На морских дорогах - Константин Бадигин

Вместе с Александром Сергеевичем Будановым я отправился в порт Северодвинск определить его готовность к зимним перевозкам. Недалек день, когда в Белое море выйдут ледоколы для проводки пароходов и теплоходов.

Северодвинск вырос и окреп. Он может принимать несколько судов одновременно. Поставлен мощный кран для выгрузки тяжеловесов. За лето 1942 года глубины в порту несколько увеличены. Один из причалов приспособили для бункеровки ледоколов и пароходов углем. Все работы выполнены при крайнем напряжении сил.

Многое было сделано для ускорения выгрузки союзных транспортов с драгоценным грузом для фронта. Однако британское адмиралтейство снова временно прекратило конвоирование судов.

Как сообщал в письме от 9 октября У. Черчилль, из Рейкьявика в Архангельск стали направляться союзные и советские транспорты без сопровождения и охраны. Первые два судна вышли 29 октября. Через три дня вышли еще восемь транспортов. Интервал между парами судов составлял 200 миль. Для спасения команд в случае необходимости на пути транспортов поставили несколько тральщиков. Эти одиночные плавания англичане называли «по капле».

Из десяти союзных транспортов к нам дошло пять, остальные погибли в пути. Из наших северных портов в Исландию в октябре – декабре вышли двадцать три транспорта – тоже в одиночку, без военного сопровождения. Дошли двадцать два. Погиб танкер «Донбасс».

Капитан танкера Виталий Эмильевич Цильке рассказывал впоследствии:

– В ноябре мы проходили между островами Медвежий и Шпицберген. Весь день свирепствовал пронизывающий ледяной ветер, временами встречались полосы тумана и снежные заряды, видимость была слабая. К большой нашей досаде, после полуночи погода улучшилась, что было выгодно для противника.

7 ноября на праздничном митинге я поздравил экипаж с днем Великой Октябрьской социалистической революции и объявил, что судно вошло в опасную зону. Около девяти утра в облаках послышался характерный глухой звук моторов самолета.

Развив скорость до 11 узлов, мы шли зигзагами, резко меняя курсы. Одновременно привели в боевую готовность все зенитные средства защиты: две 76-мм полуавтоматические пушки, шесть крупнокалиберных пулеметов, парашютные минометы против пикировщиков. На стальном тросе выпустили воздушного змея.

Появился самолет-разведчик. Мы открыли огонь. Самолет отошел за пределы дальности стрельбы нашей артиллерии и стал описывать вокруг судна круги. Были слышны кодированные радиосигналы барражирующего разведчика. Через несколько минут к нему присоединились бомбардировщики, которые с большой высоты один за другим начали пикировать на судно, сбрасывая бомбы.

В последующие часы неоднократно появлялись новые группы самолетов. Они не только бомбили нас, но и обстреливали из пушки и пулеметов, пытаясь подавить зенитные установки.

Я все время находился на открытой палубе верхнего мостика, следил за действиями врага.

Фашисты целый день пытались атаковать судно, но все безуспешно. Уверенным прицельным огнем мы не допускали самолеты противника на близкое расстояние, и ни одна из сброшенных ими бомб в цель не попала. Авиаторпеды тоже проходили мимо судна…

Но вот детонация от взрывов бомб вблизи танкера нарушила нормальную работу судовых двигателей, скорость снизилась до 6 узлов. И тут, уже вечером, из темноты неожиданно возник военный корабль. Он быстро приближался с кормы, уклоняясь немного вправо.

Не зная национальности корабля, я скомандовал влево, держа в боевой готовности пушки и пулеметы. Корабль резко перешел на наш левый борт и открыл огонь. Одновременно ответили и мы. Попав под обстрел, неприятель моментально удалился из зоны действия наших пушек и, пользуясь превосходством артиллерии, с большой дистанции обрушил на танкер ураганный огонь из орудий большого калибра.

Так команда «Донбасса» вступила в новый ожесточенный бон. Но слишком неравными были силы. Наши моряки проявили беспредельное мужество и высочайшую доблесть. Однако бой танкера с эсминцем означал для нас верную гибель. Первые же вражеские снаряды вывели из строя многие механизмы, прервали связь, в топливных танках загорелась нефть. Пламя, черный дым охватили машинное отделение и кормовые надстройки. Главные машины остановились, судно превратилось в неподвижную мишень.

Видя, что танкер не тонет и продолжает отстреливаться, взбешенные фашисты выпустили две торпеды. Судно сильно подбросило, корпус разламывался пополам. Взрывной волной и хлынувшей на мостик водой меня сбило с ног. Вскочив, увидел, что носовая часть танкера медленно погружается. Я приказал всем перейти на корму и бросился в свою каюту, забрал из сейфа документы.

Носовая часть окончательно отделилась и пошла на дно. Корма еще держалась. Уцелевшая пушка продолжала стрелять. Но кончились боеприпасы. Правда, через несколько минут пушка вновь заговорила, послала по врагу два последних снаряда, ранее давших осечку. И опять вражеские залпы…

Тяжело было находиться в положении расстреливаемого и до отчаяния сознавать свое бессилие… Я приказал экипажу покинуть судно, вернее, его остатки.

Вместе с помполитом Морозовым мы убедились, что на борту остались только мертвые, и сошли на небольшой плот, сбитый матросами из деревянных обломков. В ярком свете горящего танкера фашисты расстреливали плот. В числе убитых оказался Морозов.

Наш примитивный плот с оставшимися в живых шестнадцатью моряками понесло ветром на север. Неожиданно подошел эсминец и взял всех нас на борт. Так мы оказались в плену.

Вооруженный автоматом матрос подвел меня к офицеру, видимо, командиру. Я едва держался на ногах. Стукнув меня по лбу, офицер зло сказал: «Дурак, ты один думал воевать против эскадры. Какой ты большой глупец. Посмотри налево».

Переводчик перевел мне это. Я обернулся. Возле нас, совсем близко, проходил фашистский крейсер…

Глава тринадцатая. Малые ледокольные дела

Третий день трудился портовый ледокол «восьмерка», стараясь выколоть пароходы, стоявшие у лесобиржи на Маймаксе37. Мороз наращивал лед не по дням, а по часам. Разломанный и разбитый, он тут же смерзался.

Продолжать работу стало бессмысленно, только даром сжигался драгоценный уголь. Решили немного передохнуть, надеясь в душе, что скоро придет ледокол «Ленин». Его возвращения в Архангельск ждали со дня на день.

Капитан порта В. А. Миронов и я перебрались по льду на берег, вызвали по телефону дежурную «эмку» и разъехались по домам. Жил я в то время на проспекте Павлина Виноградова в небольшом деревянном домике. Горсовет предоставил мне две комнаты. Одна из них, поменьше, с кирпичной печкой, очень удобной и жаркой. На ней можно было быстро вскипятить чайник и приготовить обед.