Избранное - Кобо Абэ

Женщина, колеблясь, медленно сняла цепочку, впустила меня и оставила в прохожей, сама же, одной рукой придерживая воротник пальто, накинутого поверх ночной рубахи, а другой — поправляя растрепавшиеся на затылке волосы, проскользнула в комнату. Я непроизвольно осматриваю пол в прихожей — ищу мужские ботинки. И в то же время прислушиваюсь к происходящему в комнате… что я подозреваю?.. я сам удивляюсь, осознав свое подозрение… он здесь или его здесь нет… а что, если, притворившись пропавшим без вести, он на самом деле тайно прячется в собственном доме…

Вздор, конечно, но нельзя сказать, что подобная мысль абсолютно беспочвенна. Ведь первое ее приветствие сейчас, глубокой ночью, было: «Вы пьяны?» А разве для нанимательницы, как любой нанимательницы, не было бы естественным прежде всего ждать новых известий?

Нет, это ложь. Клевета. Достаточно было лишь мельком взглянуть на мое лицо, на котором было написано желание оправдать свое позднее появление, чтобы ей сразу же стало ясно: ждать каких-нибудь важных известий нечего. Кроме того, располагай я действительно какими-то важными известиями — будь то радостными, будь то печальными, — для того, чтобы их сообщить, есть гораздо более удобное, изобретенное цивилизацией средство — телефон.

Женщина вернулась. На ней темно-синие брюки, рыжий свитер, связанный из толстых ниток, волосы зачесаны, как обычно, но, видимо, потому, что заметно выделялись веснушки под глазами и держалась она сухо, казалось, что это совсем другой человек. Возможно, виной тому была и некоторая настороженность по отношению ко мне. Точно оправдываясь, я стараюсь развязать скованный смущением язык.

— …Собственно, речь идет о вчерашнем спичечном коробке… я и в донесении о нем написал, о кафе «Камелия», я имею в виду, но вот если говорить о выводах, к сожалению, похвастаться нечем. И что меня беспокоит… вы, по-моему, говорили, что спичечный коробок лежал вместе со старой газетой? Эта газета еще у вас? Она могла бы помочь мне…

— Да, должна быть, но…

Она уже пошла было искать, но я удержал ее. Оправдываться — уже само по себе оправдание, с этим застрявшим в горле колючим парадоксом я продолжал:

— Прежде всего хотелось бы знать, от какого числа газета… существует ли какая-нибудь связь между газетой и спичечным коробком?.. здравый смысл подсказывает, что, видимо, не существует, но… с полной уверенностью утверждать этого нельзя — все зависит от того, за какое она число… немного беспокоит это… спичечный коробок, почему он так сильно истерт?.. и тот факт, что в очень важном для расследований, которые я веду, кафе собран столь незначительный урожай, наоборот, заставляет о многом задуматься… гипотез можно выдвинуть сколько угодно… но какую бы ни выдвигал — каждая полна противоречий… как испорченный компас — туда указывает, сюда указывает… но все же, хоть и сломанный, компас есть компас… и мне кажется, достаточно еще лишь одного усилия, достаточно малейшего намека — и компас тут же укажет точное направление.

— Сейчас посмотрю. — Остановив поток моих слов, который мог продолжаться до бесконечности, она слегка кивнула и после минутного колебания, если бы я не следил за ней так внимательно, то не заметил бы: — Заходите в комнату, подождите, пожалуйста.

И вот я снова в той же комнате с лимонной шторой, сижу на том же стуле, что и вчера вечером, с силой сцепив пальцы. Печку, видимо, совсем недавно выключили: вместе с запахом керосина сохранилось еще какое-то тепло, и, казалось бы, нельзя так уж замерзнуть, но почему-то я весь заледенел. Заледенел изнутри. Мне показалось, что холод начал сковывать меня, как только я опустился на стул. Чувство, что я сел, отстранив что-то… что-то легкое, послушное, грустное, похожее на проглядывающую сквозь туман тень дерева… возможно, это был он… застенчиво, несмело он прошел мимо меня, впервые завладев моим сердцем… и тут же снова вернулся на плоский портрет в узкой рамке, безропотно уступив мне свое место. Но в душе моей чувство ледяного стыда все растет и растет, превращаясь в мутную пелену, подобно тому как капля чернил, пущенная в воду, разрастается все новыми и новыми нитями.

