Достойны ли мы отцов и дедов - Станислав Сергеевич Сергеев

одном из бункеров, принадлежащих клану Терещенко. Оперативники Сипягина сумели запечатлеть, как заместитель главы ФСБ передавал флэшку с секретной информацией одному из доверенных лиц главы клана МВД, и вовремя пресечь этот канал утечки данных. Операция была засекречена, и столь высокопоставленного преступника быстро привезли в бункер главы ФСБ и запрятали в одной из дальних и одиночных камер. Теперь с Мартовым лично хотел поговорить Сипягин и прояснить для себя, почему давний и верный друг его предал.

Они сидели при слабом свете и смотрели друг на друга, хотя, несмотря на положение, Сфинкс был, как всегда, спокоен, и только лицо иногда искажалось от боли в поломанных ребрах.

— Сережа, скажи, почему? Почему предал? Мы ведь столько знакомы, с самого училища. Ты крестил моих детей, ты меня тогда вынес на себе в Сербии. Нас же столько связывает, я же мог положиться только на тебя. Почему, объясни мне!

Последнюю фразу Сипягин выкрикнул, вскочил с места и отвернулся к стене, чтобы бывший друг не видел его слез. Мужских слез обиды и отчаяния, что самый верный друг его предал, и из-за этого рушился весь мир. Но Мартов молчал.

Успокоившись, Сипягин опять повернулся к всё так же спокойно сидящему Мартову и спросил:

— Сергей, ты мне ничего не хочешь сказать?

Но Мартов молчал. В свете тусклой лампы его синяки и круги под глазами выглядели зловеще, и казалось, что лицо генерала превратилось в какую-то фантасмагорическую маску.

— Я понимаю, погибла Алла с твоими детьми. Ты их безумно любил. Поздний брак, желанные дети, но ведь не сломался после этого. Почему же предал?

Глава ФСБ пристально смотрел в глаза своего друга, и когда тот говорил о молодой погибшей жене, которую Мартов любил до потери сознания, у того вроде как потеплели глаза, но в них не было пустоты и отчаяния, и страшная догадка пришла Сипягину на ум:

— Они ведь не погибли, так, Сергей?

Мартов чуть дернул разбитой бровью, и этого было достаточно, чтоб подтвердить предположение главы ФСБ.

— Они у него, правда?

Несмотря на свою репутацию, на многие смертные приговоры и кровь, которая была у него на руках, Сипягин всё еще оставался тем молодым романтиком, который верил в дружбу и в любовь, хотя всю жизнь прятал это от других, и только Мартов знал его по-настоящему. Он так хотел оправдать своего друга, что сам ответил за него:

— Точно, они у него, и тебе пришлось… Но почему ты ничего не сказал мне, я ведь твой друг. Мы всю жизнь прикрывали друг другу спину, и я мог только тебе доверять. Сергей, почему ты ничего мне не сказал? Почему ты меня предал и стал работать на этого упыря Терещенко?

Он не сдержался и фамилию недруга просто крикнул. И тут впервые у Мартова брови полезли наверх, и он, как бы очнувшись, удивленно спросил:

— А при чем тут Терещенко?

Тут уж удивился Сипягин.

— Так ты что, не на Терещенко работаешь?

— Нет, конечно. Я что, идиот? Он так или иначе всех своих агентов поочередно сливает, не заботясь о последствиях. Смысл мне с этим мясником связываться?

Сипягин, поняв, что… точнее, поняв, что он пока ничего не понимает, удивленно сел на привинченный к полу стул, как раз напротив Мартова, и спросил:

— Подожди, теперь я не понял. А на кого ты работаешь?

— А ты что, так и не понял?

— Вот уже час жду от тебя объяснений.

Мартов усмехнулся, оглядел камеру по кругу и спросил:

— Тут ничего не пишется?

Сипягин кивнул головой. Все посты, где могло вестись аудио- и визуальное наблюдение за этой камерой, заняли его люди и отключили всю аппаратуру.

— Уверен.

Мартов устало вздохнул.

— Ты уверен, что хочешь услышать всю правду?

— А ты думаешь, я тут просто так вокруг тебя танцы с бубном устраиваю?

— Игорь, поверь, многия знания…

— …многия печали. Плавали, знаем. Давай говори.

Мартов вздохнул и начал:

— Хорошо, сам напросился, но чтоб потом не кричал на меня, что спать по ночам не можешь.

Сипягин повеселевшим голосом прикрикнул, понимая, что тут нечто иное, чем простое предательство его друга, и замешана какая-то большая игра:

— Ты мне баки не забивай, говори.

— Хорошо. Давай с самого начала. Я тебя не предавал, только работаю в данный момент на Оргулова.

Сипягин примерно нечто подобное ожидал услышать, но вот от формы изложения чуть не впал в ступор.

— Сергей, поясни.

— Я продолжаю. Во-первых, по Алле и моим детям. Ты знаешь, что Оргулов уже несколько месяцев гоняет новую установку, которая вообще не зависит от фокусирующих цилиндров.

— Вчера узнал.

— Так вот. Новые принципы и по секретной статистике у Оргулова, минимум десять проходов туда-сюда через портал практически полностью восстанавливают иммунную систему у взрослого человека, а что говорить о детях? Ты видел физиономии Оргулова и его приближенных? А Семенова? Они же чуть не лопаются от здоровья. У Оргулова куча тяжелых ранений, от которых он давно бы уже должен быть прикован к инвалидному креслу и ходить под себя, а он всё шатается по мирам и заводит нужные знакомства…

Сипягин задумчиво опустил взгляд на закованные в наручники руки друга.

— А у тебя Алла болела, а малой Мишка, несмотря на лучших докторов, был при смерти. А теперь?

— Они под легендой живут в поселке Надежда в 1942 году и неплохо себя чувствуют.

— Семенов помог?

— Да.

— Он твой человек?

— Нет, просто хорошие знакомые, соратники. Ростовцев думает, что полностью контролирует всю так называемую организацию молодых офицеров, но весьма сильно ошибается. Он даже не представляет масштабов происходящего, и если он попробует хоть рыпнуться на Оргулова, его тут же свои порвут. У него в личной охране пара человек из этой организации.

Сипягин начал что-то понимать.

— Так я не понял, ты что, на Оргулова работаешь?

— Нет. Я работаю в его интересах, но реально тебя не предавал. Просто наши задачи и наши обязанности я вижу в несколько более расширенном виде.

— И в чем же ты видишь наши обязанности?

— Так же, как и у Оргулова — спасать людей.

Сипягин усмехнулся.

— Слишком просто, на тебя, любителя всяких хитрых многоходовок, не похоже.

— Ну, это первый уровень. Ты статистику читал? Наше молодое поколение умирает, и из детей в лучшем случае выживет каждый пятый, а следующее поколение будет еще слабее. По прикидочным расчетам, через двадцать-тридцать лет человек как биологический вид просто вымрет.

— Да читал я это всё. И поэтому идти на поклон к Оргулову?

— Почему на поклон? Хотя реально он авантюрист еще тот, и