Дафна - Жюстин Пикарди

На письмо Беатрис Симингтон она ответила сразу же, еще месяц назад: Дафна выразила свои искренние соболезнования и восхищение мистером Симингтоном, печаль по поводу того, что он не дожил до выхода посвященной ему книги, благодарность за содержимое посылки. Тогда же она сочинила и письмо сэру Линтону Эндрюсу, предлагая как-то увековечить неустанную работу Симингтона по воскрешению памяти о Брэнуэлле Бронте. Однако, впервые прочитав сейчас за своим письменным столом ответ сэра Линтона, она сочла его крайне огорчительным. Безусловно, она отметила в начале письма его оценку написанной ею биографии как «необыкновенно удачной», что весьма ее воодушевило и помогло заглушить одолевавшие ее страхи: ей казалось, будто она не возвратила Брэнуэлла к жизни на страницах своей книги, а, напротив, убила его, чуть ли не задушила. Она не стала никому говорить о своих тревогах по поводу предстоящей публикации, чувствуя, что это было бы недостойно и эгоистично сразу же после смерти Питера — события куда более важного, чем ее банальные заботы о том, как раскупается книга и о рецензиях на нее.

Сначала ей показалось, что сэру Линтону особенно понравилась ее гипотеза о причинах увольнения Брэнуэлла с должности домашнего учителя семьи Робинсонов, но через несколько секунд, перечитав соответствующее место письма, она подумала: не напоминает ли он ей ненароком, что она не ближе к постижению правды о Брэнуэлле, чем ее предшественники?

Впрочем, комментарии сэра Линтона, касающиеся мистера Симингтона, были нелицеприятны и вполне уместны: читая эту часть его письма, Дафна почувствовала, что раздражена и встревожена, ощутила себя глупой и пристыженной. Как она могла не понять, насколько скользким типом был Симингтон? Это проявилось не только во время их странной встречи прошлой зимой, когда она нанесла ему визит, но и в нежелании отчитываться о том, чем он занимался в библиотеке пасторского дома, которую посещал по ее поручению. Дафна вдруг с ужасом поняла: вполне могло случиться, что Симингтон, подстегиваемый ее требованиями прислать ей новые материалы, пополнил свою коллекцию рукописей во время предполагаемых прошлогодних визитов в дом-музей Бронте.

И все-таки она не могла безоговорочно осудить Симингтона: безусловно, доходы от ставшего всепоглощающей страстью коллекционирования не обогатили его. Когда она звонила вдове Симингтона месяц назад, вскоре после получения известия о его смерти от пневмонии, ей стало совершенно ясно, что бедная женщина осталась без гроша и в результате была вынуждена продать дом: в местной газете появилась короткая заметка о том, что имущество Симингтона оценено в сумму, едва превышающую четыреста фунтов.

Дафне также стало очевидно даже без облеченных в деликатные фразы намеков сэра Линтона: рукописи, купленные ею у Симингтона, необходимо передать в дар дому-музею Бронте вместе с теми двумя, что прислала в прошлом месяце миссис Симингтон. Дафна теперь вновь и вновь вертела их в руках: ей было грустно расставаться с ними, особенно с маленькой книжицей в сафьяновом переплете, содержащей фрагментарные наброски стихотворения, приписываемого Т. Дж. Уайзом Эмили Бронте и предположительно проданного в качестве такового, однако почерк явно принадлежал Брэнуэллу. Хотя это стихотворение, по всей вероятности, было не дописано, Дафна любила его, собственноручно переписала и приколола к стене своей писательской хибары, а сейчас вновь бросила взгляд на первую строфу:

Твоей душе навеки чуждыВсе души: в ней понятья дружбы,Любви и братства навсегдаПогибнут, отклик не найдя.

Ее восхищала проницательность мистера Симингтона, сумевшего распознать почерк Брэнуэлла, на что он обращал ее внимание в одной из двух записок, вложенных в присланную вдовой посылку (но тем не менее написанных его собственной дрожащей рукой), а также обнаружившего это стихотворение на обороте разорванного Брэнуэллом черновика письма с просьбой о приеме в Королевскую академию, где он мечтал изучать искусство. То, что Брэнуэлл не стал студентом, возможно, даже не послал это письмо, представлялось Дафне жизненной неудачей, которая нашла в дальнейшем зеркальное отражение в неуспехах Симингтона. Тот так и не написал книгу о Брэнуэлле Бронте, не доказал, что Т. Дж. Уайз подделал подпись Шарлотты Бронте на хрониках Ангрии, написанных в детстве Брэнуэллом, или подпись Эмили на его стихах. Симингтон даже не отправил Дафне письмо или посылку, в которую его надлежало вложить: возможно, он решил или подарить ей рукописи, или изложить в письме свои соображения. Все это пришлось делать вдове, но немалую роль здесь сыграл случай: она могла не заметить пакет в сумятице переезда, разбирая содержимое его обветшавшей библиотеки и кабинета.

