Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945 - Йохан Бреннеке

— Пришлют! — возразил я. — Это парень ведь улетал не навечно. Как только время выйдет, из его эскадрильи пошлют еще кого-нибудь — выяснить, что с ним случилось.

Второй самолет, как и положено, появился. И довольно скоро. Первый летчик явно послал сигнал, прежде чем атаковать. Второй самолет обошел нас на весьма почтительном расстоянии.

Вода, попавшая в лодку, проникла и в аккумуляторные батареи, и они стали выделять хлор. В лодке остались лишь — надев дыхательные аппараты — те, чье присутствие там было предельно необходимым, остальные поднялись на верхнюю палубу. Рулевой также сидел внизу, потому что управление наверху вышло из строя, а я выкрикивал ему с мостика команды насчет курса. Получалось лучше, чем я ожидал, но все-таки шли мы несколько извилисто.

Самолет не собирался оставаться пассивным наблюдателем. То и дело появлялись всплески огня. Мои ребята сгрудились за боевой рубкой и кружили вокруг нее. Когда самолет появлялся с левого борта, они уходили на правый борт, потом возвращались обратно, и так далее. Я не мог поверить своим ушам: мои ребята завели песню — о двух влюбленных. Вот так-то! Причем название и слова как нельзя лучше подходили к ситуации: в песне говорилось о парочке, катающейся на каруселях.

Вот так вела себя команда. Левый борт… нос… правый борт… корма… И снова вокруг рубки, и снова… Пели даже те, кто испугался — а может, и громче других. Но это было здоровое пение. А что и как они поют…

Мы шли прямо на высокие скалы у берега, где море пряталось в глубокой тени. Если бы нам удалось забраться в эту тень, думал я, мы чувствовали бы себя немного побезопаснее. И наконец мы добрались туда, наконец-то спрятались от глаз этого небесного наблюдателя.

Какая там надежда! С самолета стали бросать осветительные ракеты, как раз над местом, где мы укрылись. Скрываться было больше негде. Мы прошли вдоль берега с четверть мили. До рассвета еще целый час. А там что-то должно случиться. Как только рассветет, появятся несколько самолетов, а то и кораблей, и разнесут нашу калеку в клочья.

Тем временем механик инспектировал повреждения. Вряд ли он мог что-нибудь отремонтировать. Вот если бы укрылись где-нибудь под берегом, замаскировались на несколько дней, тогда еще мы, может быть, и смогли бы что-нибудь сделать. А так…

Но случай спас нас от дальнейшей головоломки. Потому что, пока мы обсуждали что да как, лодка, идя на среднем ходу одного дизеля, наскочила на подводный риф и села на него, да так, что, как мы ни старались сдвинуть ее с места, у нас ничего не выходило.

Покинуть свою „U-617“ — это было одно из самых трудных решений в моей жизни. Она была большой и отважной. Но другого выхода я не видел.

Первое, что я сделал, — отправил почти всех на берег. Поскольку я считал, что задача по подготовке лодки к уничтожению и подрыву заряда лежит исключительно на мне, то приказал затем и всем остальным оставить лодку. Раздались протесты. Некоторые попросились остаться на борту, вызвались выполнить работу за меня, и таких было немало. В конце концов я был вынужден отдать официальный приказ всем покинуть лодку. Мой старпом и главный из старшинского состава не подчинились приказу. Они настаивали на том, что я один не справлюсь с этой работой и они должны помочь мне.

Они помогли подготовить торпеду в кормовом отсеке и заложить взрыватель. Мы вынуждены были работать в легководолазных дыхательных аппаратах, в полной темноте, и координировать наши действия было делом нелегким. Мы извлекли вертушку из торпеды и вставили на ее место другой взрыватель.

— Теперь, — сказал я, — наступает сложный момент. Мы должны остаться на борту. Понимаете, друзья, мы должны находиться на борту в момент взрыва. Если мы в это время окажемся в воде, это будет означать верную смерть.

Рядом с торпедой мы сложили дополнительные заряды. И вот настал роковой момент. Запал с шипением загорелся. Так будет продолжаться 9 минут.

Это были самые длинные минуты в моей жизни. Ни один из нас не промолвил ни слова, лишь то и дело мы поглядывали друг на друга. Другие двое стояли, держась за леерные стойки. Я находился у ограждения боевой рубки, неплотно прислонившись к нему. Одновременно держался за поручень, окружавший ограждение. Колени у нас немного дрожали. 6 минут… 7… 8… 21, 22, 23, 24 секунды…

Столб пламени вырвался из лодки, и одновременно раздался умопомрачительный грохот. Мне показалось, что меня подкинуло к небу, хотя на самом деле палуба 500-тонного корабля подпрыгнула на несколько сантиметров. Нас совершенно оглушило. Мы как будто смотрели немой фильм. Увидели, как куски металла кормовой части взлетели в воздух, потом почувствовали, что лодка стала тонуть, вначале медленно, затем все быстрее. Скоро мы все трое оказались в воде и поплыли, разгребая толстый слой горючего, вытекшего из разорвавшихся топливных систерн. Я оглянулся и убедился, что мы хорошо поработали.

В полном молчании плыли к берегу. Через некоторое время я крикнул на берег. Никакого ответа.

— Куда эти черти подевались? — сказал я сердито. — На грунт, что ли, залегли, или в плен попали, или что?

Наконец все-таки раздался чей-то голос, а когда мы подплыли к берегу, некоторые повели себя совсем не по-моряцки — бросились к нам и стали обнимать и поздравлять, как героев.

— А какого дьявола вы, негодяи, не отвечали, когда я вам кричал? — с деланым негодованием полюбопытствовал я.

— Нам… мы не думали, что это вы, — наконец неуверенно проговорил один из подводников.

— То есть?

— Мы думали, это кто-то еще, герр командир, и не хотели выдавать себя, укрылись.

— Мы не думали, что вы остались живы, — с радостной непосредственностью добавил другой.

Приближался рассвет. Взошедшее солнце осветило картину, достойную быть запечатленной на пленку, но нам она не доставляла радости.

— Что будем делать, командир?

— Первым делом уничтожить всю секретную документацию — вахтенный журнал, записи радиообмена и так далее.

Это было легче сказать, чем сделать. Пока этого не делал, не знаешь, как трудно сжечь до конца толстую книгу. Одни пошли жечь документы в яме, другие разошлись на наблюдательные посты. Вскоре один из них прибежал, глубоко дыша от волнения.

— Идут!

— Кто?

— Англичане! Три корвета, самолет.

В это время мы услышали гул самолета. Мы молнией спрятались в укрытия, отрытые утром нашими ребятами, потом стали выглядывать из-за скал и камней и наблюдать за происходящим.

Самолет сбросил несколько бомб на изуродованную лодку. Корветы — как мы после узнали, это были эсминцы „Хайасинт“ и „Харлем“ и корвет „Вулонгинг“ — немного поупражнялись в стрельбе. Возможно, они думали, что мы еще на лодке. Несколько срикошетивших снарядов пролетели над нашими головами.