Работа на лето - Александр Мартынов

— Поедешь домой? — спросил Диман. Генка помотал головой:

— Неа… Я с отцом поссорюсь обязательно. Успокоюсь, тогда… Да

с ним ничего особо страшного, просто… просто мне жалко его и за него обидно! — Генка сделал быстрое движение, выхватил из кобуры у изголовья «аникс» и так же быстро убрал его обратно.

Диман не знал, что сказать. Тогда он просто достал из-за ремня шортов тонкую оранжевую книжку. На обложке в круглой рамке шли колонной грузовики, а выше — надпись:

Д Е Р Е В Е Н С К И Е

— Вот, я тебе книжку принёс. Проханова,"Деревенские". Помнишь, ещё в июне обещал… Читай… и это… сегодня вечером в школе спектакль, а потом будут "Волей России" показывать, уже домонтированное… Придёшь с Надькой?

— Приду, — кивнул Генка. Диман тоже кивнул. Встал. Помедлил.

И хлопнул Генку по плечу.

… сколько не берегись, а помрёшь… Русскому человеку хоть один час пожить, себя ощутить. Потому помрёт не своей смертью… Русский человек только на свет роидтся, а для него уж пули отлиты. Дитятей сиську сосёт, цветики на лужайке рвёт, а пули для него уж отлиты. Под пули… родимся.

… и казалось ему сквозь слезы: вынеслись из дубов два волка, вспыхнули под луной голубым огнём и пошли метаться в сияющих росах.

Генка отложил книжку. Невидяще поглядел в окно. Повторил, словно раскушивая слова:

— И казалось ему сквозь слезы: вынеслись из дубов два волка, вспыхнули под луной голубым огнём и пошли метаться в сияющих росах.

Слова были странные и страшные, звонкие и прекрасные.

И казалось ему сквозь слезы:вынеслись из дубов два волка,вспыхнули под луной голубым огнёми пошли метаться в сияющих росах.

— Стихи? — спросил Генка тихо у вечера за окном.  — Да… стихи…

На площади людно. Звёзд полно. Обсыпали как пчёлы. Командир держит речь.

— Вот что! Не удержать Воскресенского! Сил нету! К утру войдёт немец! Уходить надо!

— Как уйдёшьто? Обложил. Все тута сгибнем!

— Врёшь! Уйдём! Знаю как!.. Табун погоним. Конями их стопчем.

— Как табунто направишь? Уйдёт вкось. От пулемётов рассыплется.

— Не уйдёт. Передом сам поскачу.

Смолкло в толпе. Стоял командир, глядя в небо, будто что увидел. Звёздно над колокольней…

… Ночь темней, ветреней. Звёзд над крышами гуще. Двое в избе прощаются.

— Нет, не уйдёшь, не уйдёшь так! Быть не может!

— Не бойся, нету смерти! Конца нет!

— Как же мне быть, научи! В глаза загляни!

— Гляжу в глаза твои светлые, всё вижу. И через тысячу лет буду видеть…

— Но тамто, там встретимся?

— Там… встретимся…

Хлопнула дверь. Дунул ветер. Звёзд полно…

Хлопнула дверь.

Дунул ветер.

Звёзд полно…

… лежат за пулемётами немцы. Кипит посреди степи красная туча. Страшно немцам. Ближе туча. Клубится. Встаёт земля дыбом. Впереди бьётся конь красный, на нём человек красный. Орёт.

Задёргались пулемёты, ударили в красный облак, полетели от него во все стороны золотые брызги, рухнул жеребец навзничь, забился. Наваливается на пулемётчиков алая туча, давит в грохоте.

Задёргались пулемёты,

ударили в красный облак,

полетели от него

во все стороны

золотые брызги,

рухнул жеребец

навзничь,

забился.

Наваливается

на пулемётчиков

алая туча,

давит

в грохоте…

Генка сжал виски ладонями. Всхлипнул. Скрипнул зубами от жуткого ликования, пронизавшего его насквозь, как молния.

Хлопнула дверь. Генка через плечо спросил:

— Надь? — но по шагам понял.  — Заходи, Дим…

Диман вошёл. Он был спокоен и серьёзен. Присел рядом на кровать, понимающе посмотрел на книгу. Сказал:

— Ген… Не получится у нас сегодня с вечером… Нико кое-что подготовил… карты нашёл, графики составил… он все последние дни над этим сидел, как мы вернулись… Через полчаса едем… Мачо пулемёт вьючит.

— Думаете, получится? — спросил Генка нейтральным тоном.

— Должно… Тут сто двадцать километров через лес. Сегодня уже четверг. В пятницу вечером он поедет на дачу. Как раз успеем добраться. Охрана — две машины, дорога идёт по лесам. Есть там один поворотик… Прогноз на дождь к выходным, это тоже плюс…

— Чей прогноз, наш или Гидрометеоцентра? — спросил Генка, потягиваясь.

— Обижаешь, наш…  — Диман зевнул и спросил: — Поедешь? — и он добавил: — Мы посчитали. Грубо, конечно… Он этим с середины девяностых занимается. Последние шесть лет неактивно, правда, от случая к случаю, весь ушёл в цивилизованный бизнес, президент ему прошлый год лапку жал и чемто там наградил в Кремле… Короче, он продал в публичные дома, на студии и на разделку около пятисот детей. Взрослых, конечно, угробил намного больше, но там тоже не светлые личности в основном. А тут всё чётко. Это по самому скромному подсчёту. Пятьсот. Большинство, конечно, погибли, даже кого не… разобрали. Нико там списочек составил — кто на Западе предположительно с их помощью… омолодился. Впечатляет — таакие фамилии… Столпы демократии и культуры…

— Хорошая штука — ИнтерДа, — заметил Генка и прикрыл глаза.

Сказал: — Спать охота. Выспаться. Часов двадцать проспать, Дим… Ну, поехали, чего говорить попусту. Как скажет мой отец — никто, кроме нас!.. 

… И казалось ему сквозь слезы:вынеслись из дубов два волка,вспыхнули под луной голубым огнёми пошли метаться в сияющих росах…

У Б И Й Ц Ы.

Они как раз закончили всё устраивать, когда пошёл дождь. Сперва он зашуршал где-то в листве, потом начал капать вниз, потом потёк струйками. Стемнело, и было ясно, что эта серость надолго. Мальчишки почти не разговаривали. Мачо пощёлкал зажигалкой и улёгся возле ружей, надвинув на лицо капюшон куртки. Юрз закрыл полой своей спуск «максима» и, облокотившись на него, закрыл глаза. Диман присел на пенёк и, к удивлению Генки, закурил. Он курил в кулак, пускал дым по стволу дуба и щурился на дорогу.

Генка подсел к нему.

— Ты куришь?

— Я с девяти курил… и до тринадцати, — сказал Диман.  — Сейчас редко-редко… Может, одну в месяц. Когда совсем невмоготу.

— А что, невмоготу? — тихо спросил Генка. Диман вздохнул:

— Да как тебе сказать…  — он глубоко затянулся, забычковал скуренный до половины «винстон» и убрал бычок в карман.  — Понимаешь…  — он понизил голос.  — Юрз с Мачо не поймут. Юрз сидел, у него счёты… У Мачо при этой власти родители погибли, он сам так настрадался, что…  — Диман махнул рукой.  — А с тобой можно… Я же на голой идее держусь. Вот сейчас сижу и думаю: мы будем убивать. Стоит ли хоть какая-то идея этого?