Кесари и боги (сборник) - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Другой славы нет, – глаза командора разгорались все ярче, – и быть не может. Брат Хуан это подтвердил, скрыв твой донос. Святая Импарция и впредь заткнет пасть всем, кто поднимет руку на мою славу, а мертвым, отринувшим святой крест, дорога в золу! Я мог бы раздавить тебя, как червя, но я хочу увидеть тебя на костре. Тебя и шлюху, которую я поднял из грязи…
Бой против того, кто уступает в мастерстве, но превосходит в силе и в придачу неуязвим… А ты уязвим и знаешь, что живешь ровно столько, сколько способен сражаться… Безнадежно? Что ж, в этом даже есть своя прелесть. Бой длиною во всю оставшуюся жизнь – для этого стоило раз за разом выживать.
– Ты слишком много говоришь, – сощурился Диего. – Защищайся, тварь булыжная, я жду! – Гнев отступил, вернее, из огня стал льдом, до предела растянув оставшиеся до схватки мгновенья. Человек против изваяния – это занятно может получиться… Командор выше раза в два, но и бык сильней матадора. Сила и тяжесть – это еще не победа. Особенно у большой воды.
Диего больше не злился. Он рассчитывал. Для схватки с противником, столь явно превосходящим в силе и весе, есть неплохой способ. Вцепиться в клинок гиганта, превратив его в точку опоры или в ось вращения, а дальше да поможет тебе фламенко, дон Диего Муэнский! Так пляшет в луче солнца пылинка. Так спляшем и мы.
Истукан тяжело развернулся и шагнул… назад.
– Наша дуэль кончена, – отрезал он, – в вашем мире мне судей нет. Если я и бросил бы кому-нибудь вызов, то лишь де Ригаско. Родич короля мог избавить меня от гарнизона, я просил его об этом, он не вмешался.
– Хайме, – вдруг спросил Альфорка, – ты правда покрывал этого ублюдка? Зачем?!
– Ради Онсии, – твердо произнес импарсиал, окончательно затоптавший в себе человека. – Все и так ползет, как гнилое полотно. Правда про Хенилью обернется враньем про других. Смотреть в грязь проще, чем на солнце. Обязательно кто-нибудь скажет: если Орел Онсии оказался таким, то и Лев Альконьи не лучше, а потом и до Адалида с Сальвадором доберутся. Дескать, не было ни подвигов, ни славы, ни совести, одна сплошная подлость, а кому подхватить, найдется, всегда находилось… Нет, Маноло, мы не можем себе позволить унижать свои победы.
– Вот ваш приговор, – в голосе истукана гремело торжество. – Я возвращаюсь со спокойной душой. Слава Онсии в надежных руках.
– Не уверен, дон Гонсало, – покачал седой головой де Реваль. – Рука де Гуальдо, увы, надежней моей, но я, как родич герцога де Ригаско, принимаю ваш вызов. Ваша слава, к несчастью, теперь и наша, но сами вы ее не сто́ите. Вы подлец, Хенилья, и вы оскорбили не только Карлоса…
Глава 5
1– Глупец, – припечатал командор, в ответ Хайме де Реваль слегка пожал плечами. Банальность, что подлецом быть хуже, произнес не он, а Альфорка. Если Хенилья прав, для стрелка эта ночь – последняя, но не может же истукан быть прав во всем, и потом… Потом – остановить «белолобых» казалось столь же невозможным, но ведь они не прошли!
– Спятил? – прошипел и подоспевший Доблехо. Капитан с бывшим командором оказались на удивление единодушны, и Хайме не ответил. Зачем? Пустые разговоры уместны в таверне, до которой они так и не добрались. А жаль.
Диего тоже подошел. Этот, слава Господу, сам был достаточно сумасшедшим, вот и обошелся без дурацких вопросов. Просто топнул ногой, проверяя грунт.
