Золотая Ладья - Дмитрий Смирнов

Медвежья Лапа посмотрел в глаза Энунда затуманенным взглядом.

— Я никогда не отступал, парень. Потому, наверно, свободные люди фьордов всегда стремились попасть в мою дружину с того дня, как я стал ярлом. За моими плечами всегда была удача, и я выживал там, где выжить было невозможно для смертного. Но сейчас все пошло не так. Значит, моя звезда себя исчерпала…

Говорить Олаву становилось все труднее.

— Когда-нибудь и ты станешь большим ярлом или конунгом. Ты завоюешь настоящую славу среди Свободных. Только помни и никогда не забывай, парень, что ярл в ответе за тех людей, которых он за собой ведет. Затевая рисковое предприятие, всегда думай о том, чем оно может для них обернуться…

— Я отплачу за тебя и моих Братьев Сбыславу, — пообещал Энунд, сжимая холодеющую ручищу Олава. — Князь кривичей ответит передо мной и богами за свое предательство.

— Ты так ничего и не понял, — качнул головой ярл. Глаза его почти померкли. — Сбыслав был всего лишь орудием в руках богов. Я совершил ошибку с самого начала, и был наказан за нее небесами.

— О какой ошибке ты говоришь? — удивился сын Торна Белого.

— Мы не должны были поднимать меча против словенских родов. У нас общая кровь, и наши боги, пусть и называемые разными именами — суть одно. У нас один дух… Если тебе удастся выбраться отсюда и вернуться на родину — расскажи людям фьордов об этом походе, чтобы память о нем сохранилась для блага наших потомков. Пусть никогда не затевают войны со словенскими племенами, не разоряют их край. Взор наш должен быть обращен на Запад. Именно там лежат земли, которые должны стать добычей отважных сердцем воинов. Именно там живут люди, отказавшиеся от веры своих отцов, на головы которых должен пасть гнев сынов Одина. Несущие яд лживых речей, они сеют ненависть между братьями, развращают сердца сомнениями и превращают вольных людей в бесправных рабов. Грядет время, когда свое коварство им придется искупить кровью, напившись ей досыта…

Веки Олава Медвежьей Лапы сомкнулись.

— Пусть люди узнают то, что видели твои глаза, — были его последние слова, после которых тело ярла стало твердым и неподвижным, как кусок гранитного валуна.

Энунд выпустил руку Олава, утяжелившуюся в несколько раз. Дух неустрашимого воителя покинул тело. Поднявшись на ноги, Раздвоенная Секира начал обходить окоченевших товарищей. Возле Хумли Скалы он остановился. Грудь хирдманна вздымалась от дыхания, словно морской вал, рот с шумом выдыхал воздух.

— Живой… — с явным облегчением прошептал Энунд.

Скала тускло ухмыльнулся.

— Клянусь шерстью Фенрира[155], нет на земле такой отравы, которой можно было бы меня извести. Помоги мне встать.

Энунд подхватил Хумли под руки и поднатужился. Хирдманн был так тяжел, что сын Торна Белого даже застонал под его неподъемным весом. Немалого труда стоило поставить на ноги такую махину.

— Ты сможешь идти? — осведомился Энунд.

— Смогу, — прогудел Скала. — Только доволоки меня до ельников за оградой. Здесь мы на виду у княжеских людей. Наверняка Сбыслав пошлет своих прихвостней проверить нас и добить тех, кто остался.

— Все остальные мертвы, — угрюмо сообщил Энунд.

— Не все, — неожиданно возразил Хумли. — Бови Скальд и Гудред Ледяной Тролль должны быть где-то возле сгоревшей ладьи. Они почти не притронулись к медовухе — проводили обряд.

Сердце Энунда забилось надеждой. Он с удвоенными усилиями принялся перемещать Хумли Скалу к воротам, выводящим со двора. Хирдманн помогал ему, как мог, силясь переставлять ноги. Пока это выходило у него не слишком умело, но он старался. Отменное здоровье и природная крепость выходца из Седерманланда одолевала затмение ума и оцепенение тела, вызванные действием яда.

За частоколом Энунд посадил своего товарища спиной к толстому еловому стволу, а сам направился к еще дымящему пепелищу. Погребальная ладья с синим парусом — цветом смерти, прогорела почти вся. Сохранились лишь головешки киля и прилегающего к нему пояса. Среди оплавившихся умбонов щитов, потемневших шлемов и лопнувших глиняных горшков проглянуло несколько костей Волков Одина, которые не поглотил огонь. От остальных осталась лишь серая зола, все еще источающая запах горелого человеческого мяса.

Энунд тяжело вздохнул. Он сознавал, что захоронить прах Братьев и насыпать погребальный курган вряд ли удастся. Нужно было покинуть Берестяное Мольбище как можно скорее.

