«Если», 2005 № 06 - Журнал «Если»

В том году фантастика превратилась из литературы о будущем в литературу о настоящем. В том году впервые вышел из печати знаменитый роман Джона Браннера «Всем стоять на Занзибаре». Не прошло и сорока лет, а книга уже пришла к российскому читателю (в переводе Анны Комаринец). Задержавшись в пути, роман Браннера в художественном отношении нисколько не устарел, мы можем теперь оценить не только его толщину, но и качество стилистических экспериментов, их значение для идейной и образной системы произведения.

Технология построения романа не оригинальна: Браннер заимствует технику монтажа, укоренившуюся в модернистской литературе еще в 20-е годы благодаря таким авторам, как американец Дос Пассос, советский писатель Б.Пильняк, немецкий утопист А.Деблин, итальянец Э.Канетти, и восходящую, разумеется, к технике монтажа кинематографического: Д.Гриффит, Дзига Вертов, С.Эйзенштейн.

Монтаж отличается от простого коллажа разнородных фрагментов наличием семантического избытка — нового смысла, который отсутствует в отдельных деталях и становится доступен лишь благодаря тому, что мы видим картину в целом, мысленно достраивая недостающие перемычки. Эйзенштейн сравнивал монтажную склейку со структурой иероглифического письма: например, совмещая иероглифы «глаз» и «вода», мы получаем слово «плакать», смысл которого становится понятен после мысленного собирания в одно целое доступных взгляду фрагментов. В «романе-монтаже» сочетается несколько разнородных по структуре информационных потоков, в их числе газетные объявления и репортажи, транскрипция кинохроники, социологические зарисовки и уличные выкрики, дополняемые новеллами с классическим построением сюжета.

Нарочито сложную структуру «Занзибара» Браннер выстраивает, добиваясь максимального подражания трилогии Доса Пассоса «США». Последовательно чередуются четыре главные рубрики: «Контекст», «В гуще событий» (большие и малые фрагменты рекламы, новостных сообщений, документов разного назначения и пр.), «Крупным планом» и «Режиссерский сценарий». Несколько сюжетных линий развиваются, захлестывая друг друга петлями. Главные персонажи: Норман Хаус, афро-американец и вице-президент крупнейшей промышленной корпорации, руководит проектом «Дженерал Текникс» в развивающейся африканской республике Бениния; Дональд Хоган, правительственный аналитик и тайный агент, распутывает заговоры, в которых он сам является составной частью; гениальный генетик Сугайгунтунг, изобретает панацею от генетических болезней и пытается вырваться из-под опеки военной хунты его родной страны Ятаканга. Еще тридцать второстепенных и триста третьестепенных персонажей, а также все остальное человечество, иногда упоминаемое мимоходом.

Действие происходит в перенаселенном мире ближайшего будущего (примерно 2010 год): контроль над рождаемостью и генетическими болезнями, затяжная война на Тихом океане, волны наркомании и массовых убийств в развитых странах, тотальная промывка мозгов с помощью рекламы, покушения с топором в руках на сверхчеловеческий искусственный интеллект. Всему этому придуман особый язык, почти жаргон, который преподносится читателю в якобы естественных формах его употребления (этот прием позднее был развит до совершенства киберпанками).

За время, прошедшее с момента издания романа, его заглавная метафора стала общеупотребительной. Если собрать всех людей плечом к плечу, их можно выстроить на небольшой территории острова Занзибар. Разумеется, они не будут спокойно стоять на месте, а начнут грызть соседей и отвоевывать территорию, как это заложено в генотипе млекопитающих. Вдобавок население растет, в ближайшем будущем места на острове всем не хватит. Социальное давление грозит выбить из котла все заглушки — поэтому в обществе, «перегретом» высокими технологиями, требуются особые социальные технологии для управления людьми (обратите внимание: фокус научности в фантастике окончательно сместился к социальным дисциплинам). В финале есть интересный образ: народность шинку в республике Бениния не знает войн, поскольку обладает генетической способностью вырабатывать «умиротворяющие» феромоны. Судя по этому образу, автор не видит альтернативы технологиям управления, основанным на тотальном подчинении субъекта.

