В постели с Президентом - Владимир Романовский

— Ты не боишься?

Ладлоу удивленно посмотрел на Лероя.

— Чего мне бояться?

— Что тебя поймают.

— Нет, конечно. Меня нельзя поймать.

— Почему же?

Ладлоу пожал плечами.

— Система не рассчитана на то, чтобы ловить людей моего типа, Детектив. Рассчитана, чтобы ловить глупых, безмозглых, инфантильных уголовников. Преступники — дураки все до одного, и блюстители тоже. Я каждый раз принимаю меры, чтобы не дать системе за что-нибудь зацепиться, вот и все.

— Я, честно говоря, имел в виду нелегальную внутреннюю торговлю акциями, — сказал Лерой. — Что же касается поимки тебя за то, что ты делаешь в данный момент — не волнуйся, тебя поймают. Даже не думай, что не поймают. Выкинь эту мысль из головы.

— Уж не доброго ли Господа ты имеешь в виду? — Ладлоу улыбнулся.

— Ты эту возможность не рассматривал? — спросил Лерой.

Ладлоу педантично поджал губы.

— Некоторые становятся религиозными, когда перед ними смерть, но, Лерой, мы же люди разумные! Ты что же, считаешь, что я, лично, сын своей эпохи… — Он изобразил торжественную позу, привстав. С запозданием, Лерой сообразил, что у парня есть чувство юмора. — Цепи религии наконец пали. — Ладлоу насмешливо посмотрел на Лероя. — Две тысячи лет религиозные секты всех мастей использовали Бога как предлог, чтобы угнетать других. Сегодня, когда наконец стало понятно, что Бога нет, и весь религиозный водевиль не больше чем обман, уловка, придуманная, чтобы контролировать население, некоторые из нас вздохнули свободнее. Можно также взглянуть на факты. Человечество необратимо разобщено. На самом деле есть всего два класса — думающее меньшинство и все остальные. У каждого человека только одна жизнь, дальше ничего нет, никого не ждут ни награды ни штрафы, так почему же не воспользоваться инстинктами — чужими и своими — почему бы не постараться получить максимум удовольствия от жизни?

Эти двое — у них столько общего, что можно было бы восхититься похожестью, если была бы возможность смотреть на все это со стороны, а не участвовать.

Различия — только поверхностные. Оба — более или менее саксонцы, с небольшим вкраплением, возможно, семитской крови (в случае Ладлоу — какая-нибудь прабабушка по материнской линии) и негритянских добавок (Лерой, возможно из-за алжирских дел французской ветви семьи) — вкрапления для полноты образа. Если бы человеку со стороны понадобилось бы иметь дело каждый день с одним из них, он наверняка выбрал бы Ладлоу. Ладлоу заслуживет доверия в большей степени. Джентльмен с идеальными манерами. Наверняка никогда не кладет локти на стол за обедом. Ума у Ладлоу явно больше — судя, хотя бы, по данной ситуации, а не только по внешнему виду. Ладлоу — холодный, прагматический мыслитель, с которым можно полемизировать. Лерой — упрямый иррациональный подонок, склонный к жестокости.

Но похожести, но совпадения! Невыносимо! Обоими руководит страсть к ненужным приключениям. Агрессивность, игнорирование чувств других, самоуверенность — идентичны. Мысли, возможно даже методы — одинаковые. Они и похожи друг на друга даже внешне! Нетрудно себе представить Ладлоу на месте Лероя, даже здесь, в мещанской гостиной на первом этаже пригородного сарая. Лерой на месте Ладлоу? Менее правдоподобно, но — почему нет?

Дай мне силы, думал Лерой, сжимая зубы. Не дай мне увидеть, как он делает с нею — что-либо. Я отдаю себе отчет, что прошу ради собственного морального удобства. Я, как всегда, эгоист. Но пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста — не дай мне это увидеть. Мудрость? Нет у меня мудрости. Человеколюбие? Я не щедр. Милосердие? Да, наверное завалялось где-нибудь, надо бы поискать. Намерения, обещания в обмен на исполнение просьбы? Это только себя обманывать. Я ничего не могу Тебе предложить взамен, ничего не могу обещать — вот настолько я жалок и низок. Я — грязный грешник, и смерть смотрит мне в лицо, такие дела. С любой логической точки зрения, я Тебе не нужен, совершенно бесполезен. Но мы ведь не логику здесь обсуждаем. Любовь? Есть такое. Вера? Странно даже, но, оказывается, много. Так вот — это не требование и не торговля. Это просто мольба. Мольба. Пожалуйста. Пожалуйста. Я не могу сказать, что слеп. Глуповат и непокорен и жесток и низок и ненаблюдателен и неблагодарен, но не слеп, далеко не слеп, что автоматически делает меня виноватым. Потому что я знаю, что творю. Я понимаю, что это плохо, и все равно делаю. Пожалуйста. Пожалуйста.