— Знаки судьбы прояснились, — Раздвоенная Секира услышал голос Бови Скальда, донесшийся со стороны ракитника. Молодой хирдманн поспешил к кустошам и с явным облегчением нашел за ними Бови и Гудреда Ледяного Тролля, сидевших на земле спиной к спине. Лица их были бледны, но глаза имели осмысленное выражение. — Расщепляющая сила рока Чистой Руны Одина, — продолжал Скальд, — исчерпанность пути перевернутой руны Перт и новая стезя руны Эваз — вот то, что нужно сейчас принять сердцем. Это промысел Норн и это воля богов. Хирда больше нет, но есть мы, чтобы идти дальше…

— И делать это надо побыстрее, — оборвал его Гудред. — А то начнется переполох, и нас будут искать.

— Я знаю неподалеку одно место, которое зовется Жар-Ручьем, — припомнил Энунд. — Первым делом, нужно до него добраться, чтобы вода ручья вытянула из вас яд и вернула силы. Дальше видно будет.

— Ты один? — спросил Бови.

— Хумли Скала здесь рядом. Мы уйдем все вместе.

Тем временем Тороп все еще стоял на четвереньках, ощущая рвотные позывы. В отворившейся двери подклети бесшумно возник Августин.

— Да, чудны дела Твои, Господи, — произнес он насмешливо. — Вот уж воистину, кто роет другому яму — сам в нее упадет. И хотя у меня нет причин сожалеть о гибели закоренелых в своем невежестве язычников, все же это печально. Ведь столько душ можно было бы спасти, не будь они так упорны!.. Впрочем, каждая душа сама выбирает себе посмертный путь. Те, что отвергли слово Истины, вечно будут таиться от Божьего взгляда, возводя на него хулу и мучаясь от сознания своей ошибки. А твои северные друзья, которым ты подсыпал отраву, будут мучаться вдвойне. Они-то думают, что только верность их жестоким богам, только гибель с оружием в руках способны обеспечить достойное посмертие душе. И не ведают о том пути, который воистину ведет к спасению.

Проповедник склонился к Торопу.

— А ты? Хочешь ли ты спастись?

Боярин молча закивал головой.

— Тогда повторяй за мной, — Августин зачерпнул ковш воды из кадки и перекрестил ее с молитвой. — Credo[156]…

— Кредо, — неуверенно пробормотал Тороп.

— In unum Deum Patrem, — продолжал монах читать латинский Символ Веры.

— Ин унум деум патрем, — повторил Тороп.

Так Августин заставил боярина произнести Символ Веры до конца, после чего вылил на него ковш с водой.

— Прощаются грехи рабу Божьему Михаилу, — объявил проповедник. — Встань и иди!

Тороп неуверенно поднялся на ноги, держась за стену.

— Видишь, на что способна истинная вера? Помни теперь, кому ты обязан жизнью.

Неожиданно в подклети появился Сбыслав, окруженный сонными дружинниками. При виде Августина он попятился, как будто увидел змею.

— Ты, наверное, ожидал, что я буду сейчас лежать среди твоих северных союзников с выпученными глазами и высунутым языком? — усмехнулся монах. — Нет, князь. Я достаточно долго пожил среди язычников, чтобы знать о всех ваших кознях и не попасться в такую убогую ловушку. Так что избавиться от меня тебе не удастся. Позволю напомнить, что все, тебе обещанное, ты уже получил. Урмане мертвы, золото у тебя, и даже Любава в твоей власти. Скоро ты станешь князем радимичей. Так не пришла ли пора и тебе выполнить свое обещание?

— Любава… — прохрипел Тороп.

— Что — Любава? — воспользовавшись возможностью уклониться от ответа, Сбыслав подскочил к боярину.

— Сбежала, — выдохнул тот.

Князь бросился наверх по лестнице. Оглушенные гридни медленно приходили в себя, растерянно озираясь по сторонам и силясь вспомнить, что с ними произошло. Дверь в светелку княжны была распахнута настежь. Бегло заглянув в нее, Сбыслав заскрипел зубами.

— Видишь, проповедник! — с каким-то злорадством крикнул он в подклеть, где остался Августин. — Не все обещанное я получил.

Князь повернулся к воеводе.

— Давай, Хорол, седлай лошадей! Мы еще можем ее догнать.

Во двор Сбыслав вышел в сопровождении воев и монаха. Здесь князя ожидало еще одно нерадостное открытие. Мешки золота, выданные урманам и лежавшие возле пиршественных столов, исчезли.

— И золота я тоже пока не получил, — бросил он Августину со странным спокойствием. — На коней! Она не могла уйти далеко!

Жар-Ручей исцелил хирдманнов, сумевших достичь его спасительного омута, погасил силу смертоносного зелья и очистил от него кровь. Теперь Хумли Скала, Бови Скальд и Гудред Ледяной Тролль лежали на травянистом берегу, вдыхая прохладу, доносимую до них ветерком. Энунд оглаживал гриву коня, нагруженного мешками с золотом и доспехами хирдманнов — сами они еще не могли нести оружие. Энунд хотел забрать все золото, какое нашел в стане урман, но его оказалось слишком много, потому он прихватил только два мешка, остальные сбросив в ближайшую ложбину и присыпав ветками в надежде, что Сбыслав не сразу до него доберется.