Некоторые идеологические детали требуют отдельного разбора. Традиционный «роман-монтаж» критикует буржуазное общество. С помощью оригинальных приемов в нем отражается ущербный код современной истории: превосходство человеческих масс над личностью, замена человека социальной функцией. Книга Браннера в этом отношении более проста, в ней основной акцент делается на неконтролируемом разрастании хаоса в мире ближайшего будущего. Человек оказался способен слишком многое придумать и реализовать, но удержать все это под контролем не может, поскольку разумность его поведения ограничена естественными пределами.

В модернистской литературе 20-х прием монтажа использовался для выявления нового образа эпохи — индустриального Молоха, порабощающего людей в корпоративно-фашистском государстве. Таким было новое содержание, «подсмотренное» писателями за ворохом словесного мусора новостей. У Браннера речь идет не столько о новом содержании эпохи, сколько о гиперболизированном выражении уже существующих в обществе страхов и ожиданий. Формалистические приемы фантаст использует не для того, чтобы вытащить новое содержание на свет, а чтобы усилить впечатление от образов и перспектив, сформированных традиционными средствами.

Интерпретировать этот роман едва ли не более интересно, чем его читать. При внимательном изучении, кстати, бросаются в глаза некоторые «родимые пятна» фантастического жанра, с которыми не справился модернистский скипидар. Присущая НФ фабульность ясно присутствует в основных историях, формалистические приемы лишь слегка ее размывают, но не вытесняют. Фрагменты текстов, с помощью которых формируется разносторонний образ конвульсирующего общества, зачастую плохо продуманы, выглядят бессодержательно и вяло. Социологические и философские концепции (весь груз футурологических проблем автор взваливает на плечи социолога Чада Муллигана, структура личности которого не позволяет этот груз удержать) недостаточно проработаны, их изложение выглядит убедительным лишь в риторическом, но не в содержательном отношении.

Роман Браннера представляет собой замечательную попытку, одну из самых амбициозных и проработанных, прыгнуть выше головы, оставаясь в рамках фантастического жанра. Возможно, автор дальше других продвинулся на этом пути, но для истории литературы сама эта попытка оказалась гораздо важнее, чем достигнутый результат…

Впрочем, несмотря на «провисающие» моменты, браннеровский «Занзибар» — одна из самых значительных переводных книг. Вместе с ней к нам пришел дух «Новой волны».

Сергей НЕКРАСОВ

ПУБЛИЦИСТИКА

Эдуард Геворкян

Больше, чем литература, или Миссия забыта

Продолжаем разговор писателей о литературном деле, состоянии фантастики и творчестве молодых авторов, начатый в апрельском номере «Если» выступлениями фантастов.

Если бы лет двадцать назад какой-нибудь любитель фантастики впал в кому, а в наши дни чудесным образом вышел из нее, то, оказавшись в книжном магазине, решил бы, что все же умер и находится в специальном раю для фэнов. Вскоре, возможно, он изменил бы свою точку зрения на противоположную. Интересно, что сейчас нередки случаи, когда привередливого ценителя фантастики больше радует обилие статей, эссе или обзоров, посвященных современной российской фантастике в целом и малым формам в частности, нежели изобилие красивых обложек. Да, дискуссии на страницах периодических изданий и на форумах вроде бы свидетельствуют о полноте творческой жизни во всех ее проявлениях. Правда, со временем человеку мнительному может показаться, что разговоры о произведениях гораздо интереснее самих произведений.

Но так ли это? Не ждет ли читателя очередной «плач Ярославны», посвященный усушке и утруске малых форм?

«Да сколько же можно! — вправе строго нахмуриться просвещенный читатель. — Сколько можно стенать по малым формам из года в год! Да, были времена, когда все дружно кинулись писать романы, а рассказами баловались разве что дементные подростки и сенильные старички. Но теперь-то даже взыскующий малых форм и пестующий оные достославный журнал «Если» из номера в номер печатает рассказы наших авторов, а уж строгостью отбора он, журнал, известен».

И то верно! Достаточно пролистать голосовальную брошюру хотя бы последнего Роскона: аж в глазах темнеет от обилия имен и названий.

Теперь уже можно констатировать тот факт, что на руинах советской фантастики вполне созрела фантастика российская. Более того, вокруг нее образовался этакий шлейф из авторов, издающихся преимущественно в России, а обитающих при этом в стремительно отдаляющемся зарубежье.