Слово и дело. Книга 2. «Мои любезные конфиденты» - Валентин Пикуль

— Тогда что же от Турции останется? — спрашивали.

— Вы, министры искусные, — отвечал им Волынский, — и сами рассудить способны, кого прежде всего надобно Турции удовлетворить и кто в этой войне ваш коварный ненавистник!

— Мы понимаем, — сказал рейс-эффенди, — что Блистательной Порте воевать страшно не с цесарцами, а с вашей великой российской милостью. Османлисов кругом в мире обманывают, и только Версаль ведет себя достойно. Король Людовик верит, что, пока Порта висит внизу Европы, словно гиря, до тех пор равновесие стран европейских соблюдено будет в сохранности…

Турки во время беседы угощали его кофе и ликерами французскими. Потом вышли в сады. Гуляли возле пруда, в стоячих водах которого плавали нежные кувшинки. А на другом берегу пруда бегал Остейн в волнении небывалом. Посол венский мешка с золотом не пожалел бы, лишь бы узнать — о чем говорит Волынский с турками? Остейн даже ладонь к уху прикладывал, но немировские лягушки, радуясь вечерней теплыни, развели ужасную квакотню…

— Видите посла Австрии? — показал Волынский на Остейна. — Он сейчас на другом берегу и потому неспособен помешать нам. И как хорошо мы говорим с вами сейчас, когда одни — без Австрии… Давайте же мирить наши страны… без Вены!

Самовластие Волынского в переговорах, изворотливость его не по душе пришлись Ваньке Неплюеву, который в этом усмотрел дерзость. Остерману он доносы посылал на Волынского — как раз кстати. Немцы придворные учуяли, что Бирон готовит возвышение для Волынского, и хотели они Волынского заранее утопить.

Между Немировом и Петербургом шла отчаянная кляузная переписка, которой руководил Иогашка Эйхлер. А чтобы письма к Волынскому на почте не вскрывали шпионы Остермана, герцог Бирон позволил Иогашке посылать их «под кувертом его светлости».

Ради политических выгод отечества своего Волынский с турецким рейс-эффенди сдружился, тот посулы и подарки от России охотно принимал, а за это сбивал спесь с посла Австрии.

— Вы, — говорил он Остейну, — всего полгода с нами воюете, побед еще не одержали над нами, а земель для себя просите на Балканах вдвое больше русских, которые крови немало пролили. И потому, рассуждая по справедливости, Блистательная Порта не Вене, а Петербургу угодить должна…

Вот тогда Остейн перетрусил и решил сорвать переговоры о мире. Для этого ему надо лишь уехать из Немирова, и конгресс сам по себе рассыплется… Он так и поступил. Тихий городок опустел. Покинули его и русские. Приблудная собачонка долго-долго бежала за каретой Волынского, который два месяца ее подкармливал. Когда вдали показалась Винница, собачонка испугалась чужих собак и повернула обратно — к Немирову…

Мира не было — война продолжалась. Снова нужны солдаты бравые, очень нужны офицеры грамотные!

Великолепных солдат России было не занимать, а грамотных офицеров страна уже готовила.

Первый в России кадетский корпус назывался Рыцарской академией… Вставали кадеты-рыцари в четыре часа утра, а ложились спать в девять часов вечера. В голове у них все за день перемешается: юриспруденция с фортификацией, алгебра с танцами, а риторика с геральдикой. Учили не чему-либо, а всему на свете, ибо готовили не только офицеров, но и чиновников статских. Бедные кадеты жили при интернате, «дабы оне меньше гуляньем и непристойным обхождением и забавами напрасно время не тратили!». Парни уже под потолок, но жениться им не давали, пока в офицеры не выйдут, под страхом «бытия трех годов» в каторге…

Вот и осень настала — не сухая, дождливая. Анна Иоанновна учинила кадетам смотр императорский. По правую руку от себя племянницу усадила, Анну Леопольдовну, слева от нее цесаревна Елизавета Петровна стояла; из-за плеча императрицы ветер сдувал пудру с париков Бирона и Остермана… Между тем кадеты на лугу мокром «экзерциции разные делали к особливому увеселению ея императорского величества». Анна Леопольдовна зевала:

— Ой, и скуплю мне… На што мне это?

А цесаревна Елизавета радовалась:

— Робят-то сколько! Молоденьки еще… Одеты как' Кафтаны на кадетах были сукна темно-зеленого, по бортам обшиты золотым позументом; рота гренадерская — в шапках, со штыками на ружьях, а рота фузилерная шла с фузеями драгунскими; капралы (отличники учебы) алебарды тащили.

Галстуки у кадетов были белые, головы у всех изрядно напудрены и убраны в косы, которые на затылке перевиты черными ленточками.