Но каковы бы ни были намерения мистера Симингтона, его мотивы трудно было понять и из второй записки, по-видимому не имевшей непосредственного отношения к книжке в сафьяновом переплете, да и к Брэнуэллу Бронте как таковому. Дафна взяла этот листок бумаги и еще раз прочитала написанное мистером Симингтоном: «„Вопросы к самой себе“ — делайте с этим что хотите». Предположительно его послание относилось ко второй рукописи в посылке миссис Симингтон — небольшой заплесневелой тетради в кожаной обложке. Все, что она в себе заключала, было уничтожено обильной сыростью и плесенью. Первым побуждением Дафны было вложить загадочную записку вместе с погубленной тетрадью в посылку, которую она готовила для отправки в дом-музей Бронте, содержавшую книжку в сафьяновом переплете, а также рукописи стихов и писем Брэнуэлла, купленные ею ранее у мистера Симингтона.

Однако в последнюю минуту вслед за адресованной ей короткой запиской Симингтона она вытащила из посылки и маленькую тетрадь. Никому не будет вреда, если она сохранит это у себя, вернув все остальное в пасторский дом для изучения, каталогизации и предъявления миру. Но то, что она выложила, принадлежало ей, Дафне, и должно было остаться здесь, в Менабилли, — бессловесная книга в безмолвных лесах. Пусть она надежно покоится вместе с прочими призраками и тайнами.

Дафна встала, запрокинула голову назад и, подняв вверх руки, коснулась потолка кончиками пальцев. Потом вышла из писательской хибары, из тени на ослепительно яркий солнечный свет: сделав шаг вперед, она еще не могла рассмотреть того, что простиралось перед ней.

Джеральд Дюморье был другом Дж. М. Барри и сыграл Капитана Крюка и мистера Дарлинга в первой и последующих постановках «Питера Пэна».

Анджела Дюморье, старшая сестра Дафны, сыграла Венди в более поздней постановке «Питера Пэна».

Когда пятеро братьев Ллуэлин-Дэвис, вдохновившие Дж. М. Барри написать «Питера Пэна», осиротели в 1910 году, писатель усыновил их.

Выражение признательности

Хотя эта книга принадлежит к разряду беллетристики, она основана на подлинной истории. Как и наша современница, рассказчица в моем романе, я была полностью захвачена повествованием, с одержимостью шла по следу рукописей Бронте, следила за происходящим между Дафной Дюморье и Джоном Александром Симингтоном, как и она, рылась в катакомбах библиотечных архивов и букинистических магазинов, чтобы откопать утерянные или забытые письма, как и она, я родилась в Лавровой Сторожке в Хэмпстеде, совсем близко от могил семьи Ллуэлин-Дэвис на Черч-роу и дома в Кэннон-Холле, где прошло детство Дафны.

Однако, в отличие от рассказчицы, изучая материалы для этого романа, я имела счастливую возможность получить большую помощь от семьи Дюморье. Я благодарна сыну Дафны и ее невестке, Кристиану и Хэкер Браунинг, за то долготерпение и добросердечность, с которыми они отвечали на мои вопросы, за их великодушие — они позволили мне увидеть Феррисайд — и их гостеприимство всякий раз, когда я приезжала в Фоуи. Дочери Дафны Дюморье — леди Тесси Монтгомери и леди Флавия Ленг — также оказали мне немалую помощь, снабдив огромным объемом информации, позволившим мне многое понять, то же относится и к внуку Дафны — Руперту Тауэру. Я многим обязана Генриетте Ллуэлин-Дэвис, правнучке Сильвии Ллуэлин-Дэвис и внучатой племяннице Питера Ллуэлин-Дэвиса, благодарна ей за мудрые и тонкие советы.

Многое в истории жизни Дафны я поняла, беседуя с ее подругами Ориель Мале и Морин Бейкер-Мантон (бывшей секретаршей Томми Браунинга). Мэри Фокс, старейшая подруга Дафны, знавшая ее с детства, была так добра, что поделилась со мной воспоминаниями о ней, как и Пэм Майкл, сестра Мэри и их племянник Роберт Фокс, посещавший Менабилли в детстве.

Чарльз Симингтон, внук Симингтона, предоставил мне множество сведений о книготорговле и истории его семьи. (У него превосходная переплетная мастерская в Йорке.) Джулиет Баркер, бывшая хранительница и библиотекарь дома-музея Бронте, первая привлекла мое внимание к Дж. А. Симингтону, самому загадочному из ее предшественников; знания Джулиет были неоценимы, и она была настолько добра, что позволила мне пожить у нее в Йоркшире. Большое впечатление на меня произвела также блестящая эрудиция, которую она продемонстрировала в своей книге «Семья Бронте».