Прогулка заграницей - Марк Твен

На слѣдующее утро мы отправились въ Розенгау, въ этотъ beau idéal швейцарской природы, гдѣ и провели всю середину дня въ экскурсіяхъ по леднику. Невозможно описать красоту пещеръ, которыя образуются вслѣдствіе непрерывнаго движенія ледниковаго льда мимо выступовъ и углубленій скалистыхъ береговъ; пещеры эти освѣщены какимъ-то голубымъ свѣтомъ, проникающимъ въ нихъ снаружи сквозь толщу льда. Нѣсколько ступеней, вырубленныхъ въ whoopjamboreehoo позволили намъ довольно удобно спуститься въ одну изъ такихъ пустотъ, гдѣ мы не могли оторвать глазъ отъ одного изъ прекраснѣйшихъ явленій въ природѣ. Вся поверхность ледника покрыта безчисленнымъ множествомъ трещинъ того же самаго интенсивно-голубого цвѣта. По берегамъ ледника, въ разстояніи всего нѣсколькихъ ярдовъ отъ льда, роскошно и въ изобиліи росли Erdbeeren.

Гостинница стояла въ charmante place, почти у самаго coté de la rivière, той самой, которая немного ниже образуетъ водопадъ Рейхенбахъ; прекрасныя сосны и стройный силуэтъ отдаленнаго Вельгорна дополняютъ величественную bopple. Послѣ полудня мы направились въ Гриндельвальдъ черезъ Большой Шейдокъ, а по дорогѣ заодно уже сдѣлали визитъ Верхнему леднику; скоро, однако же, насъ захватила снова hogglebum gallup, такъ что въ гостинницу мы явились in solche положеніи, что потребовалось пустить въ ходъ весь запасный гардеробъ хозяина.

Между тѣмъ погода какъ будто бы начала разъясниваться, и слѣдующій день мы рѣшили посвятить восхожденію на Фаульгорнъ. Изъ Гриндельвальда мы вышли когда въ отдаленіи раздавались еще послѣдніе громовые раскаты, но мы разсчитывали найти въ верхнихъ областяхъ das gute Wetter; однако же, дождь, почти прекратившійся, начался снова, при чемъ и температура по мѣрѣ восхожденія все падала и падала. Мы сдѣлали уже двѣ трети дороги, какъ дождь смѣнился gnillic, а туманъ сгустился настолько, что мы едва могли различать другъ друга на разстояніи какихъ-нибудь двадцати роороо; къ тому же мы съ большимъ трудомъ находили дорогу среди неровной пересѣченной мѣстности, покрытой толстымъ слоемъ снѣга. Дрожа отъ холода, мы воротились назадъ и перемѣнили мокрое насквозь платье; скоро мы отправились по своимъ постелямъ и сладко заснули подъ вой вѣтра, свирѣпствовавшаго autourde la maison; проснувшись, я увидѣлъ, что въ комнатѣ совершенно темно и даже въ окнахъ не видно свѣту; поэтому я снова заснулъ, но черезъ часъ или два я проснулся опять и всталъ съ постели, несмотря на то, что въ окнахъ еле-еле брежжилъ свѣтъ.

Подойдя къ окну, я отворилъ его, что удалось мнѣ съ трудомъ, такъ, какъ оно сильно промерзло и было завалено массой gnillic'а.

