Русалки — оборотни - Антонина Клименкова

Оборотень не оставил Феликсу ни одного шанса. Тот уже не мог сопротивляться. Еще мгновение — и оборотень его разорвет.

Винченце подполз, закусив губы, изо всех сил попытался дотянуться до револьвера, просунув руку сквозь нагромождение сплетенных сухих веток. Плечо онемело, в глазах вихрем кружились кровавые мушки, он боялся, что вот-вот вновь потеряет сознание. Рукоять поблескивала совсем близко, на ничтожном расстоянии — но таком недосягаемом…

И вдруг — Винченце подумал, ему почудилось, — с той стороны чья-то рука подняла пистолет. Подняв голову, Винченце поверх вороха сучьев увидел Глафиру. Девушка навела револьвер на оборотня и спустила курок. Прогремел выстрел. Оборотень дернулся, развернулся, ринулся было к ней. Но недрогнувшей рукой она снова и снова нажимала на курок, пока все оставшиеся пять серебряных пуль не прошили шкуру. Остановилась, только несколько раз щелкнув опустошенным барабаном.

Винченце в изнеможении повалился на землю. Но потерять сознание, окунуться в блаженную пустоту не позволил крик девушки:

— Нет, Феликс! Не умирай, пожалуйста!..

Винченце усилием воли заставил себя очнуться, отогнал подступившую черноту. Заставил онемевшее, точно чужое тело послушаться, не ощущать пронзающую боль. Поднялся, отстранив протянутую кем-то руку помощи, хромая, подошел к девушке, склонившейся над окровавленным, истерзанным зверем. Рыжеватая пятнистая шкура стала бурой, в подтеках и рваных ранах.

— Захотел, — пробормотал он. — Так я ему и позволю…

Так вовремя подоспевшая Глафира пришла не одна, не отпустивший ее Егор смотрел на происходящее молча, не задавая вопросов. С благоговейным ужасом он перекрестился, увидев, как сраженный пулями оборотень дернулся в предсмертных конвульсиях, вытянулся. Грязно-серая шкура истлела за мгновение, развалившись на куски, и скрюченное тело волка стало телом взрослого мужчины. Второй зверь, рыжая рысь, над которым заплакала Глаша, затрясся мелкой дрожью, выгнулся и обмяк. На острой усатой морде застыли стекленеющие человеческие глаза.

Винченце опустился на колени, приложил ладонь к узкой груди — сердце под слипшимся мехом едва билось. Пальцы ощутили слабый удар… еще удар… и все, сердце остановилось.

— Нет уж, ясный сокол, никуда ты от меня не денешься, — зло процедил сквозь сжатые зубы Винченце.

Он вытащил из ножен у пояса тонкий узкий кинжал, осторожно поддев пятнистую шкуру, быстро распорол вдоль живота и вытянувшихся в руки лап. Шкура отслаивалась лоскутьями, возвращая Феликсу человеческий облик. Винченце с треском разодрал оказавшуюся под ней насквозь пропитанную кровью рубашку. Глаша сострадательно охнула.

Винченце стер ладонью багровые подтеки с мертвенно-белой кожи, пощупал пальцами жилку на шее, еще раз послушал, не бьется ли сердце, на секунду приложив ухо к холодеющей груди — золотистые локоны скользнули по за стывшему лицу, губам, прядки потемнели, впитав капли крови.

Движения его были четки и быстры, только пальцы чуть подрагивали, выдавая напряжение. Брови сдвинуты, лицо точно окаменело в суровой решимости. Взявшись обеими руками за рукоять, размахнувшись, точным ударом он вонзил тонкое лезвие ровно под сердце. Снова струйкой брызнул алый ручеек. Прильнув губами к ранке у клинка, он вытянул кровь, отвернувшись, быстро сплюнул. Придерживая кинжал, другой рукой достал из внутреннего кармана флакончик — тот самый, из найденного ларца. Выдернув зубами пробку, приставил горлышко к лезвию, чуть повернул клинок — и капля за каплей влил густое, маслянистое зелье в рану. Последнюю капельку, повисшую на стеклянном горлышке, удержал. Очень медленно вытащил кинжал — и капнул на рану сверху.

Вздохнув, Винченце выпрямился, смахнул ладонью пот со лба, небрежно вытер узкий клинок о подобранный с земли кусок шкуры.

Глаша ахнула, сдержав рвущийся с губ крик. Не смея верить, она увидела, что рана от кинжала затянулась, оставив короткий белый шрам. Вокруг нее по коже разлилось золотистое, едва заметное глазу сияние, все рваные борозды, оставленные клыками и когтями оборотня, исчезали, разглаживались… Тело чуть ощутимо дрогнуло, потом сильней. Судорожный, через силу вдох — и к Феликсу вернулась жизнь.

— Живой?! — всхлипнула Глаша.

