Потерявшая сердце - Анатолий Ковалев

Он как будто оправдывался перед Савельевым и выглядел немного сконфуженным. Но, стоило ему сесть за свой министерский стол, конфуз тотчас испарился. Дмитрию он не предложил стула, и тот стоял все время разговора навытяжку.

— Прочитал я письмо костромского губернатора и даже уже показал кое-кому, — сообщил Сергей Кузьмич. — Признаюсь, восхищен вашим бескорыстным подвигом, не побоюсь этого слова. Такие молодцы, как вы, сударь, нам весьма и весьма требуемы. Поругивает вас Пасынков за разгул, нуда это он зря. Тем паче ценно, что он вас за доблесть хвалит. Значит, уж правда герой!

— Ваше Превосходительство, — взволнованно обратился к нему Савельев, — считаю своим долгом признаться, что в письме губернатора не все истина. Возможно, Николай Федорович не был во все посвящен или не хотел огорчать моего дядюшку.

— О чем изволите говорить? — насторожился Сергей Кузьмич.

— Дело в том, что мой поступок вовсе не был бескорыстен. Я заключил сделку со своим бывшим крепостным Фомой Ершовым, который, испугавшись разграбления хозяйства, нанял меня в качестве защитника и уплатил двадцать тысяч рублей ассигнациями, — отрапортовал Дмитрий и со вздохом добавил: — Их я впоследствии тоже прокутил.

— Вот как? — сощурился Вязьмитинов. — Значит, не было никакого геройства? Только холодный расчет?

— Так точно, Ваше Превосходительство.

— Ну а Пасынков-то что, тоже тебе заплатил? — перешел вдруг на «ты» министр полиции.

— Никак нет! Губернатор попросил меня в приватной беседе помочь полицмейстерам Кинешмы и других городов губернии справиться с разбойниками. Я его просьбу уважил совершенно бесплатно…

— «Просьбу уважил»! — Сергей Кузьмич рассмеялся так, что брызнули слезы, и восхищенно воскликнул: — Ай, да молодец! Огромную территорию Костромской губернии начисто избавил от разбойников, да еще и «совершенно бесплатно»… Да тебе за это, Савельев, памятник надо поставить, а ты мне басни рассказываешь про какого-то Фому! — Он достал носовой платок, вытер слезы и присовокупил: — Однако за честность хвалю. Честность — товар нынче редкий.

Затем министр пригласил-таки Савельева сесть и продолжил самым доверительным тоном:

— Твой дядюшка, наверное, рассчитывает, что я посажу тебя на тепленькое местечко в Военном министерстве?

— Я за чинами не гонюсь, Ваше Превосходительство. Сам знаю, что родовитостью не вышел, до генеральского мундира не успел дослужиться…

— Посадить тебя в Военное министерство бумажки перебирать, чтобы ты там окончательно загнил — дело недолгое, — усмехнулся Вязьмитинов. — Однако такие люди, как ты, голубчик, на дороге не валяются. Поэтому на твой счет у меня совсем другие мысли, нежели у твоего дяди.

— Куда ни пошлете, Ваше Превосходительство, везде буду рад служить, — по-военному отчеканил Дмитрий.

— Хорошо, коли так. — Сергей Кузьмич на мгновение задумался, а потом спросил: — Доводилось ли тебе когда-нибудь бывать в Гавани, на Васильевском острове?

— Вроде никогда не бывал, — покачал головой Савельев, — разве что в детстве, когда гостил у дядюшки, и потому не помню.

— В детстве вряд ли. Это весьма злачное место, сударь мой, — вздохнул министр полиции, — пятно на репутации Петербурга. А так как государь разрешил доступ в столицу иностранным судам, это уже не только наше домашнее дело, а позор перед всей Европой!

— Чем же Гавань так прославилась? — заинтересовался Дмитрий.

— Прежде всего большим скоплением безнадзорных проституток и воров. А нынче и того хуже! Объявилась какая-то шайка головорезов, бакенщики чуть не каждый день вылавливают трупы из залива. Бывает, и по два зараз.

— Куда же смотрит местная управа? — возмутился Савельев.

— То-то и оно, что в местной управе сидят не те люди, — нахмурил брови Сергей Кузьмич, — их поставил туда еще Александр Дмитриевич Балашов, бывший министр. Вся их деятельность сводится к тому, что они пишут мне подробные донесения на иностранных граждан, прибывающих в Гавань. Что касается воров и продажных женщин, они берут с них мзду и закрывают глаза на все беззакония.

— Почему же вы не прогоните их?

— Потому, сударь мой, что у меня сейчас нет свободных людей. Министерство завалено работой с военнопленными французами, бесконечными проверками по поставкам в армию обмундирования, лошадей, провизии, фуража и прочее, и прочее. Пока не окончилась война, мы будем вынуждены заниматься делами, которые в мирное время сами собой отпадут…

Вязьмитинов еще долго рассказывал о работе министерства полиции, но Савельев уже давно понял, куда тот клонит и на какую должность хочет его взять. Он подумал, что работа полицмейстера была бы для него куда предпочтительней канцелярской возни. К тому же так будет сподручней заняться поиском Елены. Однако дядюшка Родион Михайлович может воспринять такое назначение как оскорбление, ведь в высшее общество полицмейстеры не вхожи. Постоянное общение с париями делает изгоями их самих.

Сергей Кузьмич, словно подслушав его мысли, наконец перешел к делу:

— Так вот, сударь мой, хочу назначить тебя в Гавань старшим полицмейстером. Там нужен именно такой человек, как ты…

— Я согласен, Ваше Превосходительство, — выпалил Дмитрий.

— Погоди соглашаться-то, — внимательно взглянул на него министр, — подумай сперва хорошенько. Я рискую поссориться со старым другом, а тебе могут отказать от дома…

— И лишить наследства, — добавил Савельев. — Мне с этим делом, как вы знаете, упорно не везет. Однако сидеть всю жизнь в титулярных советниках и ждать, когда помрет дядюшка, мне не по вкусу. Назначайте полицмейстером, Ваше Превосходительство! Нечего тут думать!

Речь Дмитрия настолько растрогала старика, что тот не удержался, соскочил с кресла, обнял его и расцеловал в обе щеки.

— Голубчик мой! Я знал, что не подведешь… Герой, право, герой!

Старик Кузьмич, которого генерал Ермолов как-то в шутку прозвал «тетушкой Козьминичной», всегда славился своей сентиментальностью. На сей раз он превзошел самого себя и разрыдался от прилива чувств на груди у бывшего гусара.

Как они оба и предполагали, Родион Михайлович, узнав о назначении племянника старшим полицмейстером в Гаванскую управу благочиния, был оскорблен до глубины души и в тот же день приказал Дмитрию выехать из его дома. Савельев несколько дней прожил в своем новом кабинете, ночуя на скрипучей кушетке, изъеденной муравьями, пока не получил авансом жалованья и не снял меблированной квартиры. К делам он приступил с большим рвением. В первую очередь, по совету министра, сделал смотр своим подчиненным. Их было всего восемь человек: двое полицмейстеров, двое частных приставов и четверо квартальных надзирателей. Оставить он решил только двоих квартальных и одного пристава. Все они работали в управе много лет и знали гаванские закоулки, как свои пять пальцев.