Висельник и Колесница - Константин Жемер

- Господа! – вскричал француз со слезами на глазах. – Случалось ли вам когда-нибудь вставить в замочную скважину ключ, замечу – родной ключ, подходящий, потом услышать вожделенный щелчок, а дальше…, а дальше – ничего, замок не желает открываться.

- Почему вдруг? – подтолкнул рассказчика Толстой.

- На табличке начертан двадцать один иероглиф, столько же и букв в еврейском алфавите. Но великих арканов Тарот – двадцать два! О, будь проклят этот лишний аркан! – прежняя злость старика переросла в неописуемую ярость, казалось, ещё миг и он набросится на слушателей с кулаками. – Пока не было Книги, я полагал, что проникнуть в тайну двадцать второго аркана удастся без труда. Но в действительности это оказалось невероятно трудным. Мне бы больше времени…

Ленуар умолк, уронив подбородок на грудь.

Видя, с каким интересом Фёдор слушает историю полусумасшедшего учёного, Максим никоим образом не пытался вмешиваться, хотя и испытывал выжигающее нутро нетерпение. Когда же старик сделал паузу, полковник не сдержался и возопил:

- А как же Елена?! Хватит уже про иероглифы! Давайте про девушку!

- Вздорная, насмешливая девчонка! – немедленно отозвался мосье Александр. – Когда я пришёл с вопросом о двадцать втором аркане, она вначале осмеяла меня, а затем запустила в голову тарелкой.

После этого случая учёного постигло отчаяние – впервые великий Александр Ленуар не смог разгадать криптограмму. Судьба насмехалась над ним, подобно цыганской колдунье. И тогда созрело решение уничтожить проклятую Книгу и, таким образом, разрубить узел. Он спустился к Прозектору, попросил тяжёлый молот…, но лишь только молот занёсся над Книгой, как явился Гроссмейстер Август и остановил Ленуара.

- О, этот человек – сущий дьявол! – старик потряс в воздухе пальцем. – Не возьму в толк, как он проведал о моём намерении…

- Скажите, а может ли упомянутый дьявол причинить вред Елене, как тому мальчику, что не умел останавливать сердце? – поспешил вернуть разговор в правильное русло Максим.

Александр Ленуар, издав смешок, ответил:

- Конечно, стоило бы препоручить злобную ведьму милейшему господину Прозектору, но не позволит князь Доминик. Околдовала она князя, и теперь он по уши влюблён! Впрочем, господа, вижу, что и вы находитесь под властью ведьминых чар. Поверьте человеку, который обладает некоторой толикой мудрости, и который испытывает к вам естественную благодарность – остановитесь, пока не поздно, стряхните цыганские чары и бегите прочь, а Орден с Носителями пускай сами выясняют отношения. Моя участь – пример того, что может случиться с любым, дерзнувшим…

- Как-нибудь сами разберёмся, что нам делать, – перебил Толстой. – Лучше объясните кое-что. На каком языке шёл разговор с Еленой, если вам неведом русский, а она не знает французского? И какого дьявола людям Радзивилла понадобилось тащить вас в лес и бросать одного, таким образом, давая шанс спастись, вместо того, чтобы тихо удавить шнурком или обезглавить при помощи всё той же гильотины?

Мосье Александр хотел возмутиться подобным недоверием, даже бороду уже вздёрнул. Но, мельком взглянув в лицо Крыжановскому, сник и поспешил объясниться:

- Да будет известно, господа, ваша Елена неплохо изъясняется и по-французски, и по-польски. Но беседовали мы на её родном языке – языке фараонов Египта. Что касается казни, то смею уверить – в Ордене всё основано на ритуалах. И важнейший из них – наказание: как попало никого не казнят… Ой, да что же это я? Видимо, виноват ваш коньяк, полковник…, сейчас должны вернуться люди князя! Они не захотели мёрзнуть, ожидая моей кончины, и поехали в корчму выпить пива. Скорее прочь от этого места, господа, гоните лошадей, иначе – нам конец! – От ужаса глаза учёного округлились, он сбросил с себя шубу и попытался вскочить на ноги.