— Капралов я до руки своей жалую, — прокричала Анна Иоанновна, довольная зрелищем. — А рядовых пивом и водкою трактую…

После «трактования» водкой стали кадеты на лошадях вольтижировать, а иные перед царицей танцевали и музицировали. Елизавета Петровна вдыхала воздух осенний — глубоко и жаднуще: все ей было занятно и хотелось девке самой плясать с кадетами на мокрой траве, но она царственной тетеньки боялась.

— Когда кончат? — ныла принцесса Анна Леопольдовна. — И опять дождик идет… домой хочу… снова не выспалась!

Издалека пялились на царицу слуги — крепостные кадетов, а с ними была громадная орава собак разных мастей. К императрице пэдвели стройного юношу, который начал ее стихами ублажать:

Ты нам, Анна, мать — мать всего подданства,Милостью же к нам — мать всего дворянста…Корпус наш тебя чрез мя поздравляетС тем, что новый год ныне наступает…

Да. Близился новый для России год — год 1738-й, и Анна семь лет уже отцарствовала, а кадеты из детей превратились в юношей.

Для того что ты помощь християнска,Уж падет тобой Порта Оттоманска,А коль храбру ту… коли… Анну ту…

Кадет, волнуясь, сбился и замолк пристыженно.

— Ну! — рявкнула Анна. — Чти дале мне, что помнишь.

— Забы-ы-ыл.

— А прозвище-то свое фамильное не забыл еще?

— Сумароков я Александр… по отцу Петров буду.

Анна Иоанновна загнала стихослагателя в строй. Сумароков? Да еще сын Петра? Вот язва нечистая… Напомнил он ей год 1730-й, гонца из Москвы Петьку Сумарокова и кондиции те проклятые.

Она повернулась к генералам, хмурая:

— У меня в империи уже два пиита имеются — Якоб Штеллин да Василий Тредиаковскйй, и других плодить пока не надобно. Сумарокова сего трактовать не следует… не порадовал!

И, грохоча робами, царица направилась к карете. За нею, в самом хвосте пышной свиты, проследовала и цесаревна Елизавета. Бессовестно красивая, цесаревна с улыбкою всматривалась в лица юношей. Вот Лопухин… Санька Прозоровский… Мишка Собакин… князь Репнин… Петька Румянцев… Ванечка Мелиссино… Адам Олсуфьев… Лешка Мельгунов… И не знала она, что проходит сейчас мимо людей, которые станут знамениты в ее царствование! Возле Сумарокова цесаревна задержалась.

— Не робей, Сашенька, — сказала. — Да с чего это вы, поэты, непросто так пишете? Сочинил бы ты про любовь мне…

Прыгая через лужи, она побежала нагонять царицу, подобрав края пышного платья, и кадеты видели румяные лодыжки крепких ног девки-цесаревны. Сумароков вдогонку ей, отвечая будто мыслям своим потаенным, послал уже не парадные словеса, а — сердечные:

Честности здесь уставы.Злобе, вражде — конец!Ищем единой славы —От чистоты сердец…Так-то вот человекиДолжны себя заявить:Мы золотые векиТщимся возобновить!

Кадетов загоняли в корпус. Крепостные слуги накидывали плащи на их мундиры. Радовались собаки, забегая впереди всех в холодные дортуары, где на столах лежали огурцы и хлеб, а поверх были горкой наляпаны хрен и горчица (тоже казенные). Рыцарская академия кинулась с ревом за столы, вечно голодная, сытости жаждущая! Ели.

От столов господ-юношей летели тощие куски жалких остатков.

То — слугам в руки, то — собакам в пасти! Еди.

Немировский конгресс мира не принес, зато смотр кадетов в Петербурге навел переполох на врагов России: сильная армия русских теперь обещает быть еще сильнее от офицеров образованных… Остейн как раз в это время добрался из Немирова до Вены; император Карл VI был уже немощен и не мог дать ему пощечину.

За отца его ударила доченька.

— О жалкий человек! — сказала Мария Терезия. — Зачем вас посылали в Петербург? Чтобы устроить скорую свадьбу принца Брауншвейгского с принцессою Мекленбургской. Это не исполнено вами… Зачем вас посылали в Немиров? Чтобы приобресть земли славянские, а русских принизить. Это тоже не сделано вами…

Император обежал глазами череду придворных:

— Маркиз Ботта! Вы поезжайте в Петербург послом моим.

В объемном чреве Марии Терезии шевельнулся младенец.

— И помните, — добавила она послу, — самая ледяная камера в крепости Шпильберг всегда готова принять вас, если принц Антон в новом году не станет мужем принцессы Анны Леопольдовны…