Усман Юсупов - Борис Ресков

Не будем уходить от точных определений, как ни неприятны они сами по себе. Наивно и нечестна было бы утверждать, что для деятеля масштаба Юсупова, опыта Юсупова, заслуг Юсупова, нерастраченных возможностей Юсупова, в конце концов таланта Юсупова отстранение его от должности Председателя Совета Министров и назначение директором заброшенного совхоза в Голодной степи было нормальным явленном, едва ли не благом. Да, то было бы падение, но только для иного человека, для такого, который, выражаясь без ненужной усложненности, сам себе дороже, нежели идея, коей он вызвался служить. История, в том числе новейшая, та, что на памяти даже у молодого читателя, знает подобные примеры, и он легко их отыщет сам.

Величие Юсупова, позволим себе впервые все-таки употребить эту оценку, состоит в том, что в самую тяжкую пору своей жизни он, пятидесятичетырехлетний, не очень здоровый человек, вызывает не жалость к себе, не сострадание, а еще большее уважение.

В декабре 1954 года — не просто холодный, а неприятный день: с серого неба низвергается снег не снег, дождь не дождь — противная слякоть. Она налепляется на шапку и кожанку Юсупова, мгновенно тает; холодная жижа стекает за ворот. Ко всему у него невыносимо болят зубы. Щеку раздуло. Он кутает ее шарфом, курит, чтоб заглушить сверлящую невыносимую боль. Мог бы сослаться на нее, поехать к врачу, но люди расцепили бы это как бегство. И, наглотавшись до головокружения пирамидона, он высидел все столь тяжкое для него заседание пленума ЦК, казавшееся ему не только из-за больных зубов мучительно нескончаемым. Больше всего разговоров было о ширине междурядий на хлопковых полях. Юсупову уже приходилось не раз выслушивать обвинение в консерватизме и в грехах более тяжких из-за того, что он не разделял взгляды некоторых работников о массовом переходе к узкорядной схеме возделывания хлопчатника. Юсупов по своему новаторскому характеру не отвергал начисто эту мысль. Он хорошо помнил совет старого своего собеседника Рихарда Рихардовича Шредера: «Число коробочек, созревающих к более раннему сроку, будет тем обильней, чем больше стеблей хлопчатника будем иметь на единицу площадей».

Итак, больше кустов! Однако видел, просто не мог не видеть Юсупов и иные пути, отвечавшие возможностям существующей материально-технической базы села. Еще в ту пору по инициативе специалистов хлопководства, активно поддержанных Юсуповым, началась научная и практическая разработка метода загущенных посевов при 60-сантиметровых междурядьях, и новой прогрессивной широкорядной схемы, рассчитанной на завтрашнюю высокопроизводительную широкозахватную технику. Практика подтвердила, что жизненность именно этого направления оправдала себя. Подтверждением тому станут миллионы тонн хлопка в будущем.

Однако участвовать в осуществлении этих больших планов Юсупову пришлось в иной должности. Он видел, что на июльском пленуме ЦК КП Узбекистана и на состоявшемся в Ташкенте Всесоюзном совещании хлопкоробов вокруг его деятельности складывается атмосфера обидного недопонимания, субъективной предвзятости. Юсупов был достаточно искушен, чтоб не понять, что стояло за вопросами и замечаниями, адресованными ему, когда он говорил с трибуны.

Он был готов к тому, что произошло. Более того — к гораздо худшему. Мужественно, сдержанно, с огромным достоинством принял он свое отстранение от деятельности на высшем уровне. Понятно же, что не о перемещении с должности на должность шла речь. К слову, Юсупову дано было понять, что он может рассчитывать на дипломатическую работу все же не очень высокого ранга или на солидную должность в Потребительской кооперации. Но для этого нужно было, очевидно, ходить с просьбами, хлопотать. Он выбрал иное: ждал, пока ему предложат работу сами. И когда предложили пост директора в «Баяуте-4», принял его не раздумывая.

И тут открывается новая замечательная глава деятельности Юсупова — коммуниста, борца, мечтателя и строителя. Это не конец пути, а начало нового, блестящего по нравственному наполнению периода его биографии. Не падение, а взлет; последний, однако не менее высокий, чем предыдущие, если принять во внимание (а только так будет справедливо) скромные масштабы деятельности Юсупова, уже не секретаря ЦК, не министра, а самого обыкновенного директора совхоза.

В расхожей фразе, которую подчиненные нередко в сердцах адресуют начальству: «Сами бы попробовали побыть на нашем месте», — заключен не только упрек, но и вызов и сомнение. Так вот Юсупов побывал на месте тех, кого не раз корил, наставлял на путь истинный, снимал, случалось и такое, с работы. Судите сами, каков он в последнее десятилетие своей многотрудной жизни. Вот что действительно достойно и внимания, и интереса, и памяти людской. Но прежде все же ответим. Ответим словами самого Усмана Юсуповича на сакраментальные «как?» и «почему?».

В марте 1955 года он приехал в Москву на сессию Верховного Совета СССР. К нему в гостиницу пришли дочь Инна — она училась в университете — и сын Владик с женой. Как ни направлял Юсупов разговор в иное русло, он неизбежно пришел к тому, что еще не остыло, и кто-то из детей посетовал на несправедливость. Юсупов сказал тогда — не с трибуны, не для протокола, в сугубо семейном кругу:

— Знайте только: отец, наш всегда был честен перед народом, перед партией. Я коммунист. Мне поручили новую работу. Буду ее делать.

С похожих слов начал он свое первое выступление, когда знакомился с коллективом совхоза.

— Товарищи, — сказал он. — вы, наверное, знаете, я больше двадцати лет находился у руля республики. Партия послала меня к вам работать. Я буду учиться у вас, буду работать вместе с вами.

На целину, на соленые земли, в землянки без электрического света, в глушь (ни дорог, ни мостов; из отделений в центр совхоза добирались через разъезд Баяут. Напрямую — три километра, а приходилось топать в обход все двадцать пять, к тому же по колено в грязи осенью и зимой, а летом по уши в невесомой седой пыли) приезжали не только подвижники — таких было немало, они-то и стали опорой Юсупова, — но и вышибленные из жизненной колеи люди, а то и уголовники. Были и такие, что скрывались здесь от суда и тюрьмы. Обнаглевшие, одичавшие, уверившиеся в безнаказанности. Единственный милиционер, участковый, ходил сторонкой, только поглядывая на отпетую бражку, верховодил которой некий Капитан — некоронованный король поселка Баяут. Они и Юсупову — что для отщепенцев заслуги, имя, личность! — сразу решили заявить о себе, о своей власти. Нашли пустячный повод: кто-то из них белил накануне помещение конторы, и явились к нему уже за полночь трое нетрезвых мужиков, нагло требуя: «Гони, хозяин, деньги за работу…»