Большое Гнездо - Эдуард Зорин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шила в мешке не утаишь. Весь вечер пили бражники с Мирошкиным земляком. Для верности сами тоже новгородскими купчишками сказались. Свой человек на чужбине завсегда родня. Оно и к делу ближе. После сказывали, что крепенький попался мужичок. Сами едва под столы не свалились, а ему все нипочем. Тогда уж стали по очереди чару, принимать. Свалили-таки. Заснул мужичок пьяным сном, не слышал, как шарили у него в однорядке. Письмо нашли, отвезли Словише, Словиша князю показал. А после снова зашили его в однорядку. Утром едва добудились мужика, дали похмелиться, сунули в обоз, велели глядеть в оба, чтобы по дороге не пропал…
Обо всем об этом Мирошка и не догадывался, а потому стоял перед князем спокойно, смотрел ясным взглядом, глаз не опускал и говорил без стеснения:
— Ты зря меня во Владимире держишь, княже. Кабы отпустил, сговорился бы я с Мартирием.
— Как же! Вы с Мартирием сговоритесь, — усмехнулся Всеволод.
— Не веришь?
— Богово дорого, бесово дешево. В вашем болоте хитрые черти водятся. Еще что скажешь мне, боярин?
— Да что говорить, ежели слова мои для тебя, княже, только звук один?..
— С чем-то в терем мой шел?
— Отпроситься хотел. Шибко затосковал чтой-то. Да нынче вижу — всё едино не отпустишь…
— Кабы одна тоска была, почему бы и не отпустить? Не пленник ты мой, а гость. Худого слова и говорить не смей. Не то и впрямь обижусь, посажу в поруб…
— Вона как повернул ты, княже.
— Оно и раньше было все на виду. А только неймется тебе, боярин.
— Не моя вина. Новгород, не я, не хощет брать к себе Ярослава. Пошто упрямится Мартирий, я и в толк не возьму.
Всеволод сел к столу, уставился на Мирошку пронзительно. Говорить не хотел, да само собой вырвалось:
— Лиса хвостом след заметает, а ты словами льстивыми. Не верю я тебе, Мирошка. А потому не верю, что сносишься ты с Мартирием тайными грамотками.
Сказанного не вернуть. Побледнел боярин, крупные капли пота выступили у него на лбу. Пролепетал бессвязно:
— Зря хулу на меня возводишь, князь. Зря стращаешь напраслиной…
Засмеялся Всеволод, встал, посмотрел на боярина сверху вниз:
— Али думаешь: сам я ловок, а у Всеволода людишки спят?
Еще больше испугался Мирошка, быстро сообразил: неспроста намекнул князь про поруб. С него станется — запихнет в зловонную яму. Вон Глеб рязанский так в ней дни свои и закончил.
Повалился Всеволоду в ноги Нездинич, унизился:
— Помилуй, княже. Дьявол меня попутал.
— Вот видишь, боярин, — сказал Всеволод спокойно, — со мною шутки плохи.
— Насквозь глядишь, — склонил покорную голову Мирошка. — На рысях тебя не объедешь.
— Да и помаленьку не обойдёшь…
— Что повелишь, княже?
— Седин мне твоих жаль, боярин. Не то не поглядел бы, что посадник, не пощадил бы, ей-ей.
Не проник Мирошка до конца во Всеволодовы мысли, многого не понял. А князь давно смекнул: Мартирию посадник не нужен, опасный он человек. Как сажали владыку на архиепископское место, Нездинич руку к подлогу приложил. Покуда жив он, покуда ходит на воле, не знать Мартирию ни сна, ни покоя. Одним ударом думал владыка двух зайцев убить: избавиться от Мирошки и Всеволоду Новгород не отдать. Недаром рыскает он на стороне, ищет покорного новгородской воле князя. А новгородская воля в его руках: как скажет он, так и будет — Боярский совет супротив владыки не выступит, хоть и есть в нем горячие головы.
Нет, не пойдет у Мартирия на поводу Всеволод и Нездинича не сунет в поруб, а покуда шатко владыке, расшатает его еще поболе. Не то чтобы мысль эта раньше была — только после разговора с Мирошкой ему подумалось: а не кликнуть ли и Мартирия во Владимир? Пущай свидятся два дружка, пущай вместе посидят да крепко поразмыслят…
Повеселел Всеволод, даже улыбнулся, радуясь своей задумке. И так и сяк повертел — всё хорошо сходится.
— Вставай, боярин, — сказал он Нездиничу и даже похлопал его по плечу.
Обнадежил он посадника:
— Скоро вернешься в Новгород, недолго осталось ждать.
— Неужто простил, княже? — вспыхнул Мирошка. — Да как же мне благодарить-то тебя?
— После благодарить будешь.
Хороший урок преподал он Мирошке. А вот Мартирию каково?..
Глава вторая
1В июле во дворе пусто, да на поле густо. Про эту пору в деревнях так сказывают: «Не топор кормит мужика, а июльская работа».
