Волд Аскер и блюз дальнего космоса - Владимир Лавров

Планета ПС-10004 находилась очень, очень, очень далеко. Нам пришлось прыгать три раза (обычно нам хватает одного, даже для прыжка до Земли). После каждого такого прыжка нам становилось настолько плохо, что приходилось отдыхать по десять — двадцать часов. В итоге к цели мы прибыли только через трое суток. Комплекс зданий на спутнике планеты открыл для нас шлюз. Шлюз был таких размеров, что хватило бы на вчетверо больший корабль, чем Аис. А они тут широко живут, не скрываются. Находятся прямо на виду у всей планеты. Мы себе такого позволить не можем.

К нам на борт поднялось трое меланхоличных пожилых мужиков, на хвостах чёрные бантики. На их фоне сразу стало ясно, насколько молодыми и красивыми были "рабы" на корабле, даже пилоты выглядели намного более симпатичными. Мы немало удивили гостей, когда заговорили с ними на их языке. Впрочем, из меланхолии их это не вывело.

Оказалось, что они не являлись в полном смысле охранителями жизни, как мы. Это был просто очень древний религиозный монашеский орден. Их встретили в незапамятные времена даже не наши разведчики, а соседи соседей наших соседей, и, не разобравшись в сути дела, приняли их за охранителей жизни. Но они были очень похожи: правила их организации требовали полного личного беззлобия и неучастия в делах планет. Они только собирали и хранили информацию. В крайнем случае, они могли помочь советом, но никаких планов они не придумывали и не внедряли, они только находили аналогии в прошлом. Однако, даже в таком, "урезанном" варианте система обеспечила устойчивый гуманитарный рост их планеты. В настоящее время их цивилизация расползлась на три десятка соседних звёздных систем (до этого необитаемых) и длила своё существование без каких-либо серьёзных потрясений, что было само по себе большой редкостью. Все хищные кланы обходили этот участок космоса по большому радиусу.

Планета на языке аборигенов называлась "Паспаркиулинаяеа". Во всяком случае, после долгих попыток именно такой вариант транскрипции монахи признали наиболее близким. Мы продолжали называть планету "Писа тыща четыре". Между делом монахи спросили, сколько и какого народа было на аварийном корабле. Когда мы сказали, что красно — синие молодые люди, безмятежность с монахов сразу слетела.

— Ой-ой-ой, — дружно простонали они, а хвосты у них застучали по ногам. Потом старший немного подумал и спросил:

— А ошейники у них на шее были?

— Нет.

— Ой-ой-ой! — опять простонали монахи.

— А металлические полоски у них на лбу ни у кого не светились?

Я ответил, что у одной.

— Ой-ой-ой!

— А кого она выбрала?

— Меня.

— Ой-ой-ой!

— Они роботы? И почему вы всё время стонете? — спросил я.

— Нет, они обычные люди, — о причинах своих ой-ой монахи распространяться не стали. Они мужественно выдержали долгий перелёт, но за всё время выучили едва десяток слов на интерлингве, хотя очень старались. Что красноречиво говорило об их способностях и о способностях Алуки.

За шесть суток нашего отсутствия красно — синие пассажиры уже начали ходить в школы. Правительство Арумики распределило их по приёмным семьям и по разным школам, по десять — пятнадцать особей на школу. Красно-синяя молодёжь уже успела удивить местных тем, что за два дня освоила почти весь словарь местного языка.

Проблемы начались сразу по прилёту. Двое молодых людей — те, что оставались со мной и с пилотом в первый раз, — притащили Алуки и устроили грандиозный скандал. Они возмущались тем, что Алуки смеет что-то говорить другим рабам в то время, как она является только моей рабыней, и что для управления коллективом есть они, старшие. Алуки дала им высказаться, а затем форменным образом зарычала на них:

— В отсутствие господ рабы должны подчиняться тому рабу, у которого есть господин! Вы нарушаете все традиции и правила!

— Мы не дома! Ты не обучена управлять другими рабами! Ты рабыня только этого господина!

В таком духе они рычали друг на друга некоторое время — очевидно, не в первый раз.

— Стоп — стоп! Здесь нет никаких хозяев и рабов! Все вы сейчас — свободные люди, которые подчиняются только законам этого государства! Если Алуки вздумала считать себя моей рабыней и я не смог уговорить её в обратном — это проблема, но это ничего не значит. Мне действительно нужен кто-то, кто будет передавать информацию всем пассажирам, и выбрал для этого Алуки просто потому, что она хорошо говорила на моём языке. Всё, что вам нужно — это выбрать руководство вашей колонии. Скорее всего, вам придётся пробыть здесь некоторое время — мы пока не можем перекинуть вас обратно и не знаем, как долгий перелёт отразится на вашем здоровье после первого перелёта.

