Катрин (Книги 1-7) - Жюльетта Бенцони

здоровую, способную контролировать свои действия женщину. Графиня же страдает и будет кричать. Монастырь не так велик, и ее все услышат.

Сан-Реми и юноши с тревогой посмотрели друг на друга.

— Что же нам делать? — простонал Сан-Реми. — Мы не можем ни оставить ее в лодке, ни отвезти обратно. Ты прекрасно знаешь, что это было бы равносильно смертному приговору.

— Я знаю, знаю, но не из-за собственной черствости не могу принять ее, она здесь не будет в безопасности.

Готье охватила ярость. Пережитый страх и усталость сделали свое дело, он потерял самообладание:

— Что прикажете делать, сир настоятель? Может быть, бросить ее снова в воду, чтобы она утонула? Это было бы так просто: в Брюгге не осталось бы заложника, и разом бы отпали все заботы. Так вот, я, Готье де Шазей, говорю вам, что вы приютите ее, пусть даже в погребе, но я должен сейчас же ей помочь. Если мы промедлим еще немного, она потеряет много крови и умрет.

Аббат с силой сжал руку юноши, который вместе с Беранже держал Катрин.

— Успокойтесь и положите даму в лодку, иначе вы ее уроните. Я, кажется, кое-что придумал.

— Что? — сухо поинтересовался Сан-Реми, рукавом вытирая струящийся по лбу пот.

— Монастырь бегинок. Это единственная женская обитель, где несчастная найдет приют и необходимый уход. Бегинки прекрасно умеют выхаживать больных.

— Ты думаешь, они среди ночи откроют нам дверь, да еще когда в городе бунт, а мы скорее похожи на бродяг, чем на честных людей? В большинстве своем это благородные дамы или девицы из богатых семей. Учитывая происходящее, они должны крепко закрыть ворота. Им самим грозит опасность, если чернь ополчится на высшие сословия, что уже началось.

— Чернь, как ты говоришь, их любит и уважает, так как монашки простым людям часто помогают. Что же касается ворот, они откроются, если я поеду с вами. Но надо действовать быстро, я должен прибыть к заутрене. Эти юноши вернутся сюда, поскольку бегинки их, разумеется, не примут.

— Мы не хотим оставлять госпожу в чужих руках, — возразил Беранже, выпятив грудь, словно петушок.

— Ей помогут, и она будет жить. Если вы на это не согласитесь — она умрет. Выбирайте, но делайте это быстрее.

Вместо ответа Готье снова поместил Катрин в лодку, сел сам и положил ее голову себе на колени. Аббат прикрепил факел к железному крюку и следом за Сан-Реми и Беранже прыгнул в лодку. Через минуту она снова заскользила по водной глади в южном направлении. Дорога была недолгой, к великому облегчению Готье, который пытался заглушить непрекращающиеся стоны Катрин.

Этот монастырь бегинок, основанный два века назад графиней Жанной Константинопольской, представлял собой огромный участок земли, обнесенный высокими стенами, за которыми виднелась густая листва. Он включал церковь Святой Елизаветы, лечебницу и вереницу белых домов бегинок, вытянувшихся вдоль обширной поляны, усаженной деревьями и цветами.

Этот монастырь в своем первозданном виде стоит и поныне (примеч. лет.).

Монахини подчинялись настоятельнице, которую звали Главной Дамой. После двух лет подготовки в монастыре каждая послушница получала жилище и смирялась с тремя правилами: бедность, молитва и работа. Во Фландрии многие вдовы и девушки, которых не могли выдать замуж, предпочитали монастырь бегинок обычным монастырям, поскольку его всегда можно было покинуть.

Лодка остановилась под мостом у главных ворот. Настоятель августинцев вышел и ударил в небольшой колокол. Он отсутствовал недолго и вернулся в сопровождении двух женщин в черных платьях с носилками в руках.

Стонущую, страдающую от беспрерывных схваток Катрин уложили на носилки. Когда Готье и Беранже вздумали взяться за ручки, одна из женщин остановила их.

— Мы сами позаботимся о ней, — спокойно сказала она. — Мы будем сообщать вам о ее здоровье.

— Бог отплатит вам за вашу доброту, госпожа Беатриче, — сказал отец Киприан, — и сделает так, чтобы вы не пожалели о ней.

— Мы бедны и зарабатываем на хлеб тяжелым трудом. Кто может желать нам зла? Ни один из недругов этой несчастной женщины, даже если он и узнает о ее местонахождении, не посмеет проникнуть к нам с нечистыми намерениями. Я вам желаю доброй ночи, братья мои.

Деревянные ставни захлопнулись. Впервые за многие месяцы Готье и Беранже расстались с Катрин и теперь страдали от этого. Какое-то время они, не двигаясь, стояли перед закрытой дверью с глазами, полными слез.

— А если она умрет… — пробормотал паж. — И мы никогда уже ее не увидим?

Сан-Реми рассмеялся, смех его прозвучал неуместно. Обняв юношу за плечи, он сказал:

— Больше всего мне нравится ваш оптимизм! Вы все такие в Оверни? Это правда, что великолепного Арно де Монсальви нельзя назвать веселым малым.

— Вы знакомы с мессиром Арно?

— Мне выпала честь дважды видеть его в сражении: один раз в Азенкуре, а другой — в Аррасе. Достойный соперник, настоящий воин и самый отвратительный характер, какой я когда-либо встречал.

— Пусть он сдохнет! — процедил Готье сквозь зубы. — Тем, что госпожа Катрин вынуждена почти ежедневно рисковать своей жизнью, она обязана только ему.

И чтобы немного успокоиться, он принялся неистово грести к монастырю августинцев.

Катрин ничего не слышала и не видела с тех пор, как ее вытащили из воды. Вернувшееся было сознание, снова угасло в потоке страдания, полностью овладевшего ее телом. От падения болел каждый мускул, начавшиеся роды заставляли женщину корчиться, словно на раскаленной решетке. Ее разорванное чрево превратилось в сплошную острую боль. Больную перенесли, раздели, смыли кровь, уложили в кровать. Но это нисколько не облегчило ее страданий. Катрин не в состоянии была слушать, разговаривать, думать… Муки были столь жестокие, что палач со своим топором, появись он вдруг, показался бы ей ангелом-спасителем.

Сквозь туман слез, застилавших глаза, она замечала очертания черных и белых фигур, которые двигались взад и вперед, иногда останавливались рядом с ней. Тогда она ощущала свежесть на своем лице, сменявшую на мгновение обжигающие слезы, и запах трав, смешивающийся с удушливым запахом крови. Когда боль на минуту стихала. Катрин, словно уставшее животное, погружалась в сон. Но передышка была короткой, и через несколько секунд сон исчезал, гонимый клыками хищника, пожирающего ее внутренности. Этот ад длился часами, страданиям, казалось, не будет конца. В глубинах ее помутившегося сознания свербила единственная мысль: она умерла, но из-за совершенного ею святотатства была обречена на вечные муки. Ей ведь не зря привиделся бородатый дракон с огненными глазами, спрятанными под черными густыми бровями, — он погрозил ей кулаком. Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его, но руки ее вдруг сделались неподвижными, и суровый голос произнес:

— Это просто необходимо.