Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное) - Александр Тимофеевич Филичкин

всё барахло. Схватил кусок мыла и голышом прыгнул в реку. Вода холоднющая, мороз пробирает до самых кишок. Зубы так сильно стучат, что не попадают один на другой. Я быстро намылился, окунулся и вылез. Натянул свои грязные тряпки, вот и вся тебе баня.

Не то что, сейчас. Парься себе, не хочу. — Однако, такое его замечание почему-то не вызвало энтузиазма у пассажиров вагона. Каждый вдруг вспомнил, где он находится, и все хмуро смолчали.

Делать в пути было, в общем-то, нечего. Вечерами, бойцы обычно сидели возле «буржуйки» и травили друг другу разные байки. Особенно парню запомнилась небольшая история, рассказанная всё тем же соседом по нарам, Костей Ватолиным:

— Вот Женя прошлый раз говорил, как он в октябре голышом купался в реке. Судя по его же словам, это случилось на Украине. Там всё же намного теплее, чем в Средней России. А мне вот, пришлось как-то раз, в эти дни оказаться в Москве.

— Кто-нибудь слышал про военный Парад, что провели седьмого ноября сорок первого года? — обратился Костя ко всем окружающим. Кое-кто кивнул, кто-то неопределенно покачал головой. Григорий сказал:

— Тогда в Крыму, шли такие бои, что радио слушать нам было негде и некогда. Да и газет нам не привозили давно.

— В то время, я служил в сибирском полку. Нас всех посадили в вагоны, прям, как сейчас, и перебросили поближе к Москве, чтоб защитить её от фашистов. К ноябрю фрицы так хорошо разогнались, что до окраины города было от них, от ста, до сорока километров.

Ставка и все министерства тут же собрали свои чемоданы и переехали в Куйбышев, что расположен на Волге. Население разбежалось в разные стороны. В опустевшей столице, из руководства оставался один только Сталин с охраной Кремля да его боевые соратники.

Гитлер тогда всюду кричал, что двадцать четвёртую годовщину Октябрьской революции, вермахт отметит парадом у Мавзолея, в центре Москвы. Говорят, что для этого фрицы даже парадную форму привезли из Берлина и напечатали пригласительные билеты на гостевые трибуны. Вот вождь и решил, доказать всему миру, что брешут фашисты. Мол, ещё не погибла Россия!

Короче говоря, к этому времени, пригнали в столицу наш эшелон. Среди ночи собрали всех командиров и объяснили, в чём дело. Седьмого ноября, в шесть утра, нас подняли на ноги, и прямо из уютных «теплушек», мы все отправились на Красную площадь.

Прошагали пешком всю Москву, а она очень тёмная и совершенно пустая. Только в очередях у больших магазинов, стоят за хлебом хмурые и голодные люди. К восьми утра, мы уже явились на место. Построились в широкие большие колонны, и начался наш парад, что прогремел на весь мир.

Нужно сказать, что мороз в этот день стоял где-то под тридцать. Тучи шли очень низкие. Мне показалось, будто они даже цеплялись за башни Кремля. Огромные снежные хлопья, без передышки, валятся сверху. В общем, погода была ещё та. Словно природа специально всё сделала, чтоб самолеты фашистов нам не мешали. Хотя «красных соколов» мы тогда тоже не увидели.

Врать вам не буду. Я стоял слишком далеко от трибун. Поэтому, когда мы топали мимо, я даже не видел, кто был там на Мавзолее, кроме Будённого. Его я сразу узнал по усам, а вот слова Сталина слышал.

Ну, а как речь закончилась, нас прямо оттуда, сразу послали на фронт. Заступать дорогу фашистам. Говорят, что нас там шагало почти тридцать тысяч. Точно не знаю. Может, и так, я видел только свой полк.

Короче сказать, добрались мы до нужных позиций. Только успели хорошо закрепиться, а тут немцы по нам и ударили. Да так здорово, что мы едва устояли. Много наших парней там полегло.

Одним словом, хорошо, что мы очень вовремя вышли фашистам навстречу. Да ещё нас тогда поддержали танкисты Архангельска, что были тоже в тот день на параде.

Костя на секунду замолк. Потом встряхнул головой и продолжил:

— Только совсем о другом я хотел вам сейчас рассказать. Про парад просто к слову пришлось, когда я вспомнил про студеный ноябрь. В те дни в Москве не то что купаться в реке, руки в варежках из новой овчины тогда леденели и вороны на лету замерзали. Ну, так вот, я ведь хотел сообщить, что чуть позже, видел самого маршала Жукова. Причём, так же близко, как вас.

— Да ладно тебе заливать, — недоверчиво откликнулся кто-то. — То ты Сталина и Будённого слушал на площади, то Жукова видел. Ещё скажи, за ручку с ним поздоровался. Да тебя бы на километр к нему не пустили.

— За ручку я с ним не здоровался, а видел его очень близко, вот как тебя, — разозлился вдруг Костя. — В то время, я служил поваром в нашем полку.

— Ну, я же вам говорил! — снова усмехнулся не веривший ему человек. — Он что же, пришёл солдатскую кашу хлебать из котла?

— Да ты слушай, не перебивай! — отмахнулся от недоброжелателя Костя. — Варил я в тот день действительно кашу. Ну, вы хорошо её знаете.

— «Шрапнель», что ли? Или кашу из топора? — посыпались шутки с разных сторон.

Костя пропустил эти возгласы мимо ушей и продолжил:

— Тут прибежал в обоз вестовой и погнал меня к командиру. Я всё бросил на первого, оказавшегося рядом, солдата и помчался в батальонный блиндаж. Капитан сурово на меня посмотрел и спросил: «Суп из курицы сможешь сварить?» — «Конечно, — отвечаю ему. — Была бы лишь курица, да чуток овощей».

«Беги в штаб полка, там тебе всё объяснят!» — сказал мне начальник.

Ну, я ноги в руки, и помчался, осеря голяшки. Хорошо, что они тогда рядом с нами стояли. Километра три было, не больше. Прибегаю, а меня сразу под локти и повели неизвестно куда. Ну, думаю, вот тебе суп. Гляди, сам бы куда не попал, как кура в ощип. Ан нет.

Привели меня в соседнее здание и втолкнули в какую-то дверь. Смотрю, а это огромная кухня. Подходит ко мне штабной офицер и строго так говорит: «Минут тридцать назад, нашего повара сильно побило осколками, и его отвезли в медсанбат.

Часа через два, сюда приедет с инспекцией маршал Георгий Константинович Жуков. Делай, что хочешь, а чтобы суп из курицы был на столе. Всё, что тебе нужно, найдёшь в кладовой. — он указал мне на дверь и закончил. — А теперь иди и работай!» — повернулся, отошёл в угол внушительной комнаты и уселся на табурет.

Скинул я ватник и шапку, надел чистый передник и белый высокий