Мама для будущей злодейки (СИ) - Джейкобс Хэйли

На лице мужчины явное удивление вперемешку с неверием и радостью, тон голоса шутливый.

Отвожу взгляд, но краснеющие щеки, увы, не спрятать. Нужно быть честной. Быть смелой и уверенной. Я ведь уже все для себя решила.

– Да, – отвечаю серьезно, не в силах поднять глаз от сжатых напряженно на коленях пальцев. – Переживаю. Ты для меня не просто отец моей дочери. Сам же слышал, что я призналась первая…тогда, в кафе, когда еще ничего не знала и не догадывалась. Ты мне дорог, мне важны твои чувства, я волнуюсь и хочу ценить…

Договорить мне не дают жадно примкнувшие к губам чужие губы. Настойчивые, нежные и чувственные.

47

Когда мужчина отстраняется, я удивленно моргаю. Поцелуй был не долгим, но и коротким не оказался. Альтан довольно улыбается и облизывается как наевшийся сметаны черный кот с нахальным взглядом.

– Ты…– не успеваю возмутится, поскольку он вдруг берет меня за руку и ее к свой щеке, ластясь к ней уж совсем как настоящий представитель семейства кошачьих.

– Не волнуйся за меня. Мне это, безусловно, очень нравится и льстит, но не нужно, Эрин. Я мужчина, маг и отец. Это раньше мне было плевать практически на все, что происходило вокруг. Я закрывал глаза и позволял окружающим делать то, что им хочется, молча сносил насмешки и ненависть родных. Забавлялся в душе, наблюдая за потугами мачехи и кипящим от злости братом. Знаешь, Блэйн дал мне отмашку, что, если я без улик разберусь со своими домашними, он меня прикроет, сведет до минимума формальности следствия и поспособствует в кратчайшие сроки передачи титула… но мне не хотелось опускаться до уровня этой женщины и плести интриги, поскольку подобное бы значило, что меня волнует их существование, что меня гнетет тот факт, что следующим эрцгерцогом Легранд станет плод измены моего папаши. Это не так, потому что злоба и гнев означали бы какие-то чувства по отношению к этим людям, но именно безразличие и равнодушие на самом деле противоположность любви и заботы, отнюдь не ненависть.

Альтан прикрывает глаза, прижимая мою ладонь к своей щеке и потом к губам, запечатывая на внутренней стороне запястья, где проглядываются венки, легкие поцелуи.

Я краснею так, что становиться жарко. Но руку не отнимаю. Приятно. Даже очень.

– Однако сейчас я не могу оставить все так просто.

– А? – удивленно переспрашиваю я, вспомнив, что пусть в романе Насти само семейство Легранд не упоминалось, но Мидас был одним из второстепенных ключевых для сюжета персонажем.

Если он тогда, через двенадцать лет, оставался хозяином гильдии, скрывал свое истинное лицо и находился в тени, то вполне возможно, что он так и продолжал закрывать глаза на несправедливость своих домашних и жил, не беспокоясь о том, что они о нем думают и как к нему относятся.

Мужчина мягко улыбается. Его глаза такие чистые, такие кристально голубые, что легко в них утонуть. Красиво.

– У меня есть ты, есть Пенелопа, я не могу позволить случится чему-то подобному вчера снова. Если бы эти крысы только знали, чья Печенька дочь, если бы осознавали, что у нее имеется отец, маг, который одним движением пальцев их в порошок сотрет, если бы та недалекая женщина, Анна, была в курсе, что посягает на аристократку такого калибра, которой ей никогда не стать…они даже мысли бы не смогли допустить причинить вред. И тогда бы ни тебе, ни Пенелопе не пришлось бы пережить то, что произошло. От моего нахождения в тени никто не выигрывает, кроме тех, кто мне на самом деле давно уже безразличен, вот что стало мне ясно после случившегося. А в твоих глазах, я, наверное, и вовсе трус, – заканчивает отец моей дочери с направленной против самого себя критикой.

Я понимаю его цепочку рассуждений. Но не до конца принимаю выводы.

– Это не так, – успокаиваю мужчину. – Вчера ты совсем не казался мне трусом. Да и вообще, не помню, чтобы видела, как ты пасуешь перед трудностями. Не загоняйся слишком сильно, хорошо? Мне не нужны ни деньги, ни титул, не в них счастье.

