Завтра война - Александр Зорич

Это стало ясно уже в первый день, за завтраком, когда нам, кадетам, раздали папочки (из натуральной кожи!), в каждую из которых был вложен список ожидавших нас на Вэртрагне радостей жизни.

– Ты глянь, Пушкин, чего написано! – Это был Переверзев, он тыкал пальцем в папку. – Сегодня вечером – вручение медали «За Наотар»!

– Что это за медаль такая? В «Статутах», по-моему, ничего про нее не говорилось, – с полным ртом непрожеванного плова отозвался я.

– В «Статутах» и быть ничего не могло! Потому что медаль эта совсем новая! Мне вестовой Туровского вчера по секрету рассказал. Ввели ее месяц назад. Чтобы вы, герои, без цацек не остались. – Переверзев многозначительно подмигнул нам с Самохвальским.

– Да-да, и я такое слышал, – поддержал Терновой. – Аверс у нее по-русски надписан, а реверс – по-клонски!

– Так что, она и «встанькам» тоже вручаться будет, что ли? – вытаращился Колька. В кои-то веки он узнавал новость чуть ли не самым последним.

– А как же! Мы же вместе джипсов били! Дружбе – крепнуть! Разве забыл?

«Неужели мне и правда дадут медаль?» – подумал тогда я.

Вообще-то это было как нельзя кстати. В свете приезда Иссы, которая, как я уже заметил, неравнодушна ко всяким знакам квантитативного выражения воинской доблести. И в свете грядущего знакомства с ее родителями. По крайней мере, будет с чего начать разговор.

– А вручение состоится в Чертоге Доблести! Так здесь написано! – заявил Самохвальский.

– И что с того?

– В Конкордии в Чертоге Доблести награждают только самых-самых! Это у клонов как у нас Кремль!

– Ни фига себе! – в один голос сказали Терновой и Переверзев.

А я подумал: «Только бы не сорвалось!»

Не сорвалось.

В тот день я отошел ко сну, повесив на спинку стула свой мундир, украшенный первой медалью. Маленькой, золотой, незабываемой, как и все первое в нашей жизни.

Я долго и обстоятельно любовался приобретением и не сразу заметил, что за гостиничным окном уже занимается ультрамариновый рассвет Вэртрагны.

Конечно, на этот рассвет я глядел совершенно пьяными глазами – очень уж затянулась процедура «обмывания» медали, которую затеяли мы с ребятами.

Но все равно, явленное мне зрелище я оценил: Хосров во всей своей подлинно неземной, невыносимой красе. Город, где родилась Исса.

Я стоял у окна в одних трусах, прихлебывая из пакетика клонскую простоквашу (к которой я пристрастился еще в «Чахре»), не в силах оторваться от созерцания.

Перед моим мысленным взором, как в сумасшедшей кинохронике, проносились обрывки церемонии награждения («А теперь… прошу на сцену… доблестных воспитанников… Северной Военно-Космической Академии…»), а когда я закрывал глаза, там, в глубине моего мозга, мельтешили пышные букеты, которые подносят симпатичные клонские девушки, сотни букетов, сотни девушек, каждая из которых похожа на Иссу как родная сестра.

Я открывал глаза и снова погружался в день ушедший – вот Туровский жмет мне руку, вот мы с Колей обнимаемся на радостях…

Картинки, увиденные за день прогулок по столице, сталкивались и разбегались словно в калейдоскопе. Детали первого дня разбивались на маленькие детальки и перли, перли в мозг какой-то дурной лавиной.

Вот, например, автоматы «Проверь себя». Кидаешь монетку, тебе задают вопрос. Например: «Что такое турбулентность?» Или «Зачем насекомому оотека?» Отвечаешь. Если правильно – монетка возвращается. Если неправильно – монетка тю-тю.

Мы с Колей сыграть не решились. А вот идиот Переверзев проиграл порядочную сумму.

И эти автоматы у них в Хосрове везде. И все играют. И все поведены на эрудиции…

Многоголовая очередь к одному такому автомату – на нем написано «Повышенной сложности». Эту очередь я не забуду никогда…

Или вот кинотеатры. Сколько у них кинотеатров! На каждом углу! И везде на афишах одна и та же муть – уже знакомая нам «Эра Людоеда». Только теперь уже пятая серия.

А салоны ургентного ура-гипноза? Такое разве забудешь?

Вот, допустим, ты – клон из касты демов. Идешь с работы, где получил пилюлю за халатность. Настроение ни к черту. Геморрой к зиме активизировался, нервишки шалят. Жена подала на развод. Из зарплаты вычли в помощь голодающим Наотара. Любимый сериал по телику отменили. Короче, жизнь дерьмо, в пору только вешаться.

Но ты же клон, а не какой-то там землянин или чоруг.

Тебе вешаться Родина не велит.