- Успокойтесь, господин Ленуар, – улыбнулся Максим. – Куда вы собрались в таком виде? Это же дурной тон, что люди подумают? А посланцы генерала никогда не вернутся, равно, как и пива в этой жизни не отведают. Их тела, заметённые снегом, лежат в нескольких лье отсюда. Не хотите ли ещё коньяку?

Француз поспешил укутаться шубой, шумно выдохнул воздух и жалобно попросил:

- Велите принести мою одежду, что осталась под деревом. Палачи её не тронули.

Легко сказать – велите принести одежду! Уж темень наступила – хоть глаз выколи, и цыгане, что подобно кошкам умеют видеть в темноте, как назло, запропастились куда-то. Решив отправить за одеждой солдат, Максим сунулся во вторые сани. Оттуда доносилось негромкое бормотание:

- Чо-то зябко стало! Налей ишшо, дядя Леонтий, не жадись.

- Хватит, ужо, скоро полезем в логово Анчихриста. Аль, полагаешь, я твою пьяную морду на закорках тащить буду? Опрокинул маленькую для храбрости, и будет с тебя.

- Может, и не полезем таперича. Голый дедка принял добрый глоток коньяку – значится, нескоро закроет варежку, а нам тут – мёрзни. Уж ты мне поверь – у ихвысбродь коньяк таков, что язык кому хошь развяжет. Всякий раз как его, грешным делом, хлебнёшь, так не то, что говорить – петь хочется. Уж я-то знаю…

- Та-а-к! – подходя, рявкнул Крыжановский, и от его окрика Коренной с Курволяйненом кубарем выкатились на снег. – Вот значит, куда коньячок-то убывает!

Максим зажёг фонарь и осветил лица гвардейцев – оба вытянулись во фрунт. Ильюшка стоит – ни жив, ни мёртв: глаза выпучены, дышать опасается. Честное лицо Коренного, напротив, выражает стремление встать на защиту приятеля.

Американец, наблюдавший эту картину, испустил смешок и обратился к Ильюшке:

- Давно интересуюсь, о, шкодливый отрок, где ты раздобыл такую звучную, совершеннейшим образом отражающую твою внутреннюю сущность, фамилию?

- Никак нет, вашсиятельство! – ещё больше выпучил глаза Илья, а затем, бросив опасливый взгляд на полковника, продолжил: – Фамилие наше изначально звучало иначе – Кирволяйнены. А потом прицепилось таперешнее прозвание, да так, что не отлепишь. Даже писать нас начали по-новому. А я чего? Я ничего – пущай себе, коль оно так людям сподручнее.

Максим, будучи прекрасно осведомлённым об истории рода Курволяйненов, тем не менее тоже задавался неким вопросом, каковой считал более важным, нежели учинение выволочки денщику за украденный коньяк. Взяв Толстого под руку, он отвёл его в сторону и спросил:

- Скажи на милость, Теодорус, отчего такие странности? Я хорошо помню, как несносно ты вёл себя во время рассказа умирающего Леха Мруза, как перебивал и иными способами мешал говорить. И как непочтительно обошёлся с мёртвым. Между тем, старый цыган приходился дедушкой Елене и являлся…, пусть не совсем другом, но держался-то он нашей стороны. Другое дело – мосье Александр. Один из приспешников Антихриста, гуманист ё…й, в полной мере заслуживший ту судьбу, от которой, по чистой случайности, мы его спасли. И что же? Со всем, доступным собственной бесстыжей натуре почтением, ты благоговейно выслушиваешь тошнотворные подробности трагедии французского государства и прочие сомнительные откровения. Лишь пару раз прикрикнул на мерзавца, и то, скорее, чтоб я не возмущался, нежели чтоб старик не нёс околесицу.