Не сотвори себе кумира - Иван Ефимов

– Тогда продержали меня в тюрьме семь месяцев,- рассказывал он, нервно докуривая самокрутку,- и за недоказанностью обвинения выпустили. В партии восстановили, но должность декана была уже занята… Был я и у Жданова на приеме, но ничего не добился. Тот знал свое дело твердо: подальше держать от руководства всех «запятнанных». А не по его ли указке запятнали сотни неповинных людей?

– Когда же вас снова взяли?

– Весной тридцать седьмого. В самую кампанию по повышению бдительности. Такие, как я, ранее «запятнанные», и стали первыми жертвами. Следствие велось ускоренными темпами и не без «пристрастия», но я не подписал ни одного протокола. «Тройка» дала мне заочно десять лет, и ранней осенью прошлого года я был уже здесь в составе очередного ленинградского эшелона. Сразу же попал на водоем – долбить скалу клином и кувалдой.

– На общие работы? Ведь вы же инженер, горняк!

– На общих, к счастью, привелось быть недолго. В декабре вышло постановление ЦИКа по поводу успешного окончания строительства вторых путей Карымское – Хабаровск, большая группа руководящих работников лагерей и Наркомата внутренних дел была награждена орденами и медалями. Многим бывшим заключенным, работавшим «добровольно» на этой стройке, сняли судимость, и около десяти тысяч зэков-быто-виков получили досрочное освобождение.

– «Врагов» эта амнистия тоже коснулась?- спросил я.

Валерий Петрович криво улыбнулся в прокуренные усы:

– Политических ни одна амнистия не касается. Ни одна, запомните! Это не добрые старые времена, а эпоха диктатуры пролетариата,- с сарказмом сказал он и ушел.

Амнистия помогла Боровикову косвенно: после массового освобождения из лагерей бытовиков и с отъездом домой «добровольцев» в лагерных штатах появилось много вакансий. На одну такую вакансию и был выдвинут Валерий Петрович.

И вот, встревоженные перспективой превратиться в «доходяг», мы обратились к нему:

– Объясните нам, Валерий Петрович, почему такое бедственное положение с выработкой? Ведь мы же все стараемся из последних сил, не филоним, и все без толку! Неужели в лагерях всегда такие немыслимые нормы и всегда было столько голодных людей?

– Нет, не всегда. Раньше в лагерях находились преимущественно крестьяне, так называемые кулаки, которым никакая работа не была тяжелой. Они и были главной рабочей силой, да и нормы были несколько ниже.

Для бытовиков и уголовников существовали льготы и зачеты, и это было огромным стимулом к работе. Уголовникам часто просто приписывали выработку, как дополнительный стимул. Лагерные верхи применяли всякие меры, чтобы досрочно закончить постройку вторых путей. И они были в основном закончены.

– А водоснабжение и прочее разве не входило в комплекс вторых путей?

– Я и говорю, что закончены в основном. И приняты, «в основном», с массой недоделок, на которые еще потребуется немало времени. А поскольку НКПС дорогу принял и расписался, Наркомфин отметил у себя окончание строительства и дальнейшее финансирование, естественно, прекратил. Там совсем не представляют себе величины недоделок, а лагерные деятели молчат. Ордена и премии получены. Не отдавать же их… А тут началось массовое изъятие «врагов народа», в лагеря потекла свежая рабочая сила… И пошло-поехало: в лагерях прекратилась всякая массовая работа, исчезли газеты и радио, заглохла самодеятельность, увеличились нормы и понизились расценки. Рабочая сила обесценилась: не заработает «контрик» на хлеб, подохнет-туда и дорога. Вербовка продолжается…

Все становилось ясным как божий день. Но многотысячной армии заключенных Бамлага и других «лагов» не стало бы легче, если бы они даже и знали о том, как высшие тюремщики делают нынче свою карьеру.

К концу весны число зэков, не вырабатывающих нормы, увеличилось почти вдвое, и в каждой бригаде все больше и больше людей отказывалось выходить на развод.

Заключенные валились от голода прямо на работе. Остатки «вольного» платья виднелись лишь на счастливчиках, большинство же давно успело продать с себя все До нитки, даже «не вольное», а деньги проесть. Котловое питание ухудшилось: из-за низкой выработки колонна не выполняла план, что отразилось на ее снабжении в целом. Кормить заключенных даром государство не собиралось. Пайки хлеба резко повысились в цене, и купить их стало почти невозможно.

Изредка получаемые от родных посылки с продовольствием, если не съедались сразу, ночью бесследно исчезали.

– Закусимте, товарищи, вспомним добрым словом родных и на этом будем считать дело поконченным,- обычно говорил обладатель посылки.- Все равно не сохранить и не устеречь от голодного ворья.

Развод на работы каждое утро заканчивался руганью, криками, тычками в спину и остервенелым избиением «отказчиков». Около семи часов в бараке появлялся помпотруду Сытов и сразу от порога кричал на всю вселенную:

– Выходи строиться! Давай, давай, не задерживай! За ним по пятам шел воспитатель, ставший просто вышибалой, потому что других обязанностей у него не было. Оба обходили барак по кругу, как волки затравленную добычу, и следили за тем, кто как одевается и одевается ли вообще.

– Ты что, не собираешься к выходу?- накидывался Сытов на того, кто уже не мог двигаться от потери сил. Иной смолчит, а иной ответит:

– Ходи не ходи – пользы все равно никакой. Те же триста граммов, работай или не работай…

– Ты что, контрик?!- И Сытов переходил на непечатный язык.- И здесь саботажничать, как саботажничал на воле?! Я вам покажу вредительство, попомните!

Затем они уходили в другой барак, в третий, где все это повторялось. А мы тяжелой вереницей неохотно тянулись из барака в своих грязных, подпоясанных веревками бушлатах. На ногах – тяжелые бахилы, на руках – истрепанные рукавицы, на голову натянуты все те же вислоухие шапки.

После проверки толпа плывет к воротам в общую колонну. А голос разъяренного Сытова все еще слышится из какого-то барака. Там они вместе с воспитателем и парой охранников, с лекпомом в придачу, стаскивали с нар больных и истощенных дистрофиков.

Через минуту дверь барака откидывается на сторону от удара ноги Сытова, и из тамбура вываливаются зэки. На лицах тупое равнодушие обреченных. Часть из них все же ищет свои бригады и становится в строй, другие топчутся у барака и покорно ждут, когда их поведут в карцер.

– Делайте что угодно, а на работу не пойдем,- говорит один, другой, третий «саботажник».

– Коллективка?!- исступленно орет на них Сытов.- Я вам покажу коллективку, вражеское отродье, паразиты!- Он в бешенстве кидается от одного к другому, хватает за ватники, толкает в спину по направлению к карцерному бараку, норовя ударить побольнее.