— Выборы? — дружно удивилась троица, поджав хвосты. Старшая девушка удивлённо добавила:

— Но вы же дали ей ошейник.

Я обратил внимание на то, что при этом она обвила хвостом ноги парня.

— Я ей что…?

Старшие "рабы" дружно уставилась на бейджик. Монахи, не проронившие за время всего разговора ни слова, опять повторили свой "ой-ой-ой".

— Тогда пусть лучше Алука будет старшей, — неожиданно быстро согласились старшие "рабы".

— Вы проведёте выборы и выберите главного — того, кто будет принимать все решения, связанные с вашей общиной, и троих помощников. В случае разногласий решение будет считаться принятым, если двое из троих помощников проголосуют за него, мнение главного не учитывается. Понятно? Начинайте прямо сейчас, — с этими словами я выгнал старших из класса (беседа происходила в школе, в которую теперь ходили старшие "рабы").

— Алуки, что там за ерунда про ошейник?

Алуки разразилась слезами. Сквозь рыдания мне едва удалось расслышать:

— Я всегда мечтала, что у меня будет господин, которому я смогу с любовью служить, и наконец хоть что-то начнётся. Я мечтала, что господин даст мне бронзовый ошейник, а может быть, даже серебряный, а господин дал мне… верёвочку! — после этого сквозь рыдания уже было невозможно расслышать ничего.

Монахи сочли нужным пояснить:

— Господин, купивший раба, должен дать ему ошейник, чтобы все видели, чья это собственность и что этот раб находится при деле. Любимым рабам дают золотой. Для раба, имеющего господина, появиться на людях без ошейника — большой позор. Это как для некоторых людей появиться без одежды. Это может означать, например, что господин наказал раба за плохое поведение и лишил его права служить его дому. Это крайний предел стыда для раба. Верёвочный ошейник дают тем, кого хотят пристыдить.

— Но я её не покупал! Алуки, неужели ты не хочешь стать свободной? Смотри, здесь есть целая планета, где нет никаких рабов. Ты сможешь стать кем захочешь и делать всё, что захочешь. Может быть, учить детей, а может быть, строить корабли. Местные хорошо к вам относятся, со временем семью заведёшь, детей, дом.

— Зачем мне семья и дом, если это не служит чему-то большему, чем жизнь, например, славе дома господина?

— Она не сможет, — решил "расколоться" младший из монахов, — она не сможет перестать быть рабой после того, как её на это запрограммировали. Я знаю, я сам разрабатывал эти системы. Поэтому они и проходят по документам как роботы — людей продавать нельзя, а эти как бы не совсем люди.

— Её… что? Запрограммировали?

— У нашего вида все процессы в мозгу имеют электромагнитный характер, а с программированием и электричеством мы знакомы очень давно. Научиться программировать людей было не так уж и сложно.

— Так ты — создатель рабов?

— Нет, капитан, вы слишком хорошо обо мне думаете. Над этой технологией работает много организаций, тысячи людей. Знаете, над устройством, которое переносит информацию в мозг — несколько тысяч, над последовательностью команд, которые заставляют хотеть и мечтать…

— Я знаю, что такое программирование.

— Над программированием ещё несколько тысяч, над системной увязкой с инстинктами — еще несколько сотен, над сопровождением ошибок в программировании — тоже несколько сотен. Я работал над программированием, недолго. Так вот, рабы после перепрограммирования могут хотеть и мечтать только о том, чтобы услужить господину. Это для них высшее счастье, а похвала господина вызывает выделение гормонов радости и выделение гормонов сексуального удовольствия, в небольших количествах. Если вы её прогоните или не примите услуг, она может затосковать до смерти.

— Да вы там с ума все посходили, что ли, живых людей программировать? Это же крайняя степень бесчеловечности!

— Нет, мы не трогаем разумные уровни. Это запрещено нашими законами. У нашей цивилизации высокие моральные принципы. Мы программируем только те уровни, которые и так являются программами. Вы же понимаете, что в человеке действуют многие программы, которые заставляют человека хотеть есть, любить противоположный пол, хотеть высокой общественной оценки и так далее. Вот на этих уровнях мы и вносим изменения. У рабов изменены только инстинкты. Любой из рабов во всех остальных отношениях обычный человек, они могут быть жадными или щедрыми, безжалостными или сострадательными, зависит от человека. Те из них, кто со временем заинтересуются мудростью, могут даже стать монахами, у нас было несколько таких примеров. Но если вы лишите раба возможности служить вам, то это всё равно… всё равно, как если бы обычного человека лишили общества людей. Насовсем. Представляете, чем это может кончиться?