Силиконовые горы - Маша Царева

Почему-то я не могла разделить ее оптимистичного веселья. Смотреть на нее было больно – словно на моих глазах развенчивалась теория самой красоты.

На костылях она передвигалась так бодро, словно была киборгом, так и родившимся с ними под мышками. Может быть, сказывалась многолетняя модельная муштра – наверное, на пятнадцатисантиметровых шпильках ходить еще труднее.

Не мудрствуя лукаво, мы решили пойти в китайский ресторанчик на Проспекте Мира, в котором часто бывали в прежние времена, – когда я упивалась обладанием нового носа, Наташка мечтательно вздыхала на предмет липосакции, а Ксюша смотрела на нас как на идиоток и собирала чемоданы в Америку.

Заказав боярышник в кляре, мы некоторое время неловко молчали – мне было трудно видеть перед собою эту новую Ксению, а ей, в свою очередь, необходимо было привыкнуть, что она больше не является объектом всеобщего восхищенного внимания.

Первое появление в общественном месте после операции. Реакция других людей – любопытство с легкой примесью жалости.

– Ты не жалеешь? – спросила вдруг она.

– Я? Это у тебя спросить надо.

– Тебе идут новые губы.

Я промокнула салфеткой рот. Если честно, я перестала обращать внимания на собственные губы еще в то утро, когда рассталась с Павлом.

– А, ты об этом. Или о Пашке? Мне все равно. Все, что случилось – к лучшему.

– Ты не заметила странную вещь? Когда мы в первый раз пришли в клинику, было какое-то ожидание праздника. Мы искренне верили, что изменится вся наша жизнь, так и получилось. А сейчас… как будто кто-то посмеялся над нашими планами.

– Одна Наташка, как всегда, довольна, – усмехнулась я, – не знаю, Ксюш… Я не жалею.

– Я тоже. Просто в какой-то день перестала верить в чудо. Продолжаю чисто машинально. Ну или потому, что деваться уже некуда.

– Машинально, – задумчиво протянула я, – с тех пор как я поняла, что тоже могу стать Барби, которых всегда ненавидела. Посмотреть, как и чем они живут. Примерить на себя чужую кожу. Мне кажется, с тех пор я тоже жила машинально, но…

Вдруг я заметила, что Ксения меня не слушает, пристально смотрит куда-то в сторону. Я проследила за ее взглядом и сначала не поняла ничего – Ксюша смотрела на парочку, скромно притулившуюся за угловым столиком и поедающую один десерт на двоих. Мужчина лет сорока с благородной проседью на висках в темном вельветовом костюме и молоденькая красотка с худенькими, как у богомола, конечностями, судя по всему модель. Таких парочек в Москве сотни – подиумные нимфы, как правило, выбирают в спутники именно таких респектабельных седовласых мужчин, на лбу которых словно написано: «Власть, секс, деньги».

– Почему ты так на них уставилась? – я прикоснулась к ее руке, возвращая Ксению к реальности. Рука была холодная как у покойницы.

– Да потому что это Даррен, – одними губами прошептала она, – Даррен… Я ведь его с тех пор даже не видела. Думала, он в Америке…

– Ну и ну! – присвистнула я. – А он ничего, симпатичный. Прости, это было неуместно.

– И ее я знаю, – Ксения была похожа на восставшую из гроба панночку, – ее зовут… да какая разница. Она в моем агентстве, на показах пересекались. Неужели… неужели они вместе?

– Может быть, просто деловой разговор? – малодушно предположила я.

У меня не было никаких сомнений в том, что степень близости Дарена и незнакомой красотки давно зашкалила за отметку «постель». Китайский десерт был лишь отвлекающим маневром – на самом деле они пожирали глазами друг друга.

– Вот она какая, моя замена, – усмехнулась Ксюша, – интересно, а с ней он собирается подписывать контракт? – и сама же себе ответила: – Конечно, собирается. Такой дальновидный тип, как Даррен, вряд ли связался бы с ней из обычного человеколюбия.

– А может, ну их? – взмолилась я, хотя в глубине души как никто понимала ее горечь, – Ксюш, попросим счет?

– Я должна к нему подойти, – решительно сжала губы она.

– Ты уверена, что тебе станет легче? – я по себе знала, что лучше уж не теребить болезненное прошлое.

В моей сумочке запиликал мобильный. Я сначала хотела не брать трубку, но на входящие звонки в моем телефоне установлена песня группы Ленинград «Мамба», и мне вовсе не хотелось омрачать матерными воплями безмятежную тишину ресторана.

Это была Наташка – и почему люди, которые не звонят по сто лет, имеют обыкновение проявляться в самые неподходящие моменты?

– Привет, – голос веселый, но какой-то усталый.

«Клинический перетрах» – мысленно поставила я диагноз.

– Наташ, как ты? Мы вот тут с Ксенией…

– Забросили меня совсем, – укоризненно сказала она. – Вы где?

Я назвала адрес.

– Ничего себе забросили. Сама не звонишь неделями, ссылаешься на дела. Ксюха вот вообще на тебя в обиде.

– Знаю, – вздохнула Наташка. – Слушай, Алис, а ведь я опять ложусь в клинику. В понедельник.

– Спятила? На этот раз зачем? Это превращается в манию.

– Может быть. Но так будет лучше, поверь. Я решила сделать блеферопластику. Подтянуть кожу на веках.

Я вдруг почувствовала себя усталой, как дрессированная белка, утомленная монотонным бегом по бессмысленному колесу. Черт, ну что у меня за жизнь? Почему я выбрала в подруги этих двух ненормальных? Одна сидит напротив с жуткими аппаратами на искалеченных ногах. Сама испортила себе жизнь, дура. Другая собирается подтягивать веки в двадцать семь лет. А что будет дальше – круговой лифтинг лица в тридцать? А в сорок Ната превратится в двойника Майкла Джексона и напишет книгу мемуаров «Как меня перекроили»?

– Наташ, можно я тебе перезвоню?

– Но я хотела посоветоваться, – возмутилась она, – у тебя что, нет на меня пяти минут? Мне трудно.

Ну да, знаю я это «трудно». Проблемы таких особ, как наша Наташа, прозрачны и бесхитростны, как комнатный аквариум. В магазине кончился любимый крем, по пьяни переспала с мужиком и не спросила его имени, решила перейти с оральных контрацептивов на внутриматочную спираль, надумала сделать блефаропластику и в очередной раз накачать губы какой-то инородной субстанцией…

А напротив меня сидела Ксения, мучимая сложной гаммой переживаний. Хроническая усталость, неудовлетворенность собой плюс жгучая, как молотый перец, ревность, плюс сомнение в собственном будущем. Ее мужчина сидел в нескольких метрах в обществе блистательной блондинки, он был настолько увлечен своей спутницей, что в сторону Ксюши даже не смотрел. А если бы и посмотрел, то вряд ли узнал бы ее, постаревшую, бледную, полную.

У Ксении было такое лицо, словно она мысленно перебирала способы самоубийства – хладнокровно и неторопливо, как платья на рождественской распродаже.