Бей или беги - Саманта Янг

хотела только одного — касаться его кожи, чувствовать вкус его губ, ласкать его и чтобы он ласкал меня. Без этого я не могла дышать.

Я уткнулась лицом ему в грудь. Как всегда, в его присутствии я чувствовала себя маленькой, хрупкой, слабой, женственной. Как могло мне прийти в голову, что кто-то другой может заставить меня почувствовать то же самое?

Догадываюсь, что на моем лице отразилась целая гамма чувств — от удивления и досады до радости и жгучего вожделения. Он смотрел на меня так же.

Я смутно видела, как, извинившись, ушла Патрис, но мир перестал существовать для нас. Не было ни музыки, ни людей. И мне больше не было холодно, потому что огонь полыхал внутри меня.

Не говоря ни слова, я сняла одну руку Калеба со своего плеча и, взяв его за руку, повернулась и повела за собой. Мы медленно — слишком медленно! — продвигались сквозь плотную толпу, заполонявшую палубу. И он не отпускал моей руки.

Когда мы начали осторожно (я была на высоченных шпильках) спускаться по винтовой лестнице, я крепче сжала его руку, и он пожал ее в ответ. На нижней палубе никого не было. Я провела его через двери-купе и маленькую гостиную — в хозяйскую спальню.

Я не думала в этот момент ни о неприкосновенности личного пространства моей подруги, ни о своем безответственном поведении. В этот момент в моей голове было только две мысли.

Первая — Калеб Скотт.

Вторая — как я его хочу.

Я достала ключ Патрис и открыла хозяйскую спальню. Мы вошли, и я выпустила его руку, чтобы он закрыл за нами дверь.

Мы повернулись лицом к лицу и какое-то время молча смотрели друг на друга, пытаясь выровнять дыхание. Я открыла рот, чтобы что-то сказать — не знаю, правда, что, — как вдруг вскрикнула, потому что он резко притянул меня к себе.

Он подхватил меня на руки как пушинку, я обвила ноги вокруг его бедер, и мое платье задралось. Он прислонил меня к двери и жадно искал мой рот. Мы целовались исступленно, страстно, а потом он резко оторвался от меня и впился глазами мне в глаза, сгорая от желания так же, как и я. В комнате раздавалось только наше учащенное, тяжелое дыхание и хриплые стоны.

Внезапно я задохнулась, потому что он скользнул пальцами мне под трусики. Глаза Калеба потемнели, видя, как я возбуждена, черты лица напряглись, но больше он не мог сдерживаться.

— В пиджаке. Бумажник, — его отрывистые слова звучали как приказы.

Я засунула руку во внутренний нагрудный карман его пиджака и достала бумажник. Трясущимися руками открыла его и вытащила оттуда презерватив. Бросив бумажник на пол, я зубами рванула упаковку, и Калеб нетерпеливо выхватил презерватив у меня из рук.

Он расстегнул молнию на брюках, и я вскрикнула, почувствовав его горячий твердый член у себя между ног. Он всем телом навалился на меня, удерживая у двери, пока двумя руками надевал презерватив, а я крепче обхватила его бедрами. Потом он одной рукой подхватил меня под ягодицы, поднимая до нужного уровня, а второй стал властно ласкать мою грудь. Отодвинув в сторону мои трусики, он резко и жестко вошел в меня с ненасытностью завоевателя. Меня словно ударили током. И еще. И еще. Волны наслаждения расходились по всему моему телу, концентрируясь в одной точке…

Мы учащенно дышали, я крепко схватила его за талию, прижимая ближе к себе. Мне было мало его, хотелось глубже, сильнее. Хотелось, чтобы он до отказа заполнил собой ту часть меня, которая опустела, когда он уехал.

Как бы почувствовав мое желание — а может быть, испытывая то же самое, — он удвоил темп. Я запрокинула голову, но он одной рукой взял меня за шею и нежно, но настойчиво заставил посмотреть ему в глаза.

Он ничего не сказал, но его взгляд был яснее всяких слов:

«Посмотри на меня.

Смотри на меня.

Это мы. Больше никого не может быть».

Я кивнула.

Руки Калеба сжали меня сильнее, а движения бедер стали жесткими, почти грубыми, отчаянными.

Шесть недель без него были вечностью, и скопившееся во мне сексуальное напряжение требовало немедленной разрядки. Я больше не могла сдерживаться.

Стон, больше похожий на крик, вылетел из моей груди, пока долгий оргазм сотрясал мое тело волнами неземного блаженства. Он зарычал и, до боли стиснув мои бедра, догнал меня. Мы кончили одновременно.

Калеб продолжал держать меня, пока мы старались восстановить дыхание. Я чувствовала его в себе, на себе каждой клеточкой своего тела. Я не могла надышаться им, его запахом — одеколона, смешанного с потом, — и от счастья, что он рядом, еле сдерживала слезы.

Горло сжимали эмоции, которые я не хотела анализировать.

— Этого не достаточно, — сказал Калеб, поднимая голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

Но сейчас я не решалась посмотреть на него, опасаясь, что он может прочитать в моих глазах то, что ему знать не полагается. К счастью, он деликатно не настаивал.

— Нам бы надо убраться отсюда, — тихо добавил он. — Я уже снова тебя хочу.

Тут я все-таки подняла глаза.

— У меня есть вопросы.

— Уверен, что есть. Но я сомневаюсь, что ты хочешь, чтобы нас здесь застукали.

Вспомнив, чем мы только что занимались в личной спальне моей подруги, я вспыхнула:

— Ты прав. Ну… тогда опусти меня.

— Жаль, — шепнул он.

* * *

Мы едва сказали несколько слов друг другу на этой вечеринке. Видя мое смущение (я не могла заставить себя отдать Патрис ключ после нашего такого явного продолжительного отсутствия), Калеб приказал мне ждать на нижней палубе, а сам поднялся наверх, чтобы передать хозяйке ключ и извиниться за то, что рано уходим.

Мы быстро доехали на такси ко мне, и вот теперь я смотрела на огромного шотландца, который, сняв пиджак, развалился на моем маленьком диванчике с чашкой кофе в руке. Я ужасно хотела забраться к нему на колени. Но были вопросы, на которые требовалось получить ответы.