Диско 2000 - Сара Чемпион

Таня Глайд

Сука Павлова и Священная Корова встречают 2000 год

Я в своей жизни много чего делала, только вот в тюрьме не была. И не трахала свою мать. Сейчас семь вечера 31 декабря 1999 года, а потому, если я хочу обо всем рассказать до начала нового тысячелетия, лучше начать сейчас.

Эти пятница с субботой похожи на последние дни Римской Империи, говорит Священная Корова, разворачивая какой-то маленький сверточек. Иногда Священная Корова думает, что она Бог. Господь ее прости.

И вовсе нет, отвечаю я, нечего прикидываться гребаной жертвой прессы. Просто еще один год заканчивается, вот и все. Просто смерть еще раз ударила своим ломом.

Я беру бутылку водки и отпиваю глоток.

Этот канун Нового Года будет совсем не похож на тот, когда мы провели два часа на заднем сидении маленькой машины по дороге в Тараканий Конец в поисках «колес», а потом еще четыре часа пытались разыскать в Кенте вечеринку, которую все равно отменили, — а потом «колеса» не сработали, и нас стошнило. Он не будет похож на тот, когда ты гладила мою шею, а я блевала около забегаловки, где в окне висела здоровенная кефаль из оргстекла, а какой-то толстяк все пытался заставить нас выпить по «Розовой Леди». И мы не станем проводить его, тусуясь с людьми, которых мы, в общем, ненавидим или презираем. И не станем плясать под дудку поганых ди-джеев, которым, к тому же, явно переплачивают. Мы не проснемся на куче мешков с мусором с ошметками почти нетронутого пирога на лице. И смотреть специальные выпуски «Гарри Хилла», «Папаши Теда» или «Этой жизни» мы тоже не будем — они, конечно, ничего, но…

Заткнись, мать твою! Лучше нюхни и давай ближе к делу, говорит Священная Корова, у нас еще куча дел.

Я знаю! — рычу я, вышагивая вокруг стола, на котором она сидит, и медленно покачиваясь в такт музыке.

Мужской голос рычит и завывает большим зверем, он бесится и проклинает, а нарастающий ритм, похожий на густой сладкий аромат, поднимает меня все выше, выше —

Я видел это

Всегда и везде:

Ко мне поворачивались спиной.

«Ты нам не нужен, ты здесь чужой!»

И тогда я сказал: Прекрасно,

Я буду светить сам по себе,

И буду верен

Только себе.

Я называю это кайфом. Сеанс шиацу. Священная Корова начинает выворачивать ногу под каким-то странным углом, что не сулит ничего хорошего, уж я-то знаю. Потом она поворачивается, наклоняется и целует меня прямо в губы.

Только не сейчас.

Да ладно, давай.

Священная Корова может закинуть обе ноги себе за шею. Я всегда пытаюсь вести себя так, как будто на меня это не производит ровным счетом никакого впечатления. В конце концов, что мне за дело до того, куда она закидывает ноги? Никакого мне дела нет. Священная Корова проводит ладонью по моей левой груди и двумя пальцами сжимает сосок. Мы уже знаем, сколько наркоты можно принять, чтобы секс был в кайф, а не становился похожим на копание в грязном белье. А поймать этот момент не так легко. Она наклоняется, притягивает меня к себе и берет губами мой сосок. Я просовываю руку ей между ног. Она очень напориста и настойчива. Я начинаю гладить ее — моя рука движется снизу вверх, вверх по внутренней стороне ее бедер к ее киске. Пальцем поглаживаю ее клитор. Она гладит мне шею большим пальцем ноги. Ее губы такие мягкие…

Звонок. О нет, только не это. Прибыл Люк Смерть-Дорога, Человек, Который Был Здесь С Самого Начала.

Привет, Люк. Нюхни порошка. Еще есть водка. Какой у тебя классный меховой прикид, такой голубой. Похоже, Люк едва узнает нас, зато немедленно разражается речью.

О Господи, вы просто не поверите! Я вчера зашел в тот клуб, и ди-джеи оказались просто ужасны! Я хочу сказать, там был сплошной чертов молодняк, который даже не врубался в то, что происходит. Гребаные затасканные мотивчики, настоящее дерьмо — всякие там кислотные техно с барабанами и басами — я хочу сказать, они просто не знают, как оно все должно быть по-настоящему, их просто тогда не было, верно ведь? Оох, дома просто зашатает от этой второсортной муры! Все не так, как раньше, это я вам точно говорю. Никогда не поверю, что все эти ребята ловят кайф от такого дерьма! Все дело в том, что их не было тогда, в самом начале…

В самом начале чего? — шиплю я. Это самое лучшее, когда треплешься о музыкальных течениях последних двадцати лет с народом вроде Люка Смерть-Дороги: надо сообразить, о каком стиле идет речь, сообразить, когда, по-твоему, «все это началось», а потом прибавить к этому еще пару лет — на всякий случай, и выдать что-то вроде «но ведь Африка Бамбаата это делал еще в 78-м, верно?». И все такое прочее.

Люк отвечает.

Ну, их просто не было тогда. Когда все это началось.

Как тот, кому в 1999 году исполнилось семнадцать, мог «быть там» в 1986, в четыре года? Я хочу сказать, если бы они даже и были в Ивисе в том самом году, они бы наверняка строили там песочные замки, разве нет?

Эти клубные фашисты — что-то особенное, совершенно отдельное племя. Я просто фигею от Люка.

Пора двигать! Священная Корова быстро встает на ноги. Нам надо раздобыть эту штуку. Мак так расстроится, если мы ее не найдем… Давай же! Ты только подумай, что ей пришлось пережить.

Ну, ладно, ладно.

Священная Корова идет к комоду и вытаскивает оттуда маленький потасканный дипломат. Он белый, пластиковый и обтянут вельветином. Выглядит как последняя дешевка, совсем не в стиле Священной Коровы.

Ничего не спрашивай, говорит она, это для Мак.

Тогда ладно.

Тихо.

Верно. Пора заняться делом. Давай, будет о чем внукам рассказать.

Мы принимаем по дозе ЛСД и начинаем поторапливаться: у нас есть важное дело. Мы направляемся к дверям.

Погоди-погоди, а как же насчет Лили?

О, с ней все будет в порядке. С ней всегда все в порядке.

В наше время дети быстро растут.

Да, слава Богу.

Охота началась. А вот и первый пункт остановки: паб неподалеку. До нас доходили слухи, что там есть то, что нам нужно. Мы садимся. Священная Корова хватает меню.

Не могу поверить, что нас сумеют быстро вычислить.

Нас всегда замечают, так что с заказом проблем быть не должно; вот только сели мы не столик, а на бочонки, которые еще не успели сгрузить в погреб.

Милашки, тут не сидят.

Ну, давай. Давай, «Кровавый пирожок» — ты меня понял, шепчет она.

Удачи, милашка. Он смеется.

Я смотрю на женщину за ближним столиком: она заказала себе целого краба. Он очень большой — по крайней мере, в сравнении с тарелкой. Я смотрю и смотрю на этого краба: мне кажется, что он ползет. Или собирается поползти. Похоже, у меня появляются первые признаки фобии: я холодею, меня начинает трясти, я чувствую, что вот-вот разревусь.