Девушки без имени - Серена Бурдик

Жорж пожал плечами:

— Не знаю, я ведь не видел ее раньше. Она приготовила мне чай в тесном фургоне с тем же изяществом, с каким это сделала бы хозяйка огромной гостиной. Я рассказал ей о несовершенствах моей собственной матери и о тайнах нашей семьи. Она говорила мало, но слушала с интересом. Юным приятно узнавать, что история их семей — это история ошибок. Тогда они чувствуют себя не такими порочными.

— Мои пороки ее нисколько не успокоили, — заметил Эмори. — Скорее наоборот.

— Однажды это все станет частью ее прошлого, — Жорж положил руку ему на плечо, — и она уже не будет так страдать.

Я была ему благодарна за то сочувствие, которое он оказывал мужу, сочувствие, на которое я сама не была способна.

В какой-то момент, я подумала, что стоит установить елку в честь Эффи, которая так любила ее украшать, но не смогла себя заставить это сделать. Вельма настояла на рождественском ужине, и мы перешли в столовую, где она подала нам жареную свинину с картошкой и морковью и клюквенный соус. Мне не хотелось есть. Я смотрела на свое отражение в оконном стекле, на падающий за ним снег и думала, что должна уйти от мужа.

После появления моего брата Эмори стал особенно утомительным. Не представляю, как все эти годы выносила его бездумный эгоизм. Я потыкала картофелину вилкой. И что хуже всего, после всего случившегося он продолжал встречаться с той женщиной. Я поняла это по запаху, идущему от его пальто: духи с розовой водой, которые он не потрудился стереть.

В течение месяца Жорж навещал Луэллу каждую неделю, докладывая нам с Эмори все подробности. Я радовалась, что она его принимает. Может быть, Луэлла хоть так хотела стать ближе к нам.

— Она очень похудела, — как-то сказал Жорж, стоя между мной и Эмори и заведя руки за спину. — Жить так, как они, непросто. Зима была долгая и холодная, и внешний блеск цыганской жизни немного стерся. Исчезновение сестры тоже дела не улучшает. Я боюсь, все это грызет ее. Она говорит только об Эффи. По-моему, я посвящен уже во все подробности их детства. — Он попытался улыбнуться, но не смог. — Мне страшно за нее. Не хочу для вас лишних тревог, но боюсь, что до весны она не выдержит. Один ребенок уже умер от лихорадки. Я пытался убедить ее вернуться домой, но она отказывается. Надеюсь, вы не осудите меня, но я осмелился предложить ей идею уехать за границу. До приезда сюда я снял дом в Лондоне. Луэлла, пока не придет в себя, может жить там со мной. С вашего разрешения, разумеется. — Жорж посмотрел на Эмори, который стоял у каминной полки. Я тихо сидела на диване, с ужасом думая, что моя дочь предпочитает холод и лихорадку возвращению в родной дом, от которого она находится всего в полумиле.

— Англия может стать неплохим выбором, — добавил Жорж.

Я видела, что Эмори больно от того, что Жорж как будто лучше знает, что нужно нашей дочери. Но мы оба понимали, что Луэлла тянется к дяде именно потому, что он совсем не похож на ее отца: Жорж прямой, честный, скромный и совсем лишен блеска.

— Она согласилась? — неуверенно спросил Эмори.

— Да.

— Что ж, тогда мы перед тобой в долгу. Это очень благородное предложение. Разумеется, мы согласны, если она готова. — Сказав это, Эмори вышел из комнаты, не оглядываясь, как будто все, что требовалось, это его согласие.

Мне казалось глупым делать вид, что мы еще можем что-то решать за Луэллу, но Эмори отказывался признавать, что утратил власть хотя бы над частью нашей жизни. Он все еще настаивал, что Эффи жива, каждую неделю размещал объявления в газетах и звонил в полицию. Новостей не было.

Встревоженный Жорж сел на диван рядом со мной:

— О чем ты думаешь, Жанна?

С тех пор как Жорж начал ходить к Луэлле, я позволила себе думать о прощении и воссоединении, но ее постоянные отказы вернуться смущали меня.

— Ты уедешь с ней? — Мне невыносима была мысль об отъезде брата, ведь тогда мне придется остаться наедине с Эмори.

— Да. Ей нужен кто-то. И ты, конечно, тоже можешь поехать, если хочешь.

— Не могу. — Я покачала головой.

Жорж кивнул. Я все еще обходила больницы и морги. Он понимал, что я не успокоюсь, пока не похороню младшую дочь как подобает. Я встала, мечтая лечь в кровать Эффи. Порой я себе это позволяла. Постель все еще хранила ее запах, и я как будто чувствовала маленькое тельце рядом. Наклонившись, я поцеловала Жоржа в щеку.

— Ты такой милый. Я никогда не смогу тебя отблагодарить за все. Луэлла не стала бы нас слушать. Я уверена, что Англия — наилучший выбор, и я не смогу отдать ее в более надежные руки. Мне грустно будет тебя терять. Ты должен, по крайней мере, позволить мне проводить вас обоих. Скажешь ей об этом?

— Конечно.

Три недели спустя я сидела за столиком в кафе «Мартин» со своей старшей дочерью. Прошло шесть месяцев после ее ухода, но она стала такой взрослой и незнакомой, будто минуло десять лет. Но, по крайней мере, она оставила свои цыганские одежды и облачилась в купленный мной дорожный костюм. Он был велик, потому что она сильно исхудала. Но, смотря на нее, я почти верила, что она снова принадлежит мне. И все же я не знала, что сказать. Только что я спорила с ребенком, а теперь передо мной взрослая женщина.

Мы не обнялись и не дотронулись друг до друга. Мы сидели за столом с официальным видом, будто никогда не ужинали в одной комнате. Я заказала печень, а она курицу. Мы обе почти ничего не ели и не говорили. Я спросила, хочет ли она поехать в Лондон. Она ответила, что не особенно.

Когда официант убрал тарелки