Герои забытых побед - Владимир Шигин

Главари скрылись, но рядовые дружинники стали жертвами военно-полевых судов, по приговорам которых было расстреляно более тысячи человек.

Празднуя победу на встрече Нового, 1906 года, московский городской голова Тучков поднял за генерал-губернатора Дубасова такой тост: «От имени всех нас могу сказать Вам, что в нашем содействии Вы не должны сомневаться. Всякий из нас готов положить за это дело всё своё разумение, все свои силы. Но вместе с тем велико и то значение, которое выпало на Вашу долю в данном деле как нашего руководителя».

Накануне Нового года по приказу Дубасова были открыты все театры Москвы, чтобы продемонстрировать, что город полностью вернулся к нормальной, спокойной, совершенно упорядоченной жизни.

Однако спокойствия не было даже несколько месяцев спустя после подавления восстания на Пресне. В начале 1906 года Центральный комитет партии эсеров наметил две главные жертвы — Петра Дурново, министра внутренних дел, и вице-адмирала Дубасова. Чтобы политический эффект от их убийств был более сильным, оба теракта должны были произойти перед самым открытием заседания 1-й Думы. Генерал-губернатора решили убить первым, и примерно в это же время в Москве распространилась эсерами весьма пошлая шутка: «Молодчина Дубасов, в такую тяжёлую минуту не потерял головы». — «О, не беспокойтесь, он её ещё потеряет».

По решению ЦК партии эсеров руководили им в силу особой важности сразу и Савинков, и Азеф. Бросать бомбу в адмирала должен был эсер Борис Вноровский.

Между тем в губернаторскую канцелярию приходили предостерегающие анонимные письма.

«…Молю всемогущего Бога да сохранит он Ваше драгоценное здоровье на многие лета. Вместе с тем предостерегаю Вас об угрожающей опасности для Вашей жизни со стороны революционеров, преимущественно со стороны женского пола, т.н. курсисток — революционных психопаток. В Москве уже циркулируют слухи о том, что жребий выпал на одну из таковых негодяек, каковая должна сделать покушение на Вашу жизнь… Искренне преданный московский патриот».

В один из апрельских дней, проезжая по улице, Дубасов увидел ковыляющего ему навстречу отставного капитана 2-го ранга. В руках тот держал палочку и какой-то пакет.

— Кто таков? — повернулся к Коновницыну адмирал.

— Первый раз вижу! — пожал тот плечами.

— Может, из черноморцев, — сказал Дубасов и повернулся к казачьему есаулу. — Пропустите!

Моряки оставались его слабостью, и Дубасов не мог не выслушать соратника по морской стезе. Казаки расступились, проситель подошёл вплотную к коляске и внезапно швырнул свой увесистый пакет прямо под коляску.

— Хватайте его! — крикнул было Коновницын, судорожно выхватывая револьвер, но было поздно. Оглушительный взрыв разметал коляску и людей в разные стороны. Сам Дубасов, будучи отброшен на мостовую, зацепился саблей за коляску. Испуганные лошади рванули вперёд и протащили его с десяток метров по мостовой. Когда к адмиралу подбежали, он, отстранив помощь, сам поднялся. Как оказалось, Дубасов по невероятной случайности отделался лишь ранением ноги. Смертельно бледный, смотрел он, как бьётся на мостовой с окровавленной головой в агонии бомбист, как складывают на носилки то, что осталось от адъютанта Коновницына. Наконец адмирал пришёл в себя:

— Коляску!

Через несколько минут он уже хладнокровно давал распоряжения, был, как всегда, собран и спокоен.

Из воспоминаний Бориса Савинкова:

«Под моим руководством устанавливалось наружное наблюдение в Москве за адмиралом Дубасовым (Борис и Владимир Вноровские, Шиллеров). Кроме того, Зензинов уехал в Севастополь, чтобы на месте выяснить возможность покушения на адмирала Чухнина, усмирившего восстание на крейсере „Очаков“; Самойлов и Яковлев предназначались для покушения на генерала Мина и полковника Римана, офицеров лейб-гвардии Семёновского полка…

…С начала февраля установилось правильное наблюдение за Дубасовым Шиллеров и оба брата Вноровские купили лошадей и сани и… соперничали между собою на работе. Все трое мало нуждались в моих указаниях… Они зорко следили за Дубасовым. Дубасов, как когда-то Сергей Александрович, жил в генерал-губернаторском доме на Тверской, но выезжал реже великого князя, и выезды эти были нерегулярны. Наблюдение производилось обычно на Тверской площади и внизу, у Кремля. Вскоре удалось выяснить внешний вид поездок Дубасова; иногда он ездил с эскортом драгун, иногда, реже, в коляске, один со своим адъютантом. Этих сведений было, конечно, мало, и мы не решались ещё приступить к покушению.