Охваченный сильным подозрением, я начинаю с повторения того же, что проделал вчера. Прежде всего пепельница на столе. К счастью, она чистая и сухая, и нет никаких следов, что ею недавно пользовались. Глубоко вдыхаю, принюхиваюсь к запаху в комнате. Все тот же запах косметики, смешанный с запахом керосина… табаком не пахнет совсем. Под скатертью тоже один лишь пустой мрак. Потом взгляд скользит со шторы к книжной полке, а от книжной полки перелетает к телефону. По дороге его заставляет споткнуться и с неподдельным интересом возвратиться назад тот самый клочок бумаги, приколотый булавкой к шторе… прислушиваюсь к тому, что делается в соседней комнате, и, крадучись, обхожу стол и изучаю записку… семизначная цифра, написанная шариковой ручкой… специфически женский почерк, мелкий и четкий… номер телефона, который я запомнил… тот самый номер, который был на этикетке спичечного коробка из «Камелии». Но почему-то это открытие меня не особенно удивило. Вместо удивления сердце заледенело еще сильнее. Отгоняя от себя такую возможность, боясь ее, я в конечном счете ждал ее как нечто неизбежное. Значит, эта женщина совсем не была жертвой в чистом виде.

Неожиданно я становлюсь дерзким, грубым. Ну и хорошо, что стал таким, говорю я себе. Теперь меня отсюда уже никто не выгонит. У меня остался последний козырь — спички с разноцветными головками, да и то, что она заодно с таким же аферистом… ладно, но какой ужасный холод… вы действительно пьяны?.. это, может быть, потому, что я трезвею… так что вам угодно?.. да, действительно, что?.. до самой последней минуты я нес в охапке такое огромное количество всего, что и обеими руками не удержишь… и то мгновение, когда я, остановив возле дома машину, посмотрел на лимонную штору, колебался — выйти, не выйти… натянутая улыбка самому себе в зеркале, когда выключил мотор… бетонные ступени, скрадывающие шаги… освещенная фонарем, выложенная прямоугольниками черно-белая лестничная площадка, похожая на алтарь… но сейчас мои руки пусты, как после нападения грабителей.

Вы пьяны?.. поразительно, в общем более двух часов прошло с тех пор, как я, оставив включенным отопление, до конца опустил стекло и подставлял лицо ледяным иглам ночного ветра. К тому же водка, которой вы меня попрекали, — тоже не по моей вине. Водкой меня угостил не кто иной, как ваш любезный, рассудительный, горячо любимый сообщник. Если уж кого и следует винить в злых умыслах…

Что это за звук? Он идет из кухни, сразу же за портьерой. Слабый звук ударяющихся друг о друга стаканов, ясно различимый в мертвой тишине… специфический звук столкновения жидкости с воздухом… похожий на тоскливое всхлипывание звук, издаваемый льющимся пивом…

— Бутылочку пивка можно, наверно, а?

Нет особых оснований искушать меня. Я решил заглянуть в микроавтобус на берегу реки скорее из-за того, что проголодался. Подумать только, с самого утра у меня во рту не было ничего, кроме одной гречневой лепешки. И не потому, что негде было поесть — в Сантемэ на улице, по которой ходят автобусы, я видел старомодный ресторанчик, каких сейчас уже почти нет, — а просто меня привлекала надежда: вдруг в микроавтобусе мне удастся не только поесть, но и хоть сколько-нибудь приблизиться к пониманию того, что на самом деле представляет собой самозваный братец.

— Все эти передвижные заведения на одно лицо, верно?

— Как я и предполагал, вы наблюдательны.

В самоуверенном смехе не было и тени робости.

— На экзамене при поступлении в агентство у меня не обнаружили особых достоинств, и только оценка за сбор информации была высшей… странно, да?.. экзамены были серьезные… например, после того как вместе с экзаменатором обходишь универсальный магазин, он спрашивает с кем была женщина в красной юбке, какого цвета ботинки у мужчины, делавшего покупки в отделе галстуков?.. но экзамен по сбору информации несколько отличается… даются определенные условия, и ты должен дать четкие и определенные ответы на три вопроса: кого, о чем и как спрашивать… и, я всегда чувствовал себя как рыба в воде… Экзаменатор слушал, спрашивал… а я отвечал… техника сбора информации сложна, но затыкать уши еще сложнее…

Зажатая между обрывом и насыпью, ограждающей грушевый сад, дорога, точно туннель, такая темная, что даже кажется, будто забыл включить фары… неожиданный порыв ветра чуть ли не вырывает из рук руль, холм и сад кончаются, и начинается короткий, крутой подъем. И сразу же мы оказываемся на дамбе, и дорога разветвляется вправо и влево. И тут же внизу открывается скопление огней. Но в отличие от того, что я предполагал, они не растянуты в ряд, не образуют общей цепи иллюминации, связывающей между собой машины, нет музыки, нет праздничного гулянья. Просто несколько микроавтобусов с раскачивающимися на ветру круглыми красными фонариками, распахнув свои мрачные, бледные рты, образуют полукруг на берегу широкой обмелевшей реки, стоят на разном расстоянии один от другого, под разными углами.