Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич

План был не самым изобретательным, но вполне мог сработать благодаря важнейшему преимуществу – внезапности. К несчастью, как и Марино Бокконио в свое время, Баджамонте и его друзья недооценили дожа. Некто Марко Донато, поначалу участвовавший в заговоре, неожиданно отошел от него. Был он подкуплен или нет, мы никогда не узнаем наверняка, но это кажется весьма вероятным. Так или иначе, от него Градениго узнал о заговоре еще за несколько дней до назначенной даты. Это дало ему время оповестить самых преданных своих сторонников, в том числе подеста Торчелло, Мурано и Кьоджи, и призвать их в Венецию со всеми доступными подкреплениями. Накануне дня святого Вита они вместе с синьорией, главами Кварантии, авогадорами (членами судебной коллегии), стражами порядка и рабочими Арсенала, по традиции составлявшими личную гвардию дожа, тайно собрались во дворце. Между тем на Пьяцце расположились вооруженные люди Дандоло, по-прежнему верные дожу.

Той ночью случился один из свирепых летних штормов, от которых всегда страдала Венеция, и Бадоэр со своим отрядом не смог переправиться через лагуну. Если бы удалось послать весть Баджамонте, он наверняка отложил бы всю операцию. Но, не подозревая о затруднениях третьей группы, равно как и о приготовлениях дожа, он решил действовать по плану, несмотря на проливной дождь. Марко Кверини и его сын Бенедетто выступили во главе первого отряда; они промчались верхом[148] по узким улочкам-calli с криками Liberta! («Свобода!») и Morte al Doge Gradenigo! («Смерть дожу Градениго!») – которые, как говорят, были едва слышны сквозь завывания ветра. По мосту, который сейчас зовется Понте-деи-Даи, отряд выехал на Пьяццу с северной стороны, но успел добраться лишь до середины площади. Их уже поджидали люди Дандоло, и заговорщики, захваченные врасплох и оказавшиеся в меньшинстве, не смогли дать им отпор. Многие были убиты, в том числе отец и сын Кверини; остальные бежали на соседнюю площадь Сан-Лука, где попытались перегруппироваться, но снова были обращены в еще более постыдное бегство братией скуолы Санта-Мария делла Карита и несколькими членами гильдии художников.

Тем временем Баджамонте, проезжая во главе своего отряда по Мерчерии, остановился под большим бузиновым деревом, росшим в то время у церкви Сан-Джулиано. Зачем он это сделал, неизвестно. Возможно, он хотел стянуть все силы перед решительным броском на Пьяццу, но более вероятно, что один из людей Кверини, бежавших с площади, сумел предупредить его об опасности. Впрочем, предупреждения были излишни, потому что схватка Дандоло и Кверини уже переполошила весь район. Стало ясно, что местные жители отнюдь не спешат встать под знамена заговорщиков, как те надеялись. Никто не приветствовал их радостными криками; напротив, из-за окон запертых домов неслись лишь оскорбления и проклятия. Когда Тьеполо наконец приблизился к входу на Пьяццу – туда, где сейчас стоит часовая башня, – какая-то старуха сбросила на него из окна верхнего этажа тяжелую каменную ступку. Та не задела Тьеполо, но попала в его знаменосца и убила его наповал. При виде знамени со словом Libertas («Свобода»), рухнувшего в грязь (потому что дождь по-прежнему лил как из ведра, а большинство улиц в городе еще не были замощены), заговорщики окончательно пали духом. Промокшие и перепачканные, Баджамонте и его сообщники бежали через мост Риальто и разрушили его за собой.

Однако мятеж еще не закончился. Бадоэра и его отряд быстро захватили на материке, привезли в Венецию и обезглавили, но Баджамонте сумел окопаться в собственном квартале, где к нему вскоре присоединились и уцелевшие члены отряда Кверини. Квартал укрепили баррикадами; население по ту сторону Гранд-канала, в отличие от горожан из окрестностей Сан-Марко, было полностью на стороне старых семейств (case vecchie), так что дож Градениго, несмотря на свою победу, не рискнул атаковать, опасаясь развязать гражданскую войну. Он выдвинул очень щедрые условия, и Баджамонте Тьеполо, поначалу продемонстрировав надменную неуступчивость, в конце концов сдался и отправился в четырехгодичную ссылку в Далмацию, где, впрочем, не собирался задерживаться надолго.

В таком бесстрастном описании восстание Баджамонте Тьеполо выглядит почти смехотворным. Разумеется, сам Тьеполо мог бы заявить, что против него сговорились все возможные случайности. Его планы нарушила погода: она замедлила продвижение, помешала отрядам соединиться и в целом подействовала на заговорщиков угнетающе. Его предал Марко Донато. Незапланированная остановка у церкви Сан-Джулиано, чем бы она ни была вызвана, отняла драгоценные минуты, а ведь он мог бы выехать на Пьяццу вовремя и спасти Кверини. Но никакие жалобы и отговорки не отменяли тот факт, что он прискорбно проиграл и навлек на себя не только бесчестье, но и насмешки.

Теперь эти события могут показаться сущими пустяками, но в Венеции к ним отнеслись очень серьезно. Если бы Градениго не предупредили заранее, заговорщики могли бы преуспеть даже без помощи отряда Бадоэра. Но даже и так этот заговор оставался возмутительным покушением не только на самого дожа, но и на все законодательство; более того, в этом покушении участвовали три старейших и благороднейших венецианских семейства. Благополучно погасив пожар, пока тот еще не успел разгореться, правительство вознамерилось затоптать все еще тлеющие угольки. Приговор, вынесенный Баджамонте, был относительно мягким лишь потому, что Градениго осознавал силу поддержки, которой тот пользовался, и благоразумно решил не делать из него мученика. Но, когда бунтовщик отправился в изгнание, его имя и репутацию принялись систематически очернять. Его дом на площади Сан-Агостино (более известной на венецианском диалекте как Сан-Стин) через день или два после его отъезда был разрушен: от здания не оставили камня на камне. На его месте воздвигли так называемую Позорную колонну с надписью:

Di Bajamonte fo questo tereno

E mo per lo so iniquo tradimento

S’e posto in chomun per l’altrui spavento

E per mostrar a tutti sempre seno.

Эта земля принадлежала Баджамонте, но в назиданье другим стала общественной, когда он совершил позорную измену. Пусть эти слова свидетельствуют о том для всех и на вечные веки.

Почти такая же печальная судьба постигла дом Кверини. Там сложность заключалась в том, что Марко и Пьеро делили владение домом с третьим братом, Джованни, который не принимал участия в заговоре. Поначалу власти предложили снести две трети здания, но провести разделительную линию оказалось непросто, и в конце концов решили выплатить Джованни компенсацию за его долю, а дом отдать под скотобойню. Затем последовал приказ убрать и уничтожить все гербы и эмблемы обоих обесчещенных родов, хотя им и позволили принять