Реальность вернулась, рыча как трансатлантический лайнер, реверсирующий турбины после того, как колеса коснулись посадочной полосы.

— Это что такое было — не молитва ли, Детектив Лерой? — спросил Ладлоу с холодным, почти научным, удивлением. — Губы шевелятся, глаза закрыты… Я просто спрашиваю… Мне любопытно, — добавил он насмешливо. — Готовишься встретить Того, Кто Тебя Создал?

— Нет, — откликнулся Ладлоу. — Не люблю оставлять концы.

— Интересно, — сказал Ладлоу. — Оба мы знаем, что ты вот-вот умрешь, поэтому вранье исключено. Удивительно, как правдивы делаются люди перед смертью. Ну, хорошо. Скажи мне, если есть на свете Бог, почему он тебя не защищает в данный момент? Почему Он позволяет мне, убежденному атеисту, отобрать жизнь у одного из поклоняющихся Ему?

— А я откуда знаю, — раздраженно сказал Лерой. — Я — не Он. Я — это я.

— А я ведь был когда-то христианин, — сказал Ладлоу, улыбаясь. — Пел, между прочим, в хоре. А однажды, было мне восемнадцать лет, я слушал речь одного евангелиста. И в процессе слушания вдруг осознал, что все, что он говорит — нонсенс, и что мне необходимо обо всем этом подумать — раньше не думал.

— Весьма занятная история, — одобрил Лерой. — Очень поучительно. Тебе следует послать ее Канцлеру Школ Нью-Йорка. Пусть поставят в программу.

— Я знал, что тебе понравится. Ты когда-нибудь изучал эволюцию? Всерьез, я имею в виду? Не как ее в школе изучают, а всерьез?

— Конечно, — откликнулся Лерой. — В школе ничему на самом деле не учат, кроме использования презервативов. Ты, наверное, набрался знаний об эволюции во время пребывания в зоопарке. Зачем ушел? Компания разонравилась?

— Я позволяю тебе говорить, — сказал Ладлоу, — из любопытства. За всю мою жизнь я ни разу не нашел данных, указывающего хотя бы косвенно на существование Бога. В твоем случае, очевидно, такие данные были. В смысле — ты все-таки профессионал, посему логично было бы предположить, что ты такими данными располагаешь?

— Какими данными? — спросил Лерой. — Отпечатками пальцев, что ли? Или же тебя интересует Его ДНК?

— Видишь, ты не можешь даже конструктивно подойти к теме, — сказал Ладлоу. — Я задал тебе простой вопрос, и ты сразу прибегаешь к сарказму. Христианские теории не выдерживают близкого разглядывания.

— Разглядывание требует времени и непредвзятости, — возразил Лерой. — Я не берусь обратить тебя в христианство за один вечер. Мне понадобится по крайней мере неделя, и нам следует перебраться в место, более располагающее к теологическому инструктажу.

Ладлоу рассмеялся.

— Это хорошо, что у тебя есть чувство юмора, — сказал он, — хоть и поверхностное. Возможно, ты был бы здравомыслящим человеком, если бы избавился от суеверий.

— Не выйдет, — сказал Лерой. — Вера есть врожденное человеческое качество. Даже ты во что-нибудь да веришь.

Ладлоу пожал плечами.

— Скорее всего да. Я верю, что человечество есть единое целое, и что религиозный инстинкт есть просто инстинкт самосохранения. Я также верю, что людям рациональным следует бороться с инстинктами. Когда инстинкты побеждены, многие вещи становятся вдруг ясными и понятными. Например, самое большое, самое утонченное удовольствие, известное человеку — возможность иметь абсолютную власть над другим человеком. Власть не есть средство, Лерой — это цель. Когда ты понимаешь, что ни рая ни ада нет, и загробной жизни тоже, ты осознаешь, что все, чего следует бояться — законы, придуманные человеком.

— Тоже вещь вполне солидная, — предположил Лерой.

— Пустяк. Закон человека есть просто продолжение закона Бога. Самые важные наши законы написаны были, когда мир был целиком религиозен. Поэтому законы эти могут остановить только тех, кто боится Бога. У законов нет собственной этической базы. Люди, следующие законам, просто верят, что законы правильны.

— Что-то очень сложно для меня, — сказал Лерой. Его левый глаз начал заплывать. Он не помнил, чтобы его били давеча в глаз. Наверное, он уже выключился, когда этот сумасшедший [непеч. ] долбанул его. Поднял, небось, с пола, прислонил к стене, и ударил. Скотина. А поглядишь на него — вроде особенно мстительным или злобным не выглядит.

— Те, кто попадается, — продолжал Ладлоу, — всегда верят, в глубине души, что законы правильны и важны. И копы верят в тоже самое. Копы и преступники думают более или менее одинаково.