Обратный отсчет: Синтез - Токацин

из станнера в ногу остановил его и заставил сесть на пол. Один из агентов обшарил его карманы и вынул сигма-сканер.

— Изъять, — кивнул Нгылек. — Обыщите каждое помещение. С этого дня «Полярная Звезда» больше не работает с ирренцием. Он будет передан специалистам в Порт-Радии. Вы показали, что вам доверять нельзя.

«Что⁈» — Гедимин, забыв о парализованной ноге, рывком поднялся во весь рост.

— Это мой ирренций. Верни!

Нгылек смерил его задумчивым взглядом и поднял станнер.

— Как быстро всё выходит из-под контроля… Придётся принять меры. Сначала о вас, Константин Цкау…

Он повернулся к командиру «научников». Тот растерянно мигнул.

— Ваш подчинённый снова делает что хочет в хранилище ценнейшего радиоактивного металла, и Ведомство ничего об этом не знает. Как давно существует эта его… установка?

Константин сглотнул.

— Неделю… — начал было он, но Нгылек жестом приказал ему молчать.

— Два месяца, — сказал патрульный, держащий в руках «реактор». — Если меньше, то на день или на два.

— Два месяца, — повторил за ним Нгылек, поднимая станнер и направляя Константину в грудь. — Вы много на себя взяли, Цкау. Вот к чему приводит отсутствие контроля…

— Не трогай его! — крикнул Гедимин, но выстрел уже прозвучал. Командир «научников» качнулся к стене и тяжело сполз по ней на пол, голова безвольно запрокинулась.

— Стоять! — приказал Нгылек сарматам, застывшим посреди коридора. Патрульные встали стеной, закрывая от них Константина.

— Не спеши, Гедимин. Ты своё получишь, — пообещал агент Ведомства. — С ирренцием ты больше не работаешь. Остаёшься в научном центре в том качестве, в котором ты безвреден, — в качестве ремонтника. Ни о каких научных опытах речи больше не пойдёт. Видимо, твой повреждённый мозг не выдерживает такой нагрузки. Отныне его нагружать не будут.

Три выстрела слились в один. Гедимин повис на руках патрульных, медленно оседая на пол, но его подняли, рывком поставили на ноги. Ещё три разряда ударили в корпус. Перед глазами сармата поплыли алые круги. Ему снова не дали упасть. Когда протрещал последний разряд, Гедимин уже с трудом его слышал — всё заглушил гул в ушах. Перед глазами стояла темнота, всё тело дрожало и вспыхивало болью, — бесчисленные судороги скручивали мышцы в сотни узлов.

— Стоять! — крикнул над его головой Нгылек. — Никто не подойдёт к ним, пока мы не покинем здание. Возвращайтесь к работе!

…Контроль над телом вернулся к Гедимину незадолго перед обедом, но ещё полчаса он лежал, не шевелясь, пока Хольгер не склонился над ним и не потрогал его шею. Он и тогда не стал бы вставать, но химик смотрел на него встревоженно и почти испуганно.

— Я жив, — буркнул он, отстранив руку Хольгера, и сел. — Внутри больно.

— Выпей, — химик с облегчённым вздохом дал ему пробирку. Вещество в ней было знакомым — омерзительно горькое даже на сарматский вкус, оно всё-таки расправило внутренности, скрученные спазмом в тугой комок, и Гедимин смог вдохнуть полной грудью и выпить немного воды, не опасаясь, что она тут же вернётся назад.

— Несчастный раненый атомщик, — презрительно фыркнул Константин. Он уже опомнился достаточно, чтобы сидеть перед телекомпом, только неуверенные движения рук напоминали о недавней отключке.

— Ты получил то же лекарство, — напомнил ему Хольгер, снова вручая Гедимину пробирку. Тот поморщился, но выпил до дна.

— Я не хотел, — угрюмо сказал он, обращаясь к Константину. — Они не должны были в тебя стрелять. Ты ни при чём…

— Без тебя знаю, — фыркнул северянин, прижимая ладонь к грудине. — А ты можешь радоваться, Гедимин. Ты успешно выкинул в помойку три с половиной года работы. Если бы не плутоний, нас вообще расформировали бы.

— Без Гедимина тут не было бы никакого плутония, — буркнул Иджес. — Оставь его в покое. Его чуть не убили.

— Совершенно ни за что, правда? — криво ухмыльнулся Константин, отворачиваясь к телекомпу.

Гедимин молча смотрел на собственный кулак — пальцы как сжались, так и не разжимались, хотя ногти уже впились в ладонь и пробили кожу. «Ирренций,» — единственная мысль в одно слово пульсировала внутри черепа. «Ирренций…»

01 августа 42 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити

«Гедимин, коллега, мне очень не нравится ваше состояние,» — с этого начиналось письмо; сармат попытался усмехнуться, но угол рта только нелепо и болезненно дёрнулся. «К сожалению, никто из нас не может повлиять на так называемое Ведомство развития, а выхода на координатора сарматской расы у меня нет. Если есть что-то, в чём я мог бы помочь, сообщайте незамедлительно. Что касается пари — я выхожу из него вместе с вами и вернусь тогда, когда ваше руководство пересмотрит свои взгляды. Без вашего участия весь этот спор не имеет смысла. Может быть, вас заинтересует…»

Фраза обрывалась, за ней начинались поля бессмысленных знаков, — то, что написал Герберт, сильно не понравилось цензорам. Гедимин снова дёрнул углом рта и закрыл полупустое письмо. «Надо бы ответить,» — вяло шевельнулось в мозгу; сармат посмотрел на устройство связи и, подумав несколько секунд, убрал его в карман.

Слегка обточенный булыжник красного гранита, закреплённый в тисках, уже перестал дымиться, и Гедимин развернул его к себе и заглянул в прорезанные в нём каналы причудливой формы. Это был сквозной орнамент, один на весь кусок минерала, — какие-то абстрактные узоры, точная копия рисунка с распечатки, вручённой сармату Кененом. «Остыл. Можно резать,» — Гедимин подвигал ползунок, настраивая метчик, и на округлом боку булыжника высветились красные линии через каждые четыре миллиметра. Кенен просил нарезать гранит на пластины с орнаментом — что это и для чего нужно, Гедимин не спрашивал, ему было достаточно трёх тюбиков горчицы. Учётчик пообещал дополнить плату банкой сальсы, когда работа будет закончена, но всю горчицу ремонтник забрал сразу же.

Луч резака не сдвигал уже срезанные пласты — они так и лежали друг на друге, а сами сквозные прорези были едва заметны. Гедимин осторожно шевелил кистью, смещая руку всё