Наследники Скорби - Екатерина Казакова

— Я не знаю наверняка… но наши бы не стали… — сказал он.

Девушка наклонилась, сгребла его за грудки и дернула вверх:

— Не стали? НЕ СТАЛИ?

И она трясла пленника, словно тощее деревце.

— Зачем нам?! — испуганно выкрикнул он.

— Лесана…

Тамир отцепил ее от парня.

— Оставь. Он-то тут при чем?

— Мы сторонимся Серого. Он бешеный… Зачем нам Охотники? А он выманивает вас в леса. И оберег этот — нарочно!

— Заткнись и копай, — посоветовал колдун.

Девушка перевела взгляд на спутника:

— Этот урод убил обережника. Не просто убил. Схватил и мучил.

— Его ели, — спокойно сказал колдун, — выцедили до капли. Крови не осталось.

Эти слова упали в тишину леса, и Белян судорожно всхлипнул, уткнувшись лбом в кромку могилы.

Полностью Клёна так и не оправилась. Хотя окрепла. Однако голова часто болела, а к вечеру начинала кружиться. Обережники разъехались, и девушка осталась предоставленной самой себе. Полян отправился в отдаленную весь, откуда прислали вестницу, Фебр повел обоз до соседнего города, Орд приходил с треб поздно вечером, ел и замертво валился спать.

Дни тянулись для Клёны однообразные и монотонные. Она немного округлилась. Зажили синяки и ссадины, и однажды вечером целитель, осматривая ее, заключил:

— Фебр вернется — можно будет тебя к бате отправлять. Теперь доедешь.

Из всего этого Клёна услышала только: "Фебр вернется". И сердце в груди обмерло. А отчего, она не поняла. Вспомнила только, как на вторую седмицу, когда все еще под вечер лежала в полубреду, то забываясь тяжелым сном, то вновь выныривая в явь, услышала разговор обережников.

Ратоборец говорил:

— Надо отправить Клесху сороку. Сказать, что дом разорен, но девочка жива.

— Нет у нас сорок лишних, — угрюмо отвечал Полян. — Нету. Нынче отправишь, а завтра тебя порвут и надо будет воя просить — и что делать тогда?

— Дочь ведь… — мягко напоминал Фебр.

— Вот потому, парень, мы тут и бессемейные все. Крефф твой не дурак, понимать должен. Девка жива. По осени отправим с надежным обозом, тогда пусть и возрадуется. А ныне нету сорок, послания ему сердечные слать. Ежели пойдет торговый поезд какой через Цитадель, можно передать писульку с ратоборцем. А сороками раскидываться нечего.

— Да понимаю все… — вздыхал вой. — Так ведь жалко мужика, дойдет известие, что разорены Вестимцы…

— Жалко. Но девчонка жива, рано или поздно увидятся. Тем радостнее будет.

А Клёна про себя молилась: "Нет-нет, только не отправляйте сороку, не говорите ему…" И слезы душили, вставая у горла, но приходилось дышать ровно, чтобы не выдать себя. Девушка утыкалась головой в сенник, боролась с отчаянием и ничего так сильно не хотела, как навсегда остаться здесь — в Старграде.

И вот, Фебр возвращается. Она ждала его, волнуясь неизвестно чему.

Он приехал под вечер. Клёна сидела на крылечке, подставив лицо заходящему солнцу, и слушала, как квохчут беспокойные куры, гуляющие по двору. В воздухе пахло осенью. Сердце стискивала тоска. Привычно к вечеру болела голова.

Когда ворота заскрипели, девушка не раскрыла глаз — нынче к Орду зачастили с требами, поди, опять пришли за настойкой или припарками какими. Однако стук копыт вырвал ее из задумчивого полузабытья, заставил разлепить веки и увидеть того, кого так ждала все эти дни. Фебр! Ратоборец улыбнулся ей белыми губами:

— Что, птаха, перышки греешь? — спросил он и начал медленно заваливаться в седле.

Клёна закричала так, что куры, чинно гуляющие по двору, порскнули в стороны.

По счастью, возле конюшни оказался служка — молодой крепкий парень. Он ринулся и таки успел подхватить воя у самой земли. Хлопнула дверь избы — это выскочил Орд. В три прыжка преодолел расстояние и склонился над белым как снег обережником. Выругался и сказал:

— В избу понесли!

Мужчины тащили бесчувственное тело, а Клёна жалась к перилам крыльца, закрывая ладонями рот. Фебр был словно мертвый, а на левом боку плотная ткань черной рубахи набрякла от крови.

— Ты не ходи! — бросил девушке запыхавшийся лекарь. — Напугаешься еще. Тут посиди.

Но она не послушалась, зашла в дом, где на скамье Орд при помощи все того же служки разрезал ножом одежду ратоборца.

— Ступай, воды из бани принеси, — отрядил парня лекарь. — Клёна, чего пришла?

— Я… — она обмерла, глядя на распаханные острыми когтями ребра Фебра. Сглотнула. — Я помочь могу.

А саму уже мутило от вида разверстых ран. И горница покачивалась перед глазами.

— Ляг. Без тебя справлюсь. Зеленая вся, — отрывисто приказал обережник и полез в огромный ларь за чистыми холстинами.

От дверей протопал служка с ведром воды.

Клёна закрыла руками лицо. Видеть бесчувственное израненное тело оказалось выше ее сил. Она слышала плеск воды, треск разрываемых холстин и молилась Хранителям, чтобы все это не оказалось напрасным, чтобы он ожил, как в сказаниях оживают испившие живой воды. Только вот где взять воду ту?

Хриплый стон ворвался в лихорадочную молитву.

— Очухался? — зло спросил Орд. — Ты отчего перевязался так паскудно, а? Не учили тебя, что ли, припарки накладывать? Или трав с собой не было? Совсем сдурел? С распаханной бочиной верхом ехать?

— Я… все сделал… — сипло ответил Фебр. — Воды… дай…

— Поленом тебе поперек хребта, а не воды, — продолжил свирепствовать целитель. — Почему перевязался так паскудно, спрашиваю? Мозги где твои были?

— Да хорошо я перевязался. И притерпелся уж. Дня два как подрали. Рана рубцеваться начала, я на телеге с обозными ехал, а тут нынче утром подумал — вроде и верхом можно. Не рассчитал…

— Не рассчитал… Вот и ехал бы на телеге. Чего тебе неймется-то?

— Да долго ж. Я обоз до Рявы вел, там и распрощался. Чего мне было оттуда на телеге тащиться сутки, коли верхом за день добраться можно? Кто вас знает, чего тут стряслось, пока меня не было…

Лекарь в ответ только плюнул.

— Все через одно место. Лежи, зашью. Рысь, что ли, тебя этак?

— Рысь. Мелкая, сволота, но когти — острые! Еще смеркаться не начало даже, когда она из чащи вышла. Мы как раз на стоянку устраивались, я только-только круг чертить собирался. А эта как вылетит…

— Одна? — удивился Орд.

— Одна. Мужику на спину прыгнула и давай рвать. Еле отбил. Злая, как сыч.

— Прибил хоть или утекла?

— Дам я ей утечь. Прибил, конечно. Ты попить принесешь или нет?

Пока целитель ходил за ковшиком с водой, Фебр оглянулся и увидел наконец Клёну — бледную, с дорожками слез на щеках.

— О, птаха, а ты чего тут сидишь, пугаешься?