Церковь в мире людей - Андрей Кураев

– Были ли в истории еще подобные деструктивные явления, как истерики вокруг ИНН?

– Думаю, что в предыдущие столетия не было и не могло быть по той причине, что все—таки была симфония Церкви и власти, была цензура и с той, и с другой стороны. А поэтому и архиереи, и обер—прокурор Синода тормозили фольклорные страхи, и благодаря этому Церковь могла спокойно жить. Наша ситуация больше похожа на до—цензурную эпоху истории Церкви, – II—III века. Одна за другой тогда рождались ереси и говорили о себе то же, что современные "ревнители" – "мы (гностики) особо духовны, а эти чинуши—архиереи ничего не понимают, мы особо просвещенные, у нас свои откровения, свои пророки, и мы по ним будем жить". Это многих людей смущало, потому что и в Церкви еще не была ясных центров консолидации и контроля, не было и государственного стержня, который мог бы объединить. Все как сейчас…

– Что можно этому противопоставить? Активизировать прещения?

– А вы помните, как католики остановили волну Реформации? Созданием ордена иезуитов. Иезуиты работали, прежде всего, в сфере образования. Эпоха Контрреформации – время расцвета различных массовых орденов, которые дают, Во-первых, примеры повседневной социальной работы Церкви: помощь больным, страждущим. Во-вторых, в рамках этих движений миряне не только получали что—то от Церкви, но и сами активно трудились в ее проектах. Развивались массовые полумирянские движения, которые давали возможность мирянам сделать что—то самим в Церкви во имя своей веры.

Я думаю, что противостоять нашим псевдоцерковным пужателям нужно по двум направлениям. Первое – усиление церковной дисциплины: и канонической, и иерархической, и богословской. И второе – создание возможности для того, чтобы голос самих мирян мог бы звучать в Церкви. Речь о том, чтобы на приходском уровне создавались возможности для активной работы людей во имя Христовой веры. У нас сегодня предлагается во имя Христа только полы в храме подметать. Нужен более широкий веер церковных послушаний. В том числе педагогические, миссионерские и так далее.

– Вы полагаете, что здесь важны не прещения прежде всего, не наказания – а разъяснение, то есть миссионерство среди тех, кто сегодня, может быть, и сам не понимает, во что он ввязывается?

– Я как раз полагаю, что необходимы и прещение, и миссионерство. И еще очень важно отделить миссионерство от чуда. В византийские времена общим было убеждение, что апостольство есть чудо, что успех миссии зависит лишь от воли Божией. О человеческой составляющей миссии речь не шла. К вере приводят чудеса, в число которых входит и пронизанное благодатью слово апостола. Отсюда и некоторая растерянность наша перед лицом открывшихся миссионерских пространств. Из византийских Житий вряд ли можно научиться миссионерской работе. Например, в первой половине 6 века появлятся "Житие Симеона Горца". Симеон пробовал воцерковить детей горных селений, но родители воспротивились созданию школы – дети, мол и так при деле: коз пасут. Когда Симеон все же обещанием подарков собрал к себе детвору, родители стали возмущаться. Многие забрали детей, но те по молитве Симеона умерли, после чего остальные родители уже не препятствовали его педагогической деятельности…[226]. А в середине 10 в. был составлен константинопольский Синаксарь, который говорит о миссионерстве св. Фрументия – апостола Эфиопии – «он не только лечил бесноватых и любые болезни, но и сам наказывал тех, кто противоречил ему и не слишком быстро принимал то, что он говорил – в кого—то он вселял беса, на другого насылал сухоту, третьему обращал глазное зрение в слепоту. Все они тотчас прибегали к его помощи и начинали веровать в Христа»[227].

Один из очень хороших шагов в этом направлении сделан недавно: сейчас создается сеть дистанционного спутникового богословского образования. Лекции преподавателей Московской духовной академии через спутниковое телевидение транслируются на десятки семинарий и духовных училищ страны. Это очень важно, потому что единство Церкви может обеспечить только единство образовательных стандартов. Нужно, чтобы семинаристы разных епархий одними глазами смотрели на мир и проблемы церковной жизни.

– В ХIХ веке русский интеллигент ассоциировался с носителем секуляризованного сознания. Как бы Вы могли определить «комплекс интеллигента» в наше время?