Альтан снова улыбается и опускает глаза на облизанные мной ненароком губы. Ох, я знаю, что он там себе придумал, быстро встаю с кресла, обрубая повисшую перед неудавшемся поцелуем интимную атмосферу. И, оказывается, вовремя.

– Мам! Снимки! Мы же не забрали снимки! – в гостиную вбегает встревоженная дочь.

Вот вам и пожалуйста, страшно представить, что бы было, застань малышка нас двоих за процессом…кхм. Конечно, вряд ли бы Пенелопа себе надумала ужасов, но объяснять сейчас дочери почему люди – более того ее мама и дядя Тан – целуются я не готова.

– Ох, точно, – вспоминаю я с жалостью. Но действительно не до того было, чтобы о фотокарточках волноваться. Жаль, не помню, да кажется, фотограф и не говорил, где его можно найти после окончания фестиваля. Если у соседей поспрашивать, кто-то наверняка в курсе, или у хозяев местных лавочек уточнить.

– Вот, – из кармана, не иначе, расширенного хитроумным заклинанием, Альтан достает бумажный крафтовый пакет, и передает Пенелопе.

Внутри стопка свежеизготовленных фотографий. Мы трое на них довольно улыбаемся и еще не знаем, что произойдет после.

– Здорово, – тянет Печенька, проводя пальчиком по краю фото и вдруг шмыгает носом.

– Эй, что такое, малыш?

Взволнованно заглядываю дочери в лицо. Она качает головой. И от этого становится еще беспокойнее. Ребенок как правило делиться своей болью с родителями, и Пенелопа еще не в том возрасте, чтобы что-то скрывать, как делают обычно дети в подростковом возрасте. Маленькие должны жаловаться, показывать пальчиком на обидчика, доносить до мамы свои переживания и искать утешения. Но не закрываться, утаивать собственную грусть, подобно взрослым.

Поднимаю глаза на Альтана, прося молча совета. Он отец, пусть участвует, не остается в стороне. Мои намерения понимаю верно.

– Печенька, ну ты чего? Не нравится, как на снимке вышла? Хочешь, мы найдем того дядю и сделаем еще? Или лучше к другому сходим, если тебе этот не понравился.

Голос мужчины звучит бодро, он встает с дивана и присаживается на корточки рядом с Пенелопой, становясь с ней почти одного роста.

– Нет, – качает категорично головой дочь. – Меня все устраивает. Хорошо получилось. Просто…не берите, в голову, это личное.

Я бы рассмеялась сейчас – она иногда совсем как взрослая изъясняется – но глаза на мокром месте у малышки меня тревожат. Устала и испугалась, за ночь от похищения и пережитого ужаса так просто не отойти.

– Ну хорошо, что устраивает. В следующем году пойдем снова на фестиваль? Сделаем снова снимки, сравним с этими и посмотрим, на сколько выше стала за год наша Печенька. Яблок в карамели поедим, я твою маму за год на два точно уговорю, как тебе идея?

Пенелопа задумывается всерьез, но я вижу, как загораются ее глаза.

– Правда?! В следующем году снова пойдем? Вместе?

– Конечно! И еще через год, и еще, ты только не взрослей так быстро, хорошо? А то ведь надоест с двумя стариками таскаться, найдешь себе друзей или, не приведи святая, какого-нибудь… – посылаю Альтану строгий взгляд, и он быстро меняет не успевшее сорваться с языка слово. – особенного друга, и все, мы уже не будем нужны.

Дочка смеется, на щечках появляются ямочки.

– А кто такой особенный друг?

– Ну…

Я молчу, тщетно борясь с улыбкой, и игнорирую немую мольбу о помощи в глазах несчастного папаши. Сам пусть разбирается, первый же начал.

– Это…такой друг, ну…как я и твоя мама. Мы особенные друзья.

Пенелопа моргает, насупленные брови лучше слов говорят о том, что она явно не понимает сказанное.

– Почему?

– Ну, потому что, знаешь ли, как бы…– Альтан чешет макушку. – А спроси у мамы, она лучше знает.

Я недовольно меряю его взглядом. Подстава подстав. Но потом улыбаюсь.

– Хочешь еще одну печеньку съесть? Разрешаю.

Пенелопа убегает в кухню так, что только пятки сверкают.