Путешествие вокруг света на корабле «Бигль» - Чарльз Дарвин

В Кордильерах я видел очевидные следы того, что громадные горы были разбиты на куски, будто тонкая корка, причем пласты были поставлены вертикально, на ребро; но никогда ни одна картина не говорила мне с такой силой, как эти «каменные потоки», о потрясении, подобного которому мы напрасно будем искать в летописях истории; впрочем, в один прекрасный день прогресс науки позволит, вероятно, дать простое объяснение этому явлению, подобно тому как ныне разъяснен так долго остававшийся непонятным процесс переноса эрратических валунов, разбросанных по равнинам Европы[188].

О фауне этих островов я могу сказать немного. Я уже описал каракару, или Polyborus. Здесь встречаются еще некоторые другие дневные хищные птицы, совы и несколько мелких наземных птиц. Водоплавающая птица здесь особенно многочисленна, и в прошлом, судя по отчетам старинных мореплавателей, ее было во много раз больше. Однажды я наблюдал, как корморан играл пойманной рыбой. Восемь раз подряд птица выпускала свою добычу, затем ныряла за ней и, несмотря на большую глубину, каждый раз выносила ее на поверхность. В зоологических садах я видел, как выдра точно так же играла с рыбой – почти как кошка с мышью; я не знаю другого примера, когда бы госпожа Природа проявляла такую упрямую жестокость.

В другой день, расположившись между пингвином (Aptenodytes demersa)и водой, я получил большое удовольствие, наблюдая за его повадками. То была отважная птица: пока она не добралась до воды, она вела со мной правильное сражение и заставляла отступать. Ничем, кроме сильных ударов, нельзя было ее остановить, она прочно удерживала каждую завоеванную пядь, прямо и решительно стоя вплотную передо мной. Воюя со мной таким образом, она все время престранно вертела головой из стороны в сторону, как будто была способна отчетливо видеть только передней и нижней частью глаз.

Эту птицу обыкновенно называют пингвином-ослом за ее привычку, стоя на берегу, запрокидывать голову назад и за производимый ею громкий странный крик, очень похожий на рев осла; но, когда птица в море и ничто ее не тревожит, она издает очень низкий и торжественный звук, который часто слышен по ночам. Ныряя, она пользуется своими крыльями как плавниками, на суше же – как передними ногами. Пингвин, пробирающийся, можно сказать, на четырех ногах сквозь тассок[189] или по поросшему травой откосу, двигается до того быстро, что его легко можно принять за четвероногое. Ловя рыбу в море, он поднимается на поверхность, чтобы вдохнуть свежий воздух, таким резким прыжком и опять погружается в воду так мгновенно, что, бьюсь об заклад, не всякий с первого взгляда решит, что это не рыба, которая, резвясь, выскакивает из воды.

На Фолклендских островах водятся два вида гусей. Нагорный вид (Anas magellanica)встречается парами и небольшими стаями по всему [Восточному] острову. Эти птицы не совершают перелетов, а гнездятся на отдаленных мелких островках. Вероятно, они улетают, опасаясь лисиц; по той же, должно быть, причине эти птицы, очень доверчивые днем, пугливы и дики в вечерние сумерки. Питаются они исключительно растительной пищей.

Скалистый гусь, называемый так потому, что живет исключительно на взморье (Anas antarctica), встречается не только здесь, но и на западном берегу Америки, залетая на север до Чили. В глубоких и уединенных каналах Огненной Земли белоснежный гусак, неизменно сопровождаемый более темной подругой и стоящий рядом с ней на какой-нибудь скалистой отдаленной вершине, – характерная особенность ландшафта.

На этих островах в изобилии водится крупная большеголовая утка, или гусь (Anas brachyptera), которая весит иногда до 22 фунтов [10 кг].В прежние дни этих птиц за их необыкновенную привычку хлопать по воде и брызгаться называли скаковой лошадью; теперь же им дали более подходящее название «пароходов». Крылья у них слишком малы и слабы для полета, но с их помощью, частью плавая, частью хлопая ими по поверхности воды, птицы движутся очень быстро. Эта манера чем-то похожа на движения нашей обыкновенной домашней утки, когда ее преследует собака; но я почти уверен, что «пароход» действует своими крыльями попеременно, а не обоими сразу, как прочие птицы. Эти неуклюжие большеголовые утки производят такой шум и плеск, что создается очень странное впечатление.

Итак, мы находим в Южной Америке трех птиц, употребляющих свои крылья не для полета, а для других целей: пингвин пользуется ими как плавниками, «пароход» – как веслами и страус – как парусами; кроме того, у новозеландского бескрыла (Apterix), как и у его гигантского прототипа – вымершего динорниса, вместо крыльев имеются только их рудименты. «Пароход» способен нырять только на очень небольшую глубину. Питается он одними моллюсками с бурых водорослей и с камней, омываемых приливом; поэтому его клюв и голова, приспособленные для разламывания раковин, необыкновенно тяжелы и крепки; череп до того крепок, что мне едва удалось раздробить его своим геологическим молотком; все наши охотники вскоре обнаружили, как живучи эти птицы. Когда по вечерам, собравшись стаей, они чистят свои перья, то производят шум, представляющий собой точно такую же странную смесь звуков, какую издают лягушки-быки в тропиках.

На Огненной Земле и на Фолклендских островах я производил много наблюдений над низшими морскими животными, но они представляют преимущественно частный интерес. Отмечу только те факты, которые касаются некоторых зоофитов более высокого по своей организации подразделения этого класса. Некоторые роды (Flustra, Eschara, Cellaria, Crisia и другие) сходны в том отношении, что к их ячейкам прикреплены своеобразные подвижные органы (такие же, как у Flustra ovicularia, встречающейся в европейских морях). Этот орган в большинстве случаев очень похож на голову грифа, только нижняя челюсть может раскрываться гораздо шире, чем у настоящего птичьего клюва.

Сама голова обладает значительной способностью двигаться на короткой шее. У одного зоофита голова была неподвижна, но могла двигаться нижняя челюсть; у другого голову заменял треугольный колпачок с отлично подогнанной опускающейся крышечкой, которая соответствовала, очевидно, нижней челюсти. У большей части видов каждая ячейка была снабжена одной головой, но у некоторых их было по две на каждую ячейку.

Молодые ячейки на концах ветвей этих кораллин содержат совсем еще незрелых полипов, однако прикрепленные к ним грифьи головки хоть и малы, но вполне развиты. Когда я иголкой извлекал полипа из какой-нибудь ячейки, эти органы, казалось, ничуть не страдали. Когда я отрезал от ячейки одну из грифьих головок, нижняя челюсть сохраняла свою способность открываться и закрываться. Наиболее своеобразная черта в их строении состояла, пожалуй, в том, что когда на какой-нибудь ветви имелось больше двух рядов ячеек, то хотя средние ячейки и были снабжены придатками, размеры придатков были вчетверо меньше, чем у краевых головок.