.

Дельфина медленно очистила два зубчика чеснока и попыталась раздавить их ложкой в подтаявшем масле, но у нее ничего не получалось: ложка выскальзывала из непослушной руки. Эскофье подошел к ней сзади, взял ее руку в свою и раздавил чеснок. Она ничего не сказала, просто слегка к нему прислонилась.

Когда картошка наконец сварилась, Дельфина вытряхнула ее в миску и накрыла полотенцем, чтобы впитался лишний пар.

— Картошка должна быть сухой, — пояснила она, но, когда попыталась ее растолочь, рука снова ей отказала.

«Вот оно, наше будущее, — думал Эскофье. — Вот так, медленно распутывая нить, мы и погружаемся во тьму».

Он опять взял руку жены в свою и удивился: рука Дельфины показалась ему более маленькой и хрупкой, чем прежде. Вместе они растолкли картошку и стали медленно взбивать ее мутовкой, пока не начал выделяться крахмал, после чего Дельфина добавила в картошку масло с чесноком, немного черного перца и горсть тертого сыра.

— Ты кладешь слишком много сыра, — сказал Эскофье. Она тут же всыпала еще горсть.

— Взбивай.

Эскофье продолжал взбивать, пока картошка не стала похожа на клейстер, но Дельфина все добавляла и добавляла сыр, пока не израсходовала почти полфунта.

— Это уже прямо тесто какое-то.

— Тебе придется мне довериться.

— Это несъедобно.

— Козлов никогда не следует допускать на кухню. — И она добавила еще горсть сыра. Картофельная масса внезапно прилипла к веничку, и она прибавила еще немного. — Просто поверь мне. — И она всыпала еще сыру. А Эскофье все продолжал взбивать, и в итоге aligot превратилось в нечто почти прозрачное, покрытое застывшими глянцевыми волнами.

Дельфина вручила мужу вилку и велела:

— Ешь.

Эскофье предпочел бы есть из тарелки, но тарелку просить не стал. Aligot — еда горячая, а расплавленный сыр прямо-таки обжигал рот; но Эскофье ел, и Дельфина тоже ела. Ели они прямо со сковороды, стоявшей на плите.

— Превосходно — особенно то ощущение, которое потом возникает во рту, — сказал Эскофье.

— Да. Но, если честно — тем более ты сам об этом упомянул, — мне сейчас и впрямь кажется, что очень неплохо было бы добавить белых трюфелей. Вкус был бы куда более сложный и насыщенный.

И тогда он поцеловал ее, чувствуя на губах соленый вкус сыра, и масла, и картошки.

И впервые за долгое время они дружно рассмеялись. «Я так скучал по тебе», — хотел он сказать ей, но боялся, что это прозвучит недостаточно правдиво.

Когда с aligot было покончено, дошла очередь и до пирога. Дельфина испекла его с бельгийским шоколадом, а сверху покрыла глазурью из малинового желе и украсила черными ягодами ежевики. А в середину воткнула одинокую восковую свечу, явно принесенную из церкви.

— Разве не так делается в Америке?

— Они втыкают столько свечей, сколько прожито лет.

— Правда? А зачем?

— Чтобы потом их задуть.

— Какие странные люди!