Вверх тормашками в наоборот - Ева Ночь

  Я тёрла его до тусклого блеска белым песком, а Димон только довольно фыркал и тряс лисьей мордой, стряхивая капли с кустистых бровей.

  - Ты рыжий-рыжий, мой замечательный Димон!

  Он поглядывал на меня свысока, позволяя дурачиться. Не к лицу ему спорить с глупой девчонкой - пусть повеселится. Но я знала: хитрый драко ловит каждый миг, чтобы спрятать богатство, в котором очень нуждался, но не хотел признаваться.

  После помывки он перестал казаться бесформенной тушей - обрёл формы, будто вместе с грязью отвалились ненужные запчасти, делающие его уродливой студенистой медузой.

  Время летело незаметно - я уходила на мубины уроки, вела себя покладисто, старательно выполняя Ираннины задания. Рядом раскрывалась Мила - из неё сыпались чудеса, как из дырявого мешка. У меня ничего не выходило, но я не огорчалась, понимая, что выполнила свою миссию катализатора для Милы. В этом и заключался коварный Ираннин расчёт. Ну, и заодно мне в голову втолочь чего-нибудь.

  Геллан педантично появлялся, когда сопровождал Милу на уроки и забирал домой. Мы почти не общались. Я не избегала его, но тщательно следила, чтобы не подумать или не ляпнуть лишнего. Он вёл себя ровно, без повышенного внимания, будто я одна из деревенских девчонок. Расспрашивал Иранну о Милиных успехах и ни разу - о моих. А я не могла понять, радует это меня или огорчает.

  На следующий день по дороге на озеро я нарвала цветов с мясистыми лепестками, яркими, как осень.

  - Принесла тебе букетик, - прощебетала, присаживаясь рядом.

  Прислоняюсь к тёплому боку, перебирая цветы. Димон как печка: морозным утром, когда коченеют пальцы, нет ничего лучше, чем сидеть под боком у дракоящера. У цветов - короткие толстые стебли. От пёстрых лепестков рябит в глазах. Похожи на наши бархатцы, но лепестки толще, твёрже, как восковые.

  - Вот, смотри, какие красивые, - протягиваю руку почти к дракоящерскому носу. - Это тебе.

  Димон коротко кашляет и осторожно осыпает цветы алмазной пылью.

  - Ээээ.... - не знаю, радоваться или огорчаться. - Ты считаешь, так лучше? Тебе больше нравится, когда они блестят?

  - А тебе? - спрашивает, прижмуривая левый глаз. Шея превращается в знак вопроса.

  - Вообще-то я тебе цветы подарила, - вздыхаю, поворачивая букет то так, то эдак. - По-моему, они и без блеска были чудо как хороши. А теперь... неживые какие-то...

  - Зато не завянут, - кажется, он горд собой.

  - Что же ты жрешь, раз плюешься камнями?

  Он смотрит на меня свысока и скалит зубы, не собираясь отвечать.

  - Эх... такой букет испортил, - вздыхаю и с сожалением, кладу цветы на песок.

  - Женщины... вам не угодишшь.

  - Что ты понимаешь в женщинах, бестолочь? - возражаю, поглядывая на одинокий букетик, запечатанный блестящей пылью.

  - Изменчивые, - клеймит ворчливо, сметая лапой цветы.

  - Многогранные, - возражаю из желания позлить, но толстокожесть - это черта характера, а не крепость шкуры. Димона не пронять такой малостью.

  - Не замечаете того, что есть, и видите то, чего нет.

  Я даже зависла: с таким подтекстом он выдал этот перл. Наверное, я чего-то не досмотрела в тонкой дракоящерской душе.

  - Ты старший - тебе виднее, - соглашаюсь покладисто и, неожиданно для самой себя, чмокаю Димона в нос...

  И был день третий - с влажным туманом, плотным, как сыр, жадным, как обжора. Он прятал в необъятную пасть долину и покушался на ноги: бредёшь в белёсом киселе и рискуешь заблудиться. Хорошо, что у животных есть нечто, вернее зрения: Ушан довёз бы меня к озеру даже с завязанными глазами.

  - В такие дни хорошо играть в прятки, совершать преступления и пить какао с молоком, греясь у очага.

  Димон, не оборачиваясь, слегка шевелит ушами.

  - Зато почти тепло! - радуюсь я, но прислоняюсь к тёплой чешуе.

  Интересно: он впитывает жар солнца и постепенно остывает или внутри у него полыхает ядерный реактор?..

  - Глупая Дара, - ворчит Димон, и я чувствую вибрацию его туши.

  - Глупая, умная... ничего не значащие слова. Скоро мы едем на ярмарку. Торговать и спасать долину.

  - Кхе-кххрррр, - то ли кашляет, то ли усмехается, - блуждающая больше не придёт в эти земли.

  Настораживаясь, делаю стойку, как охотничья собака:

  - Откуда знаешь?..

  Дирмарр, как всегда в таких случаях, молчит. Театральный лицедей, тянущий триумфальную паузу до бесконечности.

  - В любом случае, лучше перестраховаться. Доверяй, но проверяй, кашу маслом не испортишь, не будь наивен, когда не уверен...

  Что-то меня на народное творчество потянуло, хотя последняя фраза - шедевр не из той оперы...

  - Барахтайтесь. Стрела запущена.

  И такой он весь загадочно-оракульный, что хочется пнуть его от души под зад, чтоб перестал выделываться! Но Димон - друг, приходится терпеть его причуды.

  - Что-то ты весь из себя такой добрый, прям слезу вышибает от умиления.

  Дирмарр тяжело вздыхает, изворачивается шеей и тыкается мордой в мою макушку. Видать, я должна растаять и растечься лужей от счастья. Но сарказма хватает лишь на бледную мысль - на самом деле я действительно таю. Мне хорошо.

  - Иранна жесткая и скрытная, - ябедничаю я, - мы для неё куклы на верёвочках. Дёргает и смотрит, что получится.

  - Слепые.

  - А она? - замираю, ожидая очередной бесконечной паузы, но надеясь на ответ.

  - А она видит и чувствует.

  Тру переносицу и кусаю губы. Ничего не понятно, но расспрашивать подробнее не стоит.

  - Туман рассеивается... скоро будет солнце.

  Светило и впрямь тянет лучи - размазанные, но крепкие: прорвали туманную оборону, и ничто их не остановит.

  - Хватит сидеть, в статуи превращаться. Время заняться спортом, побегать, а то ты форму теряешь.

  Дирмарр оглядывает себя. Взгляд у него такой, словно он ищет второй хвост. Ну да, он думает, что идеален.

  - Спорим, не поймаешь меня? - подначиваю и срываюсь с места.

  Димон фыркает и вразвалку устремляется вслед. Неповоротливо-неуклюжий, толстолапый, хвост волочется по песку дохлой змеёй.

  - Ну же, шевелись!

  Он делает коварный выпад, но я, смеясь, уклоняюсь и бегу вперёд. Его заносит на поворотах, он скребёт лапами по песку, извивается шеей, режет воздух обрубками крыльев.

  - Это тебе не камнями плеваться! - куражусь и визжу от восторга.

  Ноги увязают в белом песке. Дирмарр входит во вкус: рычит грозно и устращающе. Рёв сотрясает воздух. Я ору от души, делая вид, что напугана...

  В какой-то миг всё изменилось. Беспечная возня перестала быть игрой. Он ощетинился гребнями, хлёстко ударил хвостом - так, что песок - вдрызг белыми комьями; изо рта повалил пар, а уши прижались к голове стрелками, как у кота.