— Живой, — устало кивнул Винченце. — Только не прикасайся, не трогай его. Не разбуди. После такого он должен проспать еще сутки. А лучше неделю…

— Пойдемте ко мне, — позвала Глаша. — Вам ведь тоже крепко досталось, надо перевязать.

— Не беспокойтесь, синьорина, — отмахнулся Винченце. — Если еще часок подождать, от них и следа не останется, на мне все как на собаке заживает.

Но все-таки позволил себя увести.

Егор-кузнец очень осторожно, под заботливое шипение Глаши, перенес Феликса в деревню, в дом к Марьяне. Увидев их, та не стала терять времени на расспросы, немедля принялась хлопотать, заваривать травы, готовить компрессы и прочее. К ней присоединился разбуженный шумом Серафим Степанович: немного поохав, поругав Глафиру за скрытность, он безропотно поступил к хозяйке в помощники.

Посмотрев на поднявшуюся суету, Винченце только усмехнулся — теперь за Феликса можно было не волноваться, он попал в заботливые руки.

Глаша тоже почувствовала себя здесь лишней и, вздохнув, вновь подставила плечо Винченце.

Вообще-то Винченце сказал правду: с каждой минутой раны беспокоили его все меньше. Но тем не менее он не нашел в себе сил отказать девушке в возможности проявить трогательную заботу. Приобняв ее за талию, послушно отправился с ней.

Они пошли напрямую, по берегу. Винченце щурился на разлившийся на горизонте, над чернеющим лесом, румянец зари. По кустам, по деревьям уж вовсю перепархивали утренние пташки, во дворах на заборах и крышах распевали петухи. Затрубил, разнесся под кристальным сапфировым небом рожок пастуха.

— А здорово вы с револьвером умеете обращаться, — сказал он. — Если б не вы, Феликсу б несдобровать. Оторванные головы я пришивать не умею… Где вы научились стрелять?

— В прошлом году с дедушкой в город ездила, — сказала Глаша, отогнав представившийся от его слов ужас. — Дедушка меня в шапито сводил, и там один циркач в другого стрелял — стоял на руках вниз головой, а пальцем ноги курок нажимал. Я и подумала — если он ногами может, я уж руками как-нибудь…

Она поймала на себе заинтересованный взгляд, какой-то непонятный — то ли насмешливый, то ли ласковый. И когда она взглянула в ответ, Винченце не сразу отвел глаза. Глаша отчего-то смутилась, залилась румянцем краше зорьки.

— Синьор Винченце, — спросила она. — А что же это за зелье вы там… Ну Феликсу… Оно очень редкое, да?

— Очень, — подтвердил Винченце, зевнув, прикрыв рот ладонью. — Из-за него я сюда и приехал. Это был единственный флакон во всем мире, больше нету.

— А почему? Рецепт потерялся?

— Нет, рецепт-то я помню. Просто для него травка нуж на особая, без нее никак. Причем она в составе не основная, не главная, ее совсем крупинку и нужно, чтоб Другие ингредиенты заработали! А она исчезла, пропала.

— Куда исчезла?

— Вообще извелась. Вытоптали, выкосили, повыдергивали, коровы с козами сжевали, — вздохнул Винченце. — Была — и не стало. С вами, людьми, всегда так — чего вы не знаете, того вам и не надо. А раз не надо — так не жаль и уничтожить… Так что провалилась моя миссия.

Глава 15

Зелья отворотногоНаварю я впрок —Прибывает на зимуК нам гусарский полк.

Позже, ближе к вечеру, разговор о травах продолжился. Сходив проведать Феликса, но не пустив к нему Глафиру, Винченце заявил, что отправляется в лес за травами. Из них он приготовит еще одно зелье, которое Феликса окончательно поставит на ноги. Изнывающая девушка увязалась за ним с большой корзиной.

Они медленно брели по тропинке, и Винченце в который раз поразился, до чего ж эта прогулка отличается от вчерашней. Сегодня лес был пронизан солнечным светом, воздух звенел птичьими трелями, над цветами на полянках гудели шмели, пчелы. Стройные белоствольные березки выстроились хороводом. Между ними густо зеленели скромные елочки в пушистых малахитовых сарафанах. Небо чистой голубизной светилось лоскутками в просветах над головой.

Глаша бросила корзину и подбежала к весело журчавшему в низинке ручейку, зачерпнув горсть воды, плеснула себе в лицо:

— Ой, жарко сегодня! — засмеялась, и Винченце не мог не улыбнуться в ответ. — Ой, гляньте-ка, сколько тут земляники! — восхитилась она, заметив на полянке за ручьем россыпи алых искр на ковре изумрудных листьев.

Не удержавшись, подоткнула подол и принялась собирать крупные ягоды: наберет в горстку на ладонь — и в рот. Все губы соком измазала…