Баронесса Настя - Иван Дроздов

Мысли эти навевали грустное настроение, но в то же время в груди ширилось ощущение свободы, лёгкости и ясности своего положения. Она никого и никогда не любила! Кажется, так. Кажется, это верно, и это хорошо, это нужно ей в её нынешнем исключительном, почти сказочном положении.

— Анчар! Гулять! — крикнула она псу, и в открытую дверь другой комнаты: — Фрау Мозель! Не ждите меня на ужин, мы пойдём в горы.

В горы — это по тропинке, бегущей между двумя холмами, — и вверх, всё вверх, а оттуда или в сторону озера, или в чащобу ореховых деревьев, на зелёный склон большого холма, и дальше — на поляну, служившую домашним аэродромом.

По этому второму пути и устремилась Кейда с Анчаром.

Очень скоро она очутилась у двери дома и постучала.

— Не заперта. Входите! — раздался за дверью басовитый мужской голос.

Кейда вошла и едва не столкнулась с немецким генералом–лётчиком, лицо которого показалось ей знакомым.

«Где я могла его видеть?» — подумала Кейда, слегка поклонившись.

— Баронесса?.. Юная, прекрасная баронесса? — ошалело бормотал генерал, инстинктивно пятясь назад, открывая Пряхину вид на гостью. Наконец он спохватился, порывисто склонил голову и галантно поцеловал протянутую ему руку.

— Вы меня знаете?

— Как же не знать! И кто вас тут не знает?

Она оглядела ряд орденов и медалей на груди генерала.

— Вы с честью носите звание воздушного аса, и я как немка горжусь вами.

Она выбросила вперёд руку:

— Хайль Гитлер!

Генерал вздрогнул и тоже взмахнул рукой.

— Хайль!

Чуть повернувшись к Пряхину, проговорил по–русски:

— Ишь, шельма, как воинственна!

— Что есть «шельма»? — спросила Кейда.

— A-а… Я немного знаю русский, а мой друг… — он показал на Пряхина, — русский пленный и немножко мой приятель.

— Русский не может быть приятелем немецкому генералу Русский должен знать своё место.

Она прошла в переднюю часть комнаты и опустилась в кресло.

На дворе поднялся ветер, и каштан, заглядывавший ветками в окно, заметался, забился листвой о стёкла. Генерал, бросивший на ходу: «Простите!», стремительно вышел из дома. Узнали его? — спросил Пряхин, едва дверь закрылась.

— Нет, но лицо знакомо. Где–то его видела.

— Генерал фон Линц. Пленный. Помните, я от партизан его привез?

— Да, вспомнила. Теперь вспомнила.

— Масон! Состоит в ложе… вместе с Ацером и, кажется, о вас ничего не знает. Дурачьте его и дальше… И всех дурачьте. Всех! — слышите, сержант! Даже Ацера. Даже Мишина — Винта! Пусть думают что хотят. — Ясно?

Кейда кивнула. Как раз в этот момент вошёл генерал.

— Закрепил самолёт, а то ветер поломает крылья. Тогда с ним, чёртом, не рассчитаться.

— С кем? — спросил Пряхин.

— А с ним же — Ацером. Самолёт–то был мой, да недавно двигатель новый поставил, шасси заменил, приборы новые, — всё за деньги Ацера. И что уж там моего осталось?

Пряхин хотел заварить чай, но генерал решительно поднялся:

— Лететь надо. Скоро дождь зарядит. Баронесса, хотите со мной прокатиться?

— Хочу! — поднялась и Кейда.

Они вышли вслед за метнувшимся к двери Анчаром.

Пока генерал прилаживал на плечах Кейды ремни, пёс сидел спокойно, но как только всё было закончено, Анчар прыгнул в кабину и плотно улегся на коленях Кейды. Она обняла его,

— Не волнуйся, все будет хорошо, я с тобой.