Поэтому ты заходишь в салон ургентного ура-гипноза, который, кстати сказать, выглядит как наша средняя синемашка, платишь символическую деньгу (как два коктейля «Заратуштра»), выбираешь программу, и опытный оператор психических процессов (я сразу представляю себе мою Иссу, красивую и молодую) загружает тебе ее прямо в мозги своим сладким, уверенным голосом: «Все путем, налицо лишь временные трудности, не надо печалиться, вся жизнь впереди…»

Наши, я помню, смеялись над этими салонами ура-гипноза, ерничали.

Вот, дескать, какие клоны тупые.

А я думал совсем о другом. А именно: в нашей Академии такие салоны тоже не помешали бы. Не знаю, как Коля или Володя, а я, может быть, тоже туда ходил бы… После карцера и общения с контрразведкой – так точно…

Наконец я допил ряженку, задернул тяжелую бархатную штору и мой персональный номер погрузился в сумерки.

«Семьдесят шесть часов», – шепотом сказал я и бухнулся на кровать лицом вниз.

Пьянству – бой!

Хоть и говорили нам это сто, нет, двести раз за время учебы в Академии, а истина сия мне не приелась. Каждый раз ее вспоминаю, когда просыпаюсь с жутким похмельем.

Так было и в то утро.

Голова чугунная, ноги ватные и никакие стимуляторы с душами сделать из тебя человека разумного не в состоянии.

Когда в мой номер вломился Коля Самохвальский, я чувствовал себя самой никчемной тварью во Вселенной. А вот Коля, наоборот, был как огурчик. И как ему удается?

– Вставай, кадет Пушкин. Нас ждет Завод имени Мира во Всем Мире.

– Чего? – осипшим голосом спросил я, приподнимаясь на подушке.

– Чего слышал.

– А может, я того… не пойду? Скажи, что я заболел…

– Никаких «не пойду»! – Коля был тверд. – Ты что, с ума сошел? – добавил он шепотом. – За такие дела тебя могут из делегации вообще исключить. И отправить в Академию первым же транспортом. Ты разве не понимаешь, что на нас все смотрят? Мы – номер один! Каждый наш шаг фиксируется конкордианскими журналистами! Мы же представляем здесь все Объединенные Нации!

Конечно, в то утро у моего Коли произошло временное обострение мании величия. Но все-таки на пятьдесят процентов он был прав. Не пойти на экскурсию значило как минимум вызвать недовольство Федюнина. А Федюнину – за его благосклонность ко мне – я теперь должен был ноги мыть и воду пить.

– И что на этом долбаном заводе? – спросил я, бочком пробираясь к душевой кабине.

– Там нам будут показывать, как в Конкордии собирают истребители.

– Типа мы роботов не видели.

– Так в том-то и прикол, что там не роботы! – возразил Коля.

– А кто?

– Кони в пальто! У них ручная сборка!

– Ручная сборка… – опешил я.

– Да!

– Так рентабельнее, что ли?

– Не уверен. Но вроде бы у них, по статистике, отказов аппаратуры в бою меньше, чем у нас…

– Но это же жутко дорого! – крикнул я сквозь шум воды.

– Ты разве не понял еще – у «встанек» никто и никогда на вооружении не экономит.

Вообще-то да. Вооружение – это святое. Разве можно экономить на святом?

Я вышел из душа несколько порозовевшим – все-таки ледяная вода средство испытанное.

За столиком в гостиной сидел Коля, а перед ним стояли две пол-литровых баночки «Жигулевского».

– Освежитесь пожалуйста, кадет Пушкин, – заботливым, медсестринским тоном сказал Коля. – А то вы на мумию похожи. Тутанхамона.

Вот это было по-товарищески! По-нашему!

– А что там у нас после завода? – спросил я, с удовольствием поглощая пиво.

– После завода у нас показательный воздушный бой.

– Кто с кем бьется?

– Не написано.

– А потом?

– А потом самая скукота. – Коля сник. – Экскурсия в Первый Народный кавалерийский полк.

– Ух ты! – и куда только девалось мое похмелье! – Ты только вдумайся! В Первый. Народный. Кавалерийский. Полк.

Я люблю лошадей. Очень люблю. Даже слово «обожаю» готов употребить.

Только говорить об этом не люблю.

Почему?

Потому, что это модно нынче – лошадей любить. Разбираться в мастях и сбруе, в кормах и жокеях, отличать тракена от терца, ахалтекинца от араба, знать, что такое ногавки и чем они отличаются от подгарков.

Спорить о сравнительных достоинствах муромских тяжеловозов и тяжеловозов конкордианских.

Бросать как бы между прочим: «Ненавижу чистокровных верховых, они так быстро потеют!» или «Все наездники – хлюзди, другое дело стиплеры, вот где мужество!».

Хвастаться, кто и на каких конных мероприятиях побывал во время увольнений и отпусков. Кто на Кубке Директории, кто на Северном Дерби, а кто на выставке «Лошади в древнем мире»…