– Береги дыхание, – посоветовал он, – и держись поближе к озеру. Наш красавец вряд ли умеет плавать, а скоростью он и при жизни не блистал. Зато вынослив, зараза…
– Спасибо, – поблагодарил Хайме, доставая шпагу, которая, скорее всего, окажется бесполезной. Об озере он уже думал. И о том, что, став камнем, Хенилья не стал ни быстрее, ни легче, ни глупее.
Громко, вызывающе заржал Пикаро, и словно в ответ командор потянулся за мечом. Широкий клинок сверкнул тусклой слепой белизной. Хайме с непонятной отстраненностью подумал, что скульптор при всей своей дотошности не мог вложить в мраморные ножны мраморный же лепесток длиной в рост человека. Его создала та же сила, что напитала глаза Хенильи горним светом, но рассуждать о ее природе было некогда.
– К бою! – В рыке командора сплелись восторг и торжество. – Во славу Онсии!
– За славу Онсии, – эхом откликнулся Хайме, толком не расслышав собственных слов. Что поделать: если нельзя не драться, приходится драться. Тоже банальность, но на этой банальности мир держится не первый век. И неплохо держится.
Белая громадина двинулась вперед размеренным торжественным шагом, стоять на месте становилось неприличным, и Хайме пошел навстречу, твердо зная, что не побежит и не сдастся.
Услужливая луна заливала Альконью холодным слепящим светом, превращая Лаго-де-лас-Онсас в зеркало, а прибрежную полосу – в причудливую раму. От воды тянуло свежестью, с темного неба, догоняя друг друга, скатывались звезды. Умирая, лето тонет в цветах и звездопадах. Это люди захлебываются кровью и ненавистью. Даже после смерти…
Командор развернулся, обходя гряду валунов, и Хайме поймал себя на том, что предугадывает движения противника. Уже неплохо! Нет, сеньоры, Хайме де Реваль не спятил. Его ноги не вязнут в земле, он не думает, как и куда ступить, и сможет подняться, даже скатившись с обрыва, а вот мрамор не самый прочный из камней, хоть и прочнее плоти человеческой.
До схватки оставалось не больше десятка шагов, обычных, человеческих, когда за плечом Хенильи шевельнулось что-то темное и блестящее. Что именно, де Реваль не понял – глаза, как это часто бывает, оказались расторопнее разума.
– Стойте! – долетевший с ветром забытый голос заставил вздрогнуть. – Хайме, сколько раз тебе говорить: не беги впереди коня!
Белый исполин замер, словно напоровшись на невидимую стену. Тоже узнал?
– Господь не унизил меня подделкой победы, – протрубил он, поворачиваясь к Хайме спиной. Пришелец промолчал. Теперь звезды падали россыпью, будто кто-то пригоршнями швырял крупный жемчуг. В сгустившейся тишине громовыми раскатами раздавались шаги. Две фигуры, светлая и темная, сходились молча и неспешно. Хайме видел прямую белую спину одного и знакомый поджарый силуэт другого. Его величество Альфонс повелел изобразить Льва Альконьи таким, каким тот был при жизни. Не архангелом Михаилом, не Адалидом и не Сальвадором, а герцогом де Ригаско, и скульптор-ромульянец постарался на славу, не забыв даже шрам над бровью…
Первым пришел в себя Доблехо.
– Похоже, ты не будешь драться, – шепнул он. – Карлос всегда отвечал за себя сам.
2Де Ригаско опять явился, когда его не звали, опять все стянул на себя, но на сей раз Хенилья был доволен. Еще бы, ведь Ригаско мог так и остаться рядом с ним навеки. В королевском храме, в хрониках, в песнях и молитвах, наконец… Вот с этой своей вечной ухмылочкой, которую дон Гонсало всегда ненавидел. Баловень судьбы, герцог был обласкан и после смерти. По Льву Альконьи двор носил траур, по Орлу Онсии – нет. Две выигранные войны, новая провинция, два десятка выданных Папе еретиков во главе с маршалом Танти оказались дешевле бессмысленной драки…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});