Доказательство от противного - Дмитрий Александрович Алейников

бы голову предложениями о выкупе, они попросту потребовали бы отойти в сторону. Тогда что? Тогда получается, что тему эту подняли Анвар или Андрей с Зулей. Зачем? Если деньги не Лехины, то чьими они должны оказаться?

— Ты заснул или умер? — Туча легонько толкнул его в бок носком ботинка.

Думать, думать, думать. Если у Лехи есть долги, связанные с этим кафе, то появляется третья сторона. Кто? Ребята не могли говорить что попало, они должны были придумать версию, до которой Леха мог бы додуматься и сам, чтобы подтвердить ее в случае проверки. Так что же они придумали? Думать! Анвар мог сказать, что вложенные деньги принадлежат ему, и потребовать вернуть должника. Не проходит. В этом случае Леха изначально был бы под его «крышей» и об этом знали бы и Гена и Мамай. И сам Леха начал бы с этого обстоятельства. Методом исключения остается…

— Тебе что, добавить, козел? — Туча пнул пленника сильнее.

— Цилиндр, — прошептал Леха.

— Не слышу! — взревел Туча.

— Часть денег дал Цилиндр.

Туча убрал ногу и отошел в сторону.

Леха скосил глаза, наблюдая за ним. По реакции бандита никак нельзя было понять, правильным ли был ответ.

Туча начал что-то говорить Леонидычу. Тот согласно кивал, глядя на пленника. Потом они ушли, оставив Леху наедине с одним из молодых подручных Леонидыча. Последний сидел поодаль на перевернутом ящике, явно не собираясь ни приближаться, ни заговаривать с пленником.

Леха снова закрыл глаза, пытаясь расслабить мышцы и как-то отвлечься от грызущей тело боли. Но мысли постоянно крутились вокруг того, насколько серьезно пострадали мышцы и кожа на голове, он невольно начинал прислушиваться к своим ощущениям, пытаясь пошевелить руками, наморщить лоб, повернуть голову. От всех этих экспериментов тело заболело и заныло еще сильней. Но, по крайней мере, теперь Леха точно знал, что все работает, ничего не сломано. Только вот голова. Туча говорил что-то о его голове. Конечно, он помнит удар и кровь, текшую по лицу. Насколько это серьезно? Не хотелось бы остаться со страшным шрамом на лице.

Странно устроен человек. Совсем недавно он мечтал только об одном: вырваться отсюда живым, любой ценой. И мозг, и чутье, и тело работали на это, не считаясь ни с чем. И вот стоило забрезжить лучику надежды на спасение, как он уже думает о том, останутся ли шрамы и не испортит ли это его дивный облик.

Теперь Леха лежал неподвижно, и боль притупилась.

Впервые «гостеприимные» хозяева предоставили пленника самому себе, в рамках, разумеется, широкого скотча, которым он был связан. У Лехи появилась наконец возможность переварить все, что с ним произошло.

Он слышал о подобных приключениях коммерсантов. Слышал рассказы о подвешиваниях, о паяльниках и утюгах. Но все это не воспринималось всерьез. То ли потому, что слишком много кровожадных и живописных подробностей было накручено вокруг этих рассказов, отчего слушателям казалось, что рассказчик импровизирует по мотивам очередного «черного» триллера. Возможно, какую-то роль сыграло и то обстоятельство, что ни сам Леха, ни кто-либо из его знакомых, слову которых можно было доверять, не попадали сами в подобные переделки. А рассказы случайных граждан походили скорее на байки из склепа, а не на описание реальных событий.

«Что ж, — печально усмехнулся Леха своим мыслям, — значит, в своем кругу он будет первым очевидцем и участником. До утюгов и щипцов, слава Богу, не дошло, но и от дыбы вполне хватит впечатлений на всю оставшуюся жизнь».

Раздались шаги, и в бойлерную вошел Леонидыч. Вошел палач уверенной походкой, но, заметив, что Леха приподнял голову и смотрит на него, остановился в нерешительности.

Постояв немного на месте, словно проводник, взглядом прикидывающий маршрут через болото, Леонидыч приблизился к покрышечному ложу.

— Слушай, халдей, — заговорил он, глубоко вздохнув, — считай, что тебе сильно-лресильно повезло.

Леха опустил голову, чтобы навернувшиеся слезы радости не побежали по щекам. Итак, он будет жить. Жить. Какое емкое, хлесткое слово! Какое прекрасное слово!

— Паханы договорились по-своему и все переиграли.

Леонидыч засопел, вытаскивая из внутреннего кармана куртки свернутые в трубку бумаги.

— Мы тебя, конечно, отпустим и обижать больше не будем, но…

Леха зажмурился, выдавливая застившие глаза слезинки, и, снова приподняв голову, посмотрел на своего палача. Тот развернул бумаги и бросил в них беглый взгляд.

— В общем, зря мы с тобой тут пыхтели, — с сожалением произнес он, не отрывая взгляда от бумаг. — Все равно харчевню ты теряешь, а мы тебе отдаем те же бабки, но за моральный ущерб.

— Что? — Леха подумал, что ослышался. — Как это «теряешь»?

— Да так. — Леонидыч пожал плечами. — Те коржаки, что за тебя вписались, договорились с твоим Шаром, или Кубом, что ты уступаешь все права им. Не Мамаю, а этим горцам. Для тебя, я полагаю, это особой роли не играет. Подпиши.

Леонидыч положил бумаги рядом с Лехой и нагнулся, высвобождая ему руку.

— Ты не обижайся, что не развязываю совсем, — ухмыльнулся Леонидыч, — но, поверь, это для твоей же пользы.

Он помог Лехе сесть и вложил в его пальцы авторучку.

— Пиши. Я продиктую. — Леонидыч отошел на шаг и застыл, скрестив руки на груди и отставив ногу. Было похоже, что он собирается не диктовать документ, а декламировать стихотворение.

В глазах у Лехи потемнело от боли и ярости.

Так, значит, все напрасно! Значит, все равно эти чертовы ублюдки заберут его «Хоббит», его восьмое чудо света, в которое он вложил семь лет жизни, вложил… Черт, и ведь Андрей знал, что такое «Хоббит» для Лехи. Неужели нельзя было решить вопрос иначе? Пообещать деньги, пообещать что угодно, но не отдавать кафе? Неужели Цилиндр такой дурак, что пообещал все…

— Не-ет. — Леха разжал пальцы, и ручка выпала.

— Чего «нет»? — вскинулся Леонидыч.

И Леха произнес вслух то, что подумал только что, то, что заставило его улыбнуться, не обращая внимания на трескавшиеся от натяжения распухшие губы:

— Он не такой дурак.

— Кто? — искренне удивился Леонидыч.

— Цилиндр. — Леха тяжело опустился на одеяло.

Господи, его чуть было не провели как мальчишку. Чуть было не вырвали из рук победу, когда оставалось только принять ее и наслаждаться ею! Бандит рассчитывал, что, узнав о скором освобождении, пленник расслабится и сделает глупость. Сам добровольно подпишет-таки проклятые документы. Вот был бы номер, если бы этот трюк удался!

Он ожидал, что Леонидыч выйдет из себя, возможно, ударит его еще раз. Пусть. Зато теперь он твердо знает, что финал близок: раз всплыли реальные имена и факты, значит, переговоры действительно были. Леонидыч мог соврать про договоренность, но ткнуть пальцем в небо