Порывы ветра ударяли по крыльям, самолёт дрожал, как в лихорадке. Генерал, развернувшись на сто восемьдесят градусов, поставил машину навстречу ветру и пошёл на взлёт. Был тот самый неуловимый простым взглядом момент, когда день встречается с ночью: солнце скатилось за холмы, сумрак сгустился, и на небе обрадовано засветились первые звёзды. Со стороны ацеровского замка тяжело и зловеще выползала иссиня–чёрная туча. Левый бок её золотили лучи тонувшего в горах солнца, и оттого она казалась почти живым таинственным существом. Из чрева тучи ударила молния, она, как кривая сабля, резанула по макушке горы, и гора будто бы согнулась, стала ниже.

Генерал повернулся к Кейде, кивнул ей и как–то не по–людски осклабился.

Это был опытный лётчик, воздушный боец, — он знал, что надо делать в этой опасной грозовой обстановке. Самолёт резко пошёл на снижение и уже через минуту катил по мокрому полю другого домашнего аэродрома, — его собственного, фон Линца.

Закончили пробежку, свернули к ангару, но налетел ветер, и машина зачертила крылом по земле, мотор захлебнулся. Тут же ударил новый разряд молнии, — самолёт швырнуло к воротам.

Фон Линц, а за ним и Кейда выпрыгнули из кабин, схватились за концы крыльев, стали заводить машину в ангар. С головы Кейды сорвало шапочку, дождь валил сплошным потоком, будто небеса разверзлись.

Кое–как затолкали самолёт под крышу, генерал закрыл ворота ангара, схватил Кейду за руку, и они вбежали в дом. Тут было светло, тепло, а за стеклянными дверями маячили головки детей, слышался голос женщины.

— Дядя, дядя! — кинулись навстречу Линцу четыре малыша — две девочки и два мальчика. Кейда, удерживая возле ноги Анчара, кивнула старой женщине, встретившей их, и перевела Восхищённый взгляд на детей–херувимчиков. Девочкам было по четыре–пять лет, и одеты они одинаково, и розовые бантики в волосах; мальчики чуть старше — семи–восьми лет — и тоже одеты чистенько, словно на праздник, и в одинаковые костюмчики. «Они — близнецы. И девочки, и мальчики — близнецы».

Она стояла возле двери, и с неё, и с Анчара лилась на ковёр вода. И Кейда, смущаясь, не знала, что делать. На выручку пришёл генерал:

— Мама! Это баронесса Функ. Кейда Функ. Дай ей полотенце, одежду и проводи в ванную.

Анчар, понимая неловкость своего положения, скромно улёгся на ковре у двери. Кейда пошла в ванную комнату и более часа приводила себя в порядок.

Мать генерала, назвавшаяся фрау Кристи, принесла Кейде шёлковый халат с белым воротничком и пригласила в соседнюю комнату, где за столом сидели все Линцы: генерал, переодевшийся в домашнее платье, и его малолетние племянники. Да, это были дети его недавно погибшего брага. Мать их, страдавшая болезнью сердца, не выдержала страшного известия. Сирот взял на воспитание Ахим фон Линц, уволенный примерно в то же время из армии за то, что в боях под Ленинградом, будучи командиром авиационной дивизии, попал в плен к русским. Гитлер чтил его как аса и выменял на русского генерала, но потом, узнав какие–то подробности, рассвирепел и уволил из армии без пенсии и пособия.

Стол был овальной формы, все Линцы сидели просторно, и фрау Кристи показала на стул рядом с генералом. Кейда машинально взяла в руку вилку, в другую нож и, оглядывая детей, похожих на цветочки, улыбнулась, чуть заметно кивнула им, словно говоря: «Я очень рада знакомству с вами, мы будем друзьями, верно?» Дети тоже отвечали улыбкой, но какой–то печальной, не детской, и Кейда заметила это, и вдруг заметила, что они бледны, худы, и глаза их грустны. Потом она обратила взгляд на тарелки. На каждой из них, и на её тоже, была положена запечённая картофелина, а на тарелках хозяина и фрау Кристи — по половинке. Не было ни хлеба, ни соуса, ни овощей.