Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой - Дмитрий Хмельницкий

Городецкий связал интерес к Суворову в Германии с попыткой снять вину с Германии. Он заявил, что популярность книги в Германии (в отличие от ее практической безвестности в Англии, Франции и, он мог бы добавить, в США) происходит из тайной поддержки ее неонацистами. На самом деле, если бы профессор Городецкий следил за солидной немецкой библиографией в этой области исследований, он знал бы, что немецкий исторический интерес к войне на Восточном фронте (и к Восточной Европе вообще, если судить по немецким академическим трудам на славянские темы — в отличие, скажем, от французских) многие годы был большим, чем где-либо в Европе — если не по каким другим, то по понятным географическим причинам. Итак, позиция Городецкого как историка очень странна. От исследователя можно было бы ожидать скорее преданности идее открытого обмена мнениями, а не их замалчивания. Такую судьбу, постигшую англоязычные издания Суворова, Городецкий косвенным образом приветствует[340].

Статья генерал-полковника Горькова интересна тем, что он отрицает то, что план советского нападения на Запад мая 1941 г. (который он сам и публикует) был чем-то большим, чем просто планом контратаки, ввиду известных немецких приготовлений к нападению на Советский Союз. Подчеркивая оборонную суть советского плана войны, Горьков отрицает, что у Советов был и дополнительный план захвата территории после запланированного броска на запад — броска, успех которого завел бы их внутрь Германии, до Бреслау и Данцига.

Невозможно представить, чтобы этот дополнительный советский план не существовал. Как могли обе стороны оставить Красную Армию на ее позициях внутри Германии после таких первоначальных военных достижений — если бы жуковский план увенчался успехом? Осталась ли бы Красная Армия просто занимать большую часть Восточной Германии и того, что ранее было захваченной нацистами центральной или даже западной Польшей? Следовало ли Красной Армии после успешного продвижения на запад стойко держаться на новой линии обороны, ведя войну на истощение против немцев — войну, поддерживаемую огромными людскими и сырьевыми ресурсами Кремля, — до тех пор, пока внутренний фронт Германии не рухнет и Красная Армия снова не двинется на запад, на этот раз почти беспрепятственно?

Но и в том маловероятном случае, если бы Сталин имел в виду мир, а не международную революцию, Советам наверняка был бы нужен военно-политический план окончательного, оформленного переговорами отступления с фронта в центрально-восточной Европе к советским границам, после того как Гитлер будет разбит и воцарится мир. Красная Армия на могла просто так промаршировать несколько сотен миль внутрь хорошо вооруженной гитлеровской Германии, как предполагалось планом Жукова, а потом вернуться на свои первоначальные позиции. Чего ради? Где-то, на каком-то уровне, должны были быть другие планы с каким-то политическим результатом успешного вторжения, предусмотренного планом, о котором сообщил Горьков.

Однако Горьков демонстрирует непонимание того, что обсуждаемый им военный план мог иметь какое-то отношение к кремлевским замыслам на то время, которое последует за предполагаемым успехом западной кампании. Он также предстает неосведомленным о склонности Сталина к политическому авантюризму, склонности, обсуждавшейся даже в советских исторических изданиях (и в других местах) российскими коллегами Горькова — Дашичевым и Семирягой (и некоторыми другими).

Статья Горькова 1993 года тем не менее важна, поскольку она, как и российское издание перевода статьи Хоффмана, выдвинула вопрос сталинских военных планов прямо в центр оживленных российских обсуждений ключевого периода советского прошлого. Работа Горько-ва касается и Суворова, и ряда публицистических статей в российской прессе о сталинских военных планах, и «круглого стола» на эту тему, проведенного в мае 1992 г. в Москве в Институте военной истории Министерства обороны Российской Федерации[341].