Широко разросся вдоль пыльных троп желтый донник, тут и там в высокой траве посматривают на солнышко голубые глаза незабудок, на полянах и лесных прогалинах заалела сочная земляника. Притихли птицы на деревах — нынче много у них забот: вылупились прожорливые птенцы, требуют к себе внимания.
Все чаще и чаще стали озоровать грозы. С утра небо ясное — ни тучки, ни облачка, а к полудню бог весть откуда черную громадину нанесет. Встанет над лесным окоемом, насупится, брызнет белыми молниями, сотрясет округу раскатистым громом — и пошло, и пошло. Ветер листья взметет до вершин дерев, погонит по дорогам желтую пыль. Нарезвится, наиграется, умчится в другую даль — будто его и не бывало. И тут же сразу упадут на землю тяжелые капли.
Дождю рады все. Мужики снимают шапки, крестят обожженные солнцем лбы — овощам и угнетенным зноем посевам дожди в это время года в самый раз. Поля оживают на глазах, ослепляют первородной зеленью, пряно благоухает в тенистых овражках таволга. Горьковатый запах полей пьянит и кружит голову.
Одну из таких гроз пережидал Одноок на мельнице неподалеку от своей деревеньки Потяжницы. Чуть-чуть не доехал: с утра-то понадеялся, что будет вёдро, сел не в возок, как обычно, а решил размяться на коне. В возке под пологом ему бы и дождь нипочем, а верхами промок до ниточки.
На мельнице было шумно: скрипели и скрежетали жернова, под дырявой кровлей кучерявилась пыль. Боярин сидел на колоде, чихал и поругивал мельника:
— Черт лысой, да останови ты свое колесо! Уши заложило, слова молвить не могу.
Мельник, прозванный в деревне Гребешком, был человек могучий и разбойный с виду: голова как бочонок, волосы нечесаны от рожденья, лицо покрыто рыжими пятнами, как железо ржой, руки словно клещи кузнечные, крепкий стан сутул и чуть кособок. Зато глаза у него голубые и кроткие, голос тонок и распевчив, как у красной девицы.
Редко заглядывал на мельницу боярин, года три, почитай, не был, да и вообще народ не часто наведывался к Гребешку в эту пору года. А ежели и приезжал кто, то разговоров с мельником не заводил, разве что только о помоле, сгружал зерно и забирал готовую муку. Жил Гребешок рядом, в собранной кое-как избе с молодой женой из пришлых с низовьев Оки…
Услышав сказанное боярином, мельник тут же бросился за дверь — немного времени прошло, жернова перестали вертеться, скрежет стих, только слышался шум дождя да журчанье падающей с запруды воды.
Одноок вкусно чихнул, провел рукавом под носом и с любопытством уставился на возвратившегося Гребешка.
— Ну и страхолюд же ты, — сказал он смирно стоявшему перед ним мельнику.
Гребешок хмыкнул, покраснел и переступил с ноги на ногу.
— Как зовут-то тебя? — спросил боярин, будто имя его забыл.
— Г ребешком.
— Гребешком зовут, а сам гребня, поди, отродясь в руке не держивал…
— Оттого и прозвали.
— Сколь годков-то тебе?
— За третий десяточек перевалило. На пасху тридцать стукнуло…
— Складно говоришь ты, Гребешок, а разумения в тебе нет никакого. Почто боярина в избу не зовешь?
Растерялся Гребешок, заморгал кроткими глазами, покраснел еще больше.
— Дык не вступно мне…
— Куды уж там, — начиная сердиться, хмыкнул Одноок. — Нешто и обсохнуть у тебя негде?
— В избе тож не топлено, — растерянно пробормотал мельник. — А коли что, дык пойдем ко мне, боярин. Я живо печь-то истоплю, я счас…
За дверью полыхнуло, сильный гром до основания потряс ветхую мельницу. Боярин задержался на пороге, вздрогнул, торопливо перекрестился, словно собирался нырнуть в омут.
Лошади, привязанные к колышкам возле запруды, ржали и натягивали вожжи. Дождь бил наискосок, рябил растекшиеся перед мельницей лужи.
— Эк налило-то, — проворчал боярин. Кликнул промокшего Гребешка:
— Чо стоишь, глаза пялишь? Подь сюды!..
Мельник услужливо подтрусил к двери.
— Ну-ко, нагнись. Да пониже, пониже, — приказал Одноок. — Задом повернись.
Мельник выполнил все, как велено. Оглядываясь с недоумением, спросил:
— Почто бить хочешь, боярин?
— Экой ты недогадливой, — ткнул его в шею Одноок. — Еще малость пригнись. Теперь в самый раз будет…
Подобрав полы мокрого платья, боярин вскарабкался Гребешку на спину.
— Теперь в избу волоки. Да не оступись, гляди.
С боярином на спине мельник вприпрыжку пересек двор, так, не спуская Одноока, и ввалился в темные сени.