Иов, или Осмеяние справедливости - Роберт Хайнлайн

Наш хозяин продолжал:

— И тютелька в тютельку по времени. Вчера вылет задержался, пропустили «окно». Пришлось рокироваться. А когда сидишь на пусковой платформе и атомный котел уже запущен, то даже небольшая заминка, связанная с выходом на орбиту, может вполне лишить тебя всякой надежды на прибыль. А вчера-то и аварии не было. Так, никому не нужная проверка по приказу какого-то толстозадого из НАСА. Вот ведь как получается.

Вообще-то он вроде бы говорил по-английски.

— Мистер Фарнсуорт… Джерри… что это было? — еле переведя дух, спросила Маргрета.

— А? Вы что — никогда не видели запусков ракеты?

— Я не знаю, что такое запуск.

— М-да… Марджи, тот факт, что вы с Алеком явились из другого мира, или миров, еще как-то не просочился в мою толстостенную черепушку. В вашем мире нет космических путешествий?

— Я даже не понимаю, о чем вы говорите. Думаю, что нет.

Я же был уверен, что знаю, о чем он говорит, а потому вмешался.

— Джерри, вы имеете в виду полеты на Луну, не так ли? Как у Жюля Верна?

— Да. Примерно так.

— Это был эфирный корабль? Летящий к Луне? Святой Моисей! — Этот вульгаризм сорвался с моих уст непроизвольно.

— Не торопитесь. Это не эфирный корабль, это беспилотная грузовая ракета. Направляется она не на Луну, а летит только до «Лео», который крутится на низкой околоземной орбите. Потом она вернется, сядет на мелководье вблизи Галвестона, а оттуда ее перевезут в Северотехасский порт, откуда снова запустят на следующей неделе. Но часть ее груза действительно попадет в Луна-Сити или в Тихо-Андер, а кое-что, может быть, даже на астероиды. Ясно?

— Э-э-э… не вполне.

— Ну, во время второго срока президентства Кеннеди…

— Кого?

— Джон Ф. Кеннеди. Президент с 1961 по 1963 год.

— Извините. Мне опять придется переучивать историю. Джерри, что больше всего сбивает с толку при таких бросках из одной Вселенной в другую, так это не новая техника вроде телевизоров; или реактивных самолетов, или даже космических кораблей, а различия в истории.

— Ладно… Когда доберемся до дому, я вам дам историю Америки и историю космических полетов. Дома у меня такого добра много. Я, знаете ли, в космосе, можно сказать, по горло — начал делать модели ракет еще мальчонкой, а теперь кроме «Грузовых перевозок Диана» у меня есть еще акции «Лестницы Иакова» и «Бобового стебля», обе в настоящее время вообще-то убыточны, но… — Думаю, он увидел выражение моего лица. — Извините. Вы сначала поройтесь в книгах, которые я вам дам, потом и поговорим. — Фарнсуорт посмотрел на приборную доску, нажал на что-то, опять посмотрел, снова нажал и сказал: — Губерт говорит, что звук будет слышен через три минуты и двадцать одну секунду.

Когда звук действительно дошел до нас, я почувствовал себя разочарованным. Я ожидал громового удара, который был бы под стать невероятно яркой вспышке. Вместо этого раздался гул, который длился довольно долго, а затем постепенно сошел на нет, так что его полного исчезновения я так и не заметил.

Через несколько минут автомобиль съехал с шоссе, свернув направо по огромной дуге, а затем, промчавшись по туннелю, проложенному под шоссе, выехал на другую, уже более узкую дорогу. По этой дороге (восемьдесят третья, как я заметил) мы ехали минут пять, а затем снова раздался жужжащий звук, и мигнул световой сигнал.

— Я слышу, — сказал мистер Фарнсуорт, — не спеши.

Он развернул сиденье и стал глядеть вперед, крепко сжимая в руках ручки-держалки.

Следующие несколько минут были исключительно впечатляющими. Мне вспомнилось одно место из «Саги о Ганнибале»: «Если б не честь, я бы выбрал бегство». Мистер Фарнсуорт, видимо, рассматривал каждое столкновение, которое ему удалось предотвратить на расстоянии, легко поддающемся измерению, как нечто противоречащее спортивной этике. Вновь и вновь «мягкое месиво» спасало нас от синяков, а может быть, и от переломов. Снова прозвучал сигнал механического устройства — би-би-бип, но Фарнсуорт рявкнул: «Заткнись! Занимайся своими делами, а я — своими!» И снова подверг нас опасности почти неминуемого столкновения.

Затем мы свернули на узкую, частную, как я решил, дорогу, поскольку въезд на нее перекрывала арка с надписью «КАПРИЗ ФАРНСУОРТА». Мы поехали вверх по склону холма. На вершине холма, прячась среди деревьев, стояли высокие ворота, которые широко распахнулись, когда мы к ним приблизились.

Вот там-то мы и встретились с Кейт Фарнсуорт.

Если вы добрались до этого места в моих мемуарах, то знаете, что я влюблен в свою жену. Это величина постоянная, вроде скорости света, вроде любви Бога-отца. Так знайте же, что вдруг я понял, что могу любить другого человека, другую женщину, нисколько не теряя любви к Маргрете, вовсе не помышляя отнять эту женщину у ее законного мужа, любить без похоти, не стремясь к обладанию ею. Ну, во всяком случае не очень стремясь.

Встретив ее, я понял, что пять футов и два дюйма — самый идеальный рост для женщины, что сорок лет — ее идеальный возраст, и сто десять фунтов — наилучший вес, и что контральто — прекраснейший регистр для женского голоса. То, что моя любимая не обладала этими качествами, значения не имело; Кейти Фарнсуорт делала вышеуказанные качества идеальными для себя лично, ибо вполне удовлетворялась тем, какова она есть в натуре.

Она наповал сразила меня своим исполненным изящества доказательством истинного гостеприимства, подобного которому я не видел никогда.

От мужа она знала, что мы совершенно голые, он же сказал ей, что мы страшно стыдимся своей наготы. Поэтому она принесла каждому из нас одежду.

Сама же была полностью обнажена.

Нет, не так; это я был голым, она же лишь не одета. Нет, и это не верно. Голая? Нагая? Обнаженная? Раздетая? Нет. Она была одета в свою красоту, подобно праматери Еве до грехопадения. В этом наряде она выглядела столь естественно, что я недоумевал, как у меня могло возникнуть идиотское представление, что отсутствие одежды почти синоним непристойности.

Похожие на створки раковины дверцы машины поднялись я выбрался наружу и помог выйти Маргрете. Миссис Фарнсуорт уронила все, что держала, обняла Маргрету и поцеловала.

— Маргрета! Будьте как дома, дорогая!

Моя девочка ответила на объятие объятием, и опять на ее глаза навернулись слезы. Затем миссис Фарнсуорт протянула руку мне:

— Рада видеть и вас, мистер Грэхем… Алек.

Я взял ее руку, но не пожал. Я просто подержал ее, как держат драгоценный фарфор, и низко склонился над ней. Я чувствовал, что должен ее поцеловать, но меня не учили, как это делается.