Святая Русь (Энциклопедический словарь русской цивилизации) - Платонов Олег Анатольевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Орловском у. (Орловской губ.) неделя после Троицы называлась "русальскою" и сопровождалась увеселениями молодежи, отличающимися, по словам местного жителя, от празднования в других селениях даже этой же волости. В течение недели каждый вечер молодежь обоего пола, включая и замужних женщин, собиралась на улице Братского - песни, пляски под гармошку, шутки продолжались до утра. Допускались и "нескромные заигрывания". Тайком от молодежи двое пожилых людей готовили себе маски - "рожи" и костюмы "русалок". Женщина делала из холстины мужскую "рожу" с широкой длинной бородой из "замашек" и одевалась в мужской костюм, а мужчина надевал женскую маску из такого же материала и женский наряд.
В субботу вечером, когда вся молодежь собралась уже на улице и стемнело, двое, изображавшие "русалок", прячась, огородами, расходились на разные концы этой улицы и потом одновременно двигались к "карагоду". Парни и девушки, увидев их, бросались врассыпную с криками: "Ох, русалки, русалки идут!" "Русалки" гонялись за беглецами, ловили, щекотали; пойманный "сначала смеется, потом уже кричит со слезами в голосе". "Русалки" так пощекочут человек трех-четырех, а после, когда народ освоится с ними, все опять сходятся в карагод. Сначала плясали "русалки", выкидывая забавные коленца, потом включалась молодежь. Во главе с "русалками" все отправлялись в ближнюю деревню Нахлестово, где песни и пляски продолжались почти до рассвета.
На следующий день - в воскресенье, после обеда, парни нескольких деревень сходились все вместе. Рослого и плотного парня наряжали "видмедем". Другой - "поречистее и находчивее" - избирался на роль "вожака". Под звуки ударов печной заслонки о ведро ходили от двора ко двору по всем трем деревням, демонстрируя перед окнами сценки с участием "медведя" и "вожака", которые "в былое время нижегородские вожаки проделывали с настоящими медведями". Парней сопровождала большая толпа народа всех возрастов, каждая шутка исполнителей награждалась дружным хохотом. Таким образом, представление ряженых разыгрывалось не только для хозяев домов, но для всех желающих. Хозяин или хозяйка выносили пару яиц или 1-2 копейки. Вечером этого дня молодежь снова собиралась на обычном месте, чтобы веселиться до рассвета. С наступлением темноты опять появлялись "русалки" и проделывали то же самое. В эту ночь заканчивалась праздничная неделя, начинался Петров пост.
Хождение с "медведем и вожаком" накануне Петрова поста явно обнаруживает сходство, даже прямое повторение, с ряженьем молодежи на Святки. Такое же сходство со святочными увеселениями прослеживается в ряженье лошадью на русальной неделе. Что же касается "русалок" в виде мужика и бабы, на первый взгляд они представляются специфичным явлением весенне-летнего цикла. Однако знакомство с описанием рождественских развлечений этих же деревень обнаруживает персонажей, очень сходных с теми "русалками", которые пугали молодежь на рубеже весны и лета.
Крестьянки д. Братское рассказывали корреспонденту Тенишевского бюро, что "у коляду под Рождество" двое жителей деревни наряжались: "обертываются дерюгой, што ночью одеваются, когда спать ложатся, берет баба палку, мужик безмен". Когда темнело и зажигались огни "по хатам", эти двое отправлялись ходить по домам, начиная с крайнего жилья на конце деревни. У "баб и девок" они требовали пряжу - кто сколько успел напрясть до Рождества. Все несли свои клубки, и ряженый мужик взвешивал их. Тех, кто мало напрял, щекотали. "Баба хоронится от них на печку, а они и туда лезут ее щекотать. Ребятишки от страху крик поднимают. У мужиков лапти спрашивают: кто мало наплел - того тоже щекочут". Так обходили всю деревню.
В этом рассказе о рождественских хождениях по домам весь стиль поведения постоянных персонажей повторяет героев русальной недели. Скорее всего, и исполнялись эти роли одними и теми же лицами, обладавшими определенными актерскими способностями.
Отметим вариант увеселений молодежи с воплощением образа "русалки" совершенно иного типа. В с. Турках Балашовского у. Саратовской губ. от Пасхи до заговенья на Петров пост мужская и женская молодежь собиралась вместе вечерами на улице "для разных игр, песен и хороводов". Эти сборища назывались здесь "зарянки". В день заговенья собиралась огромная толпа "человек в 1000" - молодых женщин, мужчин, девушек и детей "провожать русалку". В хороводе появлялась девушка в белой одежде, украшенная цветами, с распущенными волосами - ее называли "русалкой". Она становилась центром плясок под гармошку и песен. На этом гулянье принято было обливать водой всех, кто зазевается.
В Моршанском у. Тамбовской губ. "праздновали русалку" не на заговенье, а в первый день Петрова поста. Обычай обливать водой здесь был отделен от хоровода: с утра ходили по домам с ведрами и обливали друг друга, а потом одевались празднично и водили по деревне "карагоды". "Проводы русалок" в первый день Петрова поста описаны и для Лебедянского у. Тамбовской губ. по материалам села Доброго.
Традиция сроков русальной недели имела местные различия, которые сводятся в XIX в. к двум вариантам: неделя до или после Троицы. В последнем случае иногда с выходом на первый понедельник поста. Напомним, что в письменных источниках средневековой Руси встречается понятие "русальная неделя".
В Мещовском у. (Калужская губ.), по сведениям 1849, русальной считалась неделя перед Троицей. О таком же расположении русальной недели говорит применение на Вологодчине в XIX в. названия "русалка" к Семику: "На Русалку завивают, на Троицу развивают венки". Однако большая часть выявленных нами описаний помещает русальную неделю между Троицким и Всесвяцким (всех святых) воскресеньями церковного календаря. В Суджанском у. Курской губ. бытовало понятие "Русалкин Велик день" применительно к первому четвергу после Троицы.
Проводы "русалки", подобно "похоронам Костромы" (см.: Троицкие гуляния), в некоторых местах знаменовали окончание хороводов накануне Петровского поста. Как и на проводах Масленицы, все (включая тех, кто считал возможным участвовать в игре-обряде) решительно переходили к строгому (не только в пище, но и в духовном смысле) состоянию наступающего православного поста (см.: Пост).