….Шиллеров и оба брата Вноровские продолжали своё наблюдение. Они хорошо узнали Дубасова в лицо, отметили все особенности его выездов, но регулярности их отметить не могли. В самом конце февраля Дубасов уехал в Петербург, и мы решили попытаться устроить на него покушение на возвратном его пути, в Москве. Такие поездки совершались впоследствии Дубасовым неоднократно, и в марте мы сделали несколько безрезультатных попыток на улице, по дороге с вокзала в генерал-губернаторский дом…

….В Москве я, как раньше в деле великого князя Сергея, сделал попытку воспользоваться сведениями со стороны, из кругов, чуждых организации. Шиллеров познакомил меня со своей знакомой, гжёй Х. Гжа Х. имела непосредственные сношения с дворцом великой княгини Елизаветы. Во дворце этом она узнала из полицейского источника день и час возвращения Дубасова из Петербурга.

Эти сведения оказались неверными. Я не знаю, сознательно ли она была введена в заблуждение, или полицейский чин, сообщивший об этом, сам не знал в точности намерений Дубасова. Как бы то ни было, я ещё раз убедился, так осторожно следует относиться ко всем указаниям, не проверенным боевою организацией…

…Первые попытки покушений на Дубасова произошли 2 и 3 марта. В них участвовали Борис Вноровский и Шиллеров: первый — простолюдином, второй — извозчиком на козлах. Дубасов уехал в Петербург, и они оба ждали его на обратном пути в Москве, по дороге с Николаевского вокзала в генерал-губернаторский дом, к приходу скорого и курьерского поездов. Вноровский занял Домниковскую улицу, Шиллеров — Каланчёвскую. В обоих случаях они не встретили Дубасова. Вторая серия покушений относится к концу марта. В них принимал участие также и Владимир Вноровский. 24, 25 и 26 числа метальщики снова ждали возвращения Дубасова из Петербурга и снова не дождались его приезда. Опять были замкнуты Уланский переулок и Домниковская, Мясницкая, Каланчёвская и Большая Спасская улицы. Борис Вноровский давно продал лошадь и сани и жил в Москве под видом офицера Сумского драгунского полка…

…Я и до сих пор не могу вспомнить без удивления выносливости и самоотвержения, какие показали в эти дни покушений Шиллеров и в особенности Борис Вноровский. Последнему принадлежала наиболее трудная и ответственная роль; он становился на самые опасные места, именно на те, где по всем вероятиям должен был проехать Дубасов. Для него было бесповоротно решено, что именно он убьёт генерал-губернатора, и, конечно, у него не могло быть сомнения, что смерть Дубасова будет неизбежно и его смертью. Каждое утро 24, 25 и 26 марта он прощался со мною. Он брал тяжёлую шестифунтовую бомбу, завёрнутую в бумагу из-под конфет, и шёл своей лёгкой походкой к назначенному месту, — обычно на Домниковскую улицу. Часа через два он возвращался опять так же спокойно, как уходил…

….29 марта Рашель Лурье приняла личное участие в покушении: она сопровождала Бориса Вноровского на Николаевский вокзал. В этот день Дубасов должен был ехать из Москвы в Петербург. Но и на этот раз Дубасов избёг покушения.

В самом конце марта я съездил в Гельсингфорс к Азефу. Я хотел посоветоваться с ним о положении дел в Москве. Я повторил ему, что, по данным нашего наблюдения, Дубасов не имеет определённых выездов; что наши неоднократные попытки встретить его на пути с вокзала кончились неудачей; что все члены московской организации, однако, верят в успех и готовы принять все, даже самые рискованные меры, для того, чтобы ускорить покушение; что, наконец, срок, назначенный центральным комитетом, — до созыва Государственной Думы, — близится к концу. Я предложил ему, поэтому, попытку убить Дубасова в тот день, когда он неизбежно должен выехать из своего долга, — в страстную субботу, день торжественного богослужения в Кремле. Я сказал, что мы имеем возможность замкнуть трое кремлёвских ворот: Никольские, Троицкие и Боровицкие, и спрашивал его, согласен ли он на такой план. Азеф одобрил моё решение. Я вернулся в Москву и встретил одобрение этому плану также со стороны всех членов организации. Мы стали готовиться к покушению. Борис Вноровский снял офицерскую форму и поселился по фальшивому паспорту в гостинице „Националь“ на Тверской.

23 апреля был царский день. Дубасов неизбежно должен был присутствовать на торжественном богослужении в Успенском соборе Кремля. План покушения, принятый сперва Азефом и мной в Гельсингфорсе, а затем непосредственными его участниками в Москве, состоял в следующем. Предполагалось замкнуть три главных пути из Кремля к генерал-губернаторскому дому. Борис Вноровский в форме лейтенанта флота должен был занять наиболее вероятную, по нашим соображениям, дорогу — Тверскую улицу от Никольских ворот до Тверской площади. Владимир Вноровский, одетый простолюдином, должен был находиться на углу Воздвиженки и Неглинной, чем замыкались Троицкие ворота. Шиллеров, тоже одетый простолюдином, замыкал Боровицкие ворота со стороны Знаменки. Таким образом, единственным открытым путём оставались Спасские ворота и объезд через Никольскую, Большую Дмитровку и Козьмодемьянский переулок к генерал-губернаторскому дому. Казалось, на этот раз успех был обеспечен вполне.