Съ крыши свѣшивались громадныя ледяныя сосульки и все вокругъ выглядѣло совершенно по зимнему, видъ на окружающія горы былъ такъ хорошъ, что я не чувствовалъ ни малѣйшаго желанія вернуться въ постель. Снѣгъ, скопившійся sur la fenêtre, производилъ въ комнатѣ такую Finsterniss oder der Dunkelheit, что, отворивъ окно, я былъ очень удивленъ, увидавъ, что на дворѣ достаточно уже свѣтло и что balragoomah, очевидно, скоро взойдетъ. На небѣ виднѣлись еще только самыя яркія изъ les étoiles; надъ ними не было ни одной тучи, и только въ долинѣ, лежащей на нѣсколько тысячъ футъ ниже, клубился легкій туманъ, окутывавшій подошву горъ и дѣлавшій картину еще болѣе очаровательною. Быстро одѣвшись, мы вышли изъ домика и, въ ожиданіи разсвѣта, погрузились въ созерцаніе грандіозной панорамы Оберланда, которой мы любовались въ первый разъ, такъ какъ наканунѣ вечеромъ она была скрыта отъ насъ непроницаемой завѣсой тумана и мрака. «Kapangwakko songwashee Kum Wetterhoru snawpo!» вскричалъ кто-то изъ насъ въ тотъ моментъ, когда вершина этого великана загорѣлась подъ первымъ лучемъ восходящаго солнца; прошло еще нѣсколько мгновеній и вспыхнула двойная вершина Шрекгорна, за ней еще и еще; горы, казалось, оживали, и скоро отъ Веттергорна на востокѣ и до Вильдштрубеля на западѣ длиннымъ рядомъ горѣли огни на этихъ величественныхъ алтаряхъ. Было очень wlgw; хижина, въ которой мы ночевали, была едва distinguée изъ сугробовъ снѣга, выпавшаго на глубину около flirk въ теченіе вчерашняго вечера; поэтому мы были даже очень рады, когда оказалось, что путь en bas къ водопаду Гнебаху чрезвычайно тяжелъ: это помогло намъ согрѣться; около водопада мы нашли климатъ болѣе теплый. Въ Гриндельнальдѣ наканунѣ термометръ въ полдень показывалъ на солнцѣ не менѣе 100° Фаренгейта, а вечеромъ, судя по образовавшимся ледянымъ сосулькамъ и состоянію оконъ, было не менѣе двѣнадцати dingblatter морозу; слѣдовательно, колебаніе температуры за короткій промежутокъ времени въ нѣсколько часовъ достигаетъ 80°.

Я сказалъ:

— Отлично, Гаррисъ; отчетъ вашъ чрезвычайно сжатъ, кратокъ, выразителенъ и написанъ весьма хорошимъ языкомъ; описанія ваши живы и безъискусственны; отчетъ вашъ, можно сказать, бьетъ прямо въ-точку, и вообще, это превосходнѣйшій документъ во многихъ отношеніяхъ. Но у него есть одинъ недостатокъ: это его научность; онъ черезчуръ уже наученъ. Что значитъ «dingblatter»?

— Dingblatter значитъ «градусъ» на языкѣ Фиджи.

— Стало быть, вы знаете и соотвѣтственное англійское слово?

— Конечно.

— Что значитъ gnillic?

— По-эскимосски это значитъ «снѣгъ».

— Значитъ, въ англійскомъ языкѣ есть слово и для этого понятія?

— Конечно; что за вопросъ?

— А это что за «mmbglx» такой?

— Пѣшеходъ — по-зулусски.

— Стройный силуэтъ отдаленнаго Вельгорна дополняетъ величественную bopple. Что значитъ «bopple»?

— Картина. На языкѣ чоктавовъ.

— Schnawp?

— Долина. Тоже чоктавское слово.

— Что значигъ, bolwoggoly?

— Холмъ — по-китайски.

— Kahkahponeeka?

— Восхожденіе, подъемъ, по-чоктавски.

— Скоро, однако же, насъ снова захватила hogglebumgullup. Что это за hogglebnmgullup?

— Китайское слово; значитъ «погода».

— Но развѣ hogglebumgullup лучше соотвѣтственнаго англійскаго слова? Быть можетъ, оно болѣе выразительно?

— Нѣтъ, оно значитъ то же самое.

— А dingbeatter и gnillic, а bopple, а schnawp — они чѣмъ-нибудь лучше англійскихъ словъ того же значенія?