Третья статья, помещенная в № 1 «Отечественной истории» за 1994 год, тоже фокусируется на Суворове. Цель автора очевидна: изложить в основном мнения многочисленных немецких критиков Хоффмана и Суворова (игнорируя, как и почти все другие такие авторы, постсоветских историков, доказывающих агрессивные намерения Сталина). Но автор, А.И. Борозняк, тем не менее отмечает, что некоторые из критиков, как, например, профессор Фишер, утверждают, что вопрос не может быть решен, пока советские архивы, многие из которых и сегодня закрыты для независимых исследователей по очевидным политическим причинам, не будут тщательно исследованы[342]. Недавно та же «Отечественная история» опубликовала несколько статей российских историков, которых пустили в архивы, открытые для независимых исследователей, в то время как Центральный президентский архив недоступен. Суть находок трех из них состоит в том, что советская военная доктрина поощряла «империалистические» войны и что Сталин радикально изменил направление советской пропаганды зимой 1941 г. (когда Вальтер Ульбрихт сообщал немецким партийным товарищам новости о возможной поддержке Красной Армией революции на Западе): от осуждения всех «империалистических» войн на поддержку наступательной войны[343].

Обсуждение роли Сталина в развязывании войны идет сейчас и на Западе, и на Востоке, хотя некоторые историки полны решимости прервать это обсуждение, называя «абсурдным» оспаривание традиционного видения замыслов Сталина как миролюбивых. Обсуждение доводов Суворова и других исследователей об агрессивных планах Сталина должно в ближайшие годы помочь вернуть эту тему в главное русло мировых научных споров. Их место там — особенно учитывая склонность некоторых постсоветских историков, как и защитников Сталина на Западе, заранее отвергать его ответственность за несчастья Второй мировой войны.

Настало время добросовестных исторических дискуссий, основанных на открытом допуске к архивам и ведущих к честному пониманию советского прошлого и советской политики, приведшей СССР к катастрофе как на внутренней, так и на международной арене. Это особенно важно, если учитывать тенденцию нынешнего правительства России к военным решениям кризисов и к бессовестному использованию угроз — как в отношениях с более слабыми соседями, так даже и с Соединенными Штатами.

Перевод с английского Миши Шаули.

Джахангир Наджафов[344]

Как Г. Городецкий опровергает В. Суворова, или Ремейк «Фальсификаторов истории» (1948 г.)

Книга израильского историка Г. Городецкого «Миф «Ледокола»[345] привлекла мое внимание в связи с работой над тематикой советско-германского пакта о ненападении 1939 года. Представляющая, по словам автора, «венец» его пятнадцатилетних усилий по изучению международных отношений 1939–1941 годов (с. 4)[346]С посулом сказать нетривиальное слово в историографии Второй мировой войны. И — что примечательно: описываемые события рассматриваются под углом внешней политики Советского Союза, но фактическую основу книги составляют британские архивные материалы и литература. При заметном дефиците источников советского и постсоветского времени, даже официальных изданий документов.

Освещение вопросов, образующих тематику советско-германского пакта — предмета моего исследовательского интереса, сужено в «Мифе ««Ледокола» до предела, как это практиковалось в советской историографии. Приходится напомнить о фактах и документах, опущенных его автором.

Странности «Мифа «Ледокола»[347] обусловлены его предназначением обосновать особое историческое видение Второй мировой войны. Отвергая идею книги «Ледокол» В. Суворова — о том, что сталинский Советский Союз рассчитывал воспользоваться антизападным агрессивным потенциалом Германии для подрыва европейского капитализма[348], Г. Городецкий поспешно, без должного внимания к причинно-следственным связям событий, переходит к своеобразно трактуемым обстоятельствам нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. За отдельными «действительными событиями», которыми он оперирует, не видно глобальных явлений, исчезает исторический процесс как таковой.

Г. Городецкий старается добиться своего двояким образом:

Во-первых, игнорированием предпосылок и глубинных причин всеобщего конфликта на том основании, что это уводит «далеко в сторону от действительных событий, приведших к войне на Востоке» (с.13). Поиск исторической истины в рамках дипломатического аспекта темы противопоставляется кропотливой работе над выявлением «теоретических основ и идеологических корней» мировой войны (там же), составной частью которой являлся Восточный фронт. Такой работе, на которую решился В. Суворов. Вообще все изложение строится на антитезе войн мировой и советско-германской. В результате фактически реанимируется официальная советская концепция, сводящая суть мировой войны по преимуществу к силовому противостоянию между социализмом и капитализмом.