– Много можно было бы сказать критического о русской интеллигенции и ее путях, однако я бы хотел обратить внимание лишь на одну очевидную вещь. Интеллигенцию ругать легко, у нас много для этого поводов. Но вопрос в другом: а с кем нам говорить, как не с ней? По большому счету, сегодня только образованный человек может быть всерьез православным. Посмотрите, кто ходит в наши храмы, особенно в московские. Конечно, есть люди, которые приходят к Церкви в силу возрастной инерции: по достижении пенсионного возраста некогда стали ходить в храм их бабушки, затем – мамы, а теперь пришла и их очередь… Но если посмотреть на православную молодежь и средовеков, то мы увидим, что тут большинство составляет именно интеллигенция. Конечно, это лишь частичка интеллигенции, ее маленький процент, но все же это процент интеллигенции, а не пролетариата.

Что это означает? Прежде всего, то, что проблема "Церковь и интеллигенция", я считаю, уже давно закрыта: она переросла в другую проблему, касающуюся внутриинтеллигентских отношений – проблему взаимного непонимания интеллигенции уже религиозной и еще не религиозной, уже церковной и еще не церковной. Церковь же показала, что она в состоянии в себя принимать людей с самым обширным багажом знаний, самой утонченной культуры мысли, готова предоставлять им кафедры – как официальные, так и неофициальные (вспомним Сергея Сергеевича Аверинцева, который в течение четверти века вещал с неофициальной кафедры при полной поддержке Церкви).

– Отец Андрей, Вы – как проповедник и исследователь церковных вопросов – стоите особняком по отношению к практике современной православной журналистики. Уникальность Вашей позиции прежде всего в том чувстве бесстрашия и свободы, с которыми Вы подходите к проблемам Православия. Вы не просто обращаетесь к нелицеприятным сторонам современной церковной жизни, но часто выводите на поверхность весьма неблаговидные моменты в истории Церкви и житиях святых – моменты, о которых обычно предпочитают умалчивать. Согласитесь, что подробности взаимоотношений св. Епифания Кипрского со св. Иоанном Златоустом или св. Дмитрия Донского с митрополитом Киприаном могут смутить не только людей, далеких от Церкви, но и многих поборников Православия. Чем можно объяснить это бесстрашие? Что бы Вы посоветовали тем, кого смущают подобные вещи?

– Сначала давайте поговорим по поводу слова "бесстрашие". В древнерусском и церковно—славянском языке значение этого слова было резко критическим и ругательным. Когда древнерусский книжник о ком—нибудь говорил, что "сей князь бесстрашен зело", то это означало, что худшей сволочи земля просто не видела. Бесстрашный – это тот, кто не имеет никакого страха, в том числе – и страха Божьего: это человек совершенно бессовестный, а значит – способный на все. Надеюсь, что не в этом смысле Вы говорите о моем бесстрашии.

Если же имеется в виду необходимость обсуждать некоторые нелакированные странички церковной жизни и в прошлом, и настоящем, то я не вижу в этом чего—то необыкновенного. Это обычная "врачебная" деятельность. Как известно, некоторые смертельно опасные инфекционные болезни предупреждаются с помощью прививок тех же самых инфекций. Так же и здесь: чтобы человек не покинул Церковь, ему нужно научиться жить в Церкви. И у нас, и во всевозможных сектах очень любят говорить о том, сколько людей обратилось, крестилось, пришло в храмы. Но давайте зададимся и другим вопросом, который вопиет к нашей совести (хотя, к сожалению, подобная статистика никем не ведется): а сколько людей ушло? Сколько людей, которые покрестились и с энтузиазмом ходили в храмы, паломничали, исповедовались, причащались – сколько из них, скажем, спустя 5 лет продолжают вести все ту же нормальную церковную жизнь? Что касается сект, то я точно знаю, что это огромный проходной двор. К баптистам, адвентистам и прочим люди приходят, а через несколько лет уходят – наверное, и слава Богу! Но когда я оцениваю подобную ситуацию и в нашей церковной жизни, конечно же, моя оценка может быть только соболезнующей. Именно для того, чтобы человек не покинул Церковь, надо помнить одну простую истину: чтобы не разочаровываться, не нужно очаровываться. Мы живем в сложном мире, мы сами сложны, и не надо из себя делать простачков. Простецами, с простецкой верой, мы могли бы жить в каком—нибудь XVII веке, когда все придерживались традиции, руководствовались в своих поступках тем, что подсмотрели у отца или деда, и тем, что батюшка велел.