— Нѣтъ, значеніе ихъ то же, что и соотвѣтственныхъ англійскихъ.

— Такъ зачѣмъ же вы употребили ихъ? Зачѣмъ же вы помѣстили всю эту китайскую, чоктовскую, зулусскую и прочую ерунду?

— Потому что по-французски я знаю всего какую-нибудь пару, другую словъ, а по-латыни и гречески я и совсѣмъ ничего не знаю.

— Да я не о томъ! Зачѣмъ какъ вообще понадобились иностранныя слова?

— А чтобы скрасить отчетъ. Всѣ такъ дѣлаютъ.

— Кто эти «всѣ»?

— Да всякій, кто пишетъ красиво.

— По моему, вы ошибаетесь. Когда настоящій ученый, — продолжалъ я поучать своего агента, — пишетъ для другихъ такихъ же ученыхъ, то онъ можетъ употреблять столько ученыхъ словъ и выраженій, сколько ему заблагоразсудится — его читатели поймутъ ихъ; но когда человѣкъ пишетъ для простыхъ смертныхъ, то онъ не имѣетъ права испещрять свою книгу иностранными словами, не прилагая при томъ ихъ перевода. По отношенію къ большинству читателей это не что иное, какъ наглость, это все равно, что грубо сказать ему: «дѣлайте переводъ сами, если можете: книга эта не для невѣждъ писана». Правда, есть люди, которые настолько хорошо знакомы съ иностранными языками и такъ привыкли употреблять ихъ въ повседневной жизни, что совершенно безсознательно пользуются ими и при своихъ работахъ на англійскомъ языкѣ, и въ такомъ случаѣ они по большей части забываютъ объяснитъ ихъ значеніе. Такое поведеніе является жестокостью по отношенію къ девяти десятымъ изъ общаго числа читателей подобнаго писателя. Какое же писатель можетъ представить для себя извиненіе? Если онъ скажетъ, что прибѣгаетъ къ помощи иностраннаго языка только въ тѣхъ случаяхъ, когда не въ состояніи выразить по-англійски какого-нибудь тонкаго, неуловимаго оттѣнка, то надо заключить, что наилучшія мѣста въ его сочиненіи понятны только какой-нибудь одной десятой его читателей; тогда пусть же онъ и предупредитъ остальную публику, чтобы она не покупала его книги. Какое бы ни было это оправданіе, но все-таки оно оправданіе. Но есть и другой сортъ людей, какъ «вы», напримѣръ: люди эти знаютъ на иностранномъ языкѣ какую-нибудь пару, другую словъ или нѣсколько несчастныхъ отрывковъ фразъ, понадерганныхъ ими съ грѣхомъ пополамъ изъ словаря, и тѣмъ не менѣе претендуютъ на знаніе этого языка и испещряютъ свои писанія различными иностранными словечками, какое же оправданіе могутъ найти эти-то люди? Всѣ иностранныя слова и выраженія, которыя они употребляютъ, имѣютъ вполнѣ однозначущія имъ слова и выраженія въ самомъ благородномъ изъ языковъ — англійскомъ; и они еще думаютъ, что «украшаютъ свои страницы», если вмѣсто улицы скажутъ die Strasse, а вмѣсто желѣзнодорожная станція — Bahnhof и тому подобное; вы хотите щегольнуть этими лохмотьями передъ своимъ читателемъ, воображая, что онъ настолько глупъ, что такъ сейчасъ и повѣритъ вашей учености. Я напечатаю вамъ отчетъ такъ, какъ онъ есть, потому что и вы имѣете, конечно, такое же право «украшать свои страницы» всѣми этими зулусскими, китайскими, чоктавскими словечками и прочею ерундою, какъ и остальная ваша братія, пользующаяся цѣлой дюжиной иностранныхъ языковъ, изъ которыхъ они едва ли знаютъ азбуку.