Иосиф Сталин, его маршалы и генералы - Леонид Михайлович Млечин

имени теряет великолепную артистку — певицу Галемба. Она выслана на вольное поселение, кажется, только за проступки мужа. Я не знаю точно, но, судя по легкости наказания и по характеру ее личности, вина ее не такая, чтобы стыдно было просить о полном помиловании.

Я решился на это. Уж очень досадно, если бы от резкой перемены климата и оторванности от родного театра пропала такая артистка.

Простите меня за это письмо. Поверьте, что оно продиктовано преданностью театральному делу и глубочайшей верой в Вашу справедливость».

Сталин дорожил Немировичем-Данченко. Ему приятно было, что престарелый режиссер с мировым именем обращается к вождю в такой заискивающей форме, и ему ничего не стоило осчастливить старика благодеянием.

На письме Сталин написал:

«Нужно, если можно, освободить и вернуть в Москву».

Его главный помощник Поскребышев переслал письмо Немировича-Данченко наркому внутренних дел Берии.

Через два дня Берия ответил Сталину:

«Галемба София Яковлевна была арестована 22 февраля 1938 года, как жена изменника родины.

Муж ее, Галемба А.Л., — бывший начальник отдела вооружений Инженерного управления РККА, в 1938 году осужден.

Следствием, продолжавшимся в течение двух месяцев, Галемба Софии никаких конкретных обвинений предъявлено не было; сама она виновной себя не признала. Других компрометирующих ее материалов у НКВД не было. Однако решением особого совещания при НКВД от 13 октября 1938 года Галемба София была осуждена на пять лет ссылки.

После проверки дела Галемба Софии мною дано распоряжение о немедленном освобождении ее от отбывания наказания. Одновременно мной внесен вопрос на Особое совещание о пересмотре ее дела...

Прилагаю при этом копию моего распоряжения об освобождении Галемба С.Я.».

Действовали в Наркомате внутренних дел в такой спешке, что перепутали отчество певицы — она не София Яковлевна, как именовал ее Берия, а Софья Михайловна. Посадили ее ни за что, как признал Берия. Следователи НКВД даже не потрудились предъявить ей хотя бы какое-нибудь обвинение, а она на себя наговаривать не стала...

Но это вопиющее беззаконие Сталина нисколько не беспокоило. Он сам знал, что арестованные ни в чем не виноваты. Для уважаемого им Немировича-Данченко было сделано исключение, певицу отпустили. Остальные, столь же невиновные люди, продолжали сидеть. И умирать.

Примерно за полтора года Сталин лично подписал триста шестьдесят два списка — каждый назывался так: «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда СССР...» Там заранее указывался приговор, в основном расстрельный.

В общей сложности в этих списках перечислено больше сорока четырех тысяч фамилий. Из них почти тридцать девять тысяч приговорены были к смертной казни до суда. То есть практически каждый день Сталин утверждал один расстрельный список, причем читал он их внимательно, вносил исправления. Работал напряженно...

Ворошилов подписал сто восемьдесят шесть списков на расстрел восемнадцати тысяч четырехсот семидесяти четырех человек. Нарком собственными руками уничтожал Красную армию.

Лишь изредка Ворошилов позволял себе за кого-то вступиться — в тех случаях, когда жертва еще не попала в руки чекистов. Летом 1938 года комиссар Ветеринарного управления Красной армии написал начальнику Управления кадров Щаденко, что начальник управления Власов не хочет «очистить аппарат и веткадры от всех врагов и политически сомнительных элементов» («Красная звезда», 14 января 1989 г.).

Щаденко тут же предложил наркому убрать из армии начальника Ветеринарного управления. Ворошилов, недовольный, написал на записке:

«Тов. Щаденко.

Вы бы хоть вызвали Власова, поговорили с ним и комиссаром, а потом уже требовали снятия, а то просто «вали кулем», так не годится».

Ворошилов не был таким патологически жестоким человеком, как Ежов или Берия, или таким тупым служакой, как Щаденко. Но и он в атмосфере тех лет воспитывался в полном неуважении к человеческой жизни и расстрел не считал исключительной мерой наказания.

Николай Иванович Бухарин дружил с Ворошиловым. Накануне ареста Бухарин послал Ворошилову письмо: «Знай, Клим, что я ни к каким преступлениям не причастен». Ворошилов, боясь, что его заподозрят в особо теплых отношениях с врагом народа, тут же ответил: «Прошу ко мне больше не обращаться. Виновны Вы или нет, покажет следствие».

Именно Ворошилов стал инициатором закона, который разрешал расстреливать подростков не с восемнадцати, а с двенадцати лет.

19 марта 1935 года Ворошилов написал письмо Сталину, Молотову и Калинину:

«Посылаю вырезку из газеты «Рабочая Москва» за № 61 от 15 марта, иллюстрирующую, с одной стороны, те чудовищные формы, в которые у нас в Москве выливается хулиганство подростков, а с другой, почти благодушное отношение судебных органов к этим фактам».

В газетной статье речь шла о том, что двое шестнадцатилетних подростков, совершивших два убийства, были приговорены к десяти годам тюремного заключения. Но этот срок им, как несовершеннолетним, сократили вдвое.

Ворошилов выяснил в московской милиции, что в столице полно беспризорных подростков, из которых вырастают настоящие бандиты. Не задаваясь вопросом о том, откуда так много детей, оставшихся без родителей и без крыши над головой, Ворошилов писал:

«Думаю, что ЦК должен обязать НКВД организовать размещение не только беспризорных, но и безнадзорных детей немедленно и тем обезопасить столицу от все возрастающего «детского» хулиганства.

Что касается данного случая, то я не понимаю, почему этих мерзавцев не расстрелять. Неужели нужно ждать, пока они вырастут в еще больших разбойников?»

Сталину идея Ворошилова понравилась. Вождь вместе с прокурором СССР Вышинским подготовили постановление ЦИК и Совнаркома от 7 апреля 1935 года «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». Оно требовало привлекать к уголовному суду «с применением всех мер уголовного наказания» совершивших правонарушения подростков начиная с двенадцати лет.

А в секретном разъяснении политбюро от 20 апреля говорилось, что к подросткам начиная с двенадцати лет применяется также «и высшая мера уголовного наказания (расстрел)».

«Не надо больше крови»

На заседаниях Высшего военного совета приглашенные в Москву командиры и политработники, словно соревнуясь, сообщали о количестве арестов в своих округах. Скажем, член военного совета Белорусского военного округа Август Мезис бодро докладывал, что чистка в округе идет по плану. Через четыре дня после доклада Мезис сам был арестован.

Лишь немногие били тревогу. Комкор Николай Куйбышев, новый командующий Закавказским военным округом, честно сообщил о бедственном положении войск:

— Округ обескровлен. Этим объясняются итоги проверки боевой подготовки войск округа. При инспекторской проверке в 1937 году округ получил неудовлетворительную оценку. Тремя дивизиями в округе командовали капитаны... Армянской дивизией командует капитан, который командовал до этого батареей.

Ворошилов раздраженно спросил:

— Зачем же вы его назначили?

— Я заверяю, товарищ народный комиссар, что лучшего не нашли. У нас командует Азербайджанской